отвержение глубокой веры, то есть полного доверия к Богу. С одной стороны, мы

проявляем недоверие к Богу, мы бросаем Ему в лицо, что наши страдания,

обстоятельства нашей жизни, толкающие нас на самоубийство,— акт безумия с

Его стороны и что это безумие мы беремся исправить собственными силами. С

другой стороны, мы утверждаем, что нет надежды, нет будущего, что от Бога ждать

нечего. Мне кажется, духовная проблема самоубийства в этом. Конечно, в ситуации

отчаяния, толкающей нас покончить с собой, смерть представляется нам самым

желанным и простым решением.

Но это близорукость. Разумеется, если вечной жизни не существует, смерть

может показаться самым простым и самым быстрым решением, хотя самоубийца редко

думает о тех, кого покидает и кому придется столкнуться с ужасом этой

насильственной, вольно избранной смерти, которая осуждает их. Я видел

сколько-то самоубийств: всякий раз целый круг людей рассматривает это

самоубийство как свое осуждение: они проглядели трагедию, не сумели с ней

справиться.

Как переносить жизнь? Думаю, когда у нас нет жизненного порыва, когда под

внешним давлением или от охватившей нас внутренней тоски мы не в состоянии

любить жизнь,— единственное, что можно сделать, это жить из послушания.

«Послушание» не означает положение раба, который покоряется, послушание—

отношение того, кто признает Божественную премудрость и соглашается действовать

и поступать не понимая, жить, принимая за критерий жизни, деятельности, бытия,

волю иную, нежели собственную: волю Божию. «Слушаться» в первую очередь

означает «слушать», прислушиваться: начинается это с признания, что пути

Божии— не наши пути, и Его мысли— не наши мысли. Если бы послушание

было только «рабством», оно лишь усугубило бы наше отчаяние: мы все больше

ощущали бы себя пленниками, погрузились бы в безнадежность. Но если мы

осознаем, что Тот, к Кому мы прислушиваемся,— Живой Бог, что мы

принуждаем себя исполнять непонятную нам волю Бога Живого, то постепенно через