Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
Вы говорите, что Христос Сам пожелал умереть нашей смертью. Если так,
откуда Его молитва: «Мимонеси эту чашу»?
Христос— совершенный человек и совершенный Бог. Его воля находится в
гармонии, в единстве с волей Отца, но тем не менее в Своем человечестве Он ощущает
мучительную тоску и ужас смерти, как любой из нас. Я бы сказал больше: Христос,
бессмертный и в Своем человечестве,— единственный, Кто мог ощутить всю
чудовищность, ужас, невозможность смерти. Христос, бессмертный в Своем единстве
с Отцом, соглашается стать смертным и предает Себя смерти по солидарности с
нами. Он, измерив до глубин ужас смерти, как человек, в Своем подлинном
совершенном человечестве обращается к Отцу и умоляет: Мимонеси от Мене чашу,
затем добавляет: Да будет воля Твоя (Мф26:39—44). В этом
принятии Божественной воли человечество Христа проявляет свое совершенство,
свою совершенную гармонию с Живым Богом.
Не можете ли сказать несколько слов о самоубийстве? Как можно переносить,
вернее, любить жизнь? Разве смерть— не самое желанное, что может
произойти?
Христианское отношение к самоубийству, радикальное отвержение самоубийства
как попытки вырваться из жизни, которую мы находим невыносимо тяжелой,
основывается, думаю, на чувстве, что покончить с собой означает отрицать
возможность иного будущего, отвергать надежду. И я не говорю о какой-то далекой
надежде, а о конкретной надежде в настоящем. Самоубийство означает также
отвержение глубокой веры, то есть полного доверия к Богу. С одной стороны, мы
проявляем недоверие к Богу, мы бросаем Ему в лицо, что наши страдания,
обстоятельства нашей жизни, толкающие нас на самоубийство,— акт безумия с
Его стороны и что это безумие мы беремся исправить собственными силами. С
другой стороны, мы утверждаем, что нет надежды, нет будущего, что от Бога ждать
нечего. Мне кажется, духовная проблема самоубийства в этом. Конечно, в ситуации
отчаяния, толкающей нас покончить с собой, смерть представляется нам самым