Если мы пользуемся молитвами, сложенными святыми (как я уже сказал, у нас

должен быть некоторый их запас), готовыми выручить нас, главное затруднение, с

которым мы столкнемся в эти моменты внутренней мертвости, в том, что мы не

знаем, куда обратиться. Куда направить молитву: Бог как будто отсутствует, небо

пусто, и нам кажется, что наш крик отчаяния никто не слышит. Вспомните строки

Верхарна:

Ночь в небо зимнее свою возносит чашу.

И душу я взношу, скорбящую, ночную,

О Господи, к Тебе, в Твои ночные дали!

Но нет в них ничего, о чем я здесь тоскую,

И капля не падет с небес в мои печали.

Я знаю: Ты— мечта! И все ж во мраке ночи,

Колени преклонив, Тебе молюсь смиренно…

Но Твой не внемлет слух, Твои не видят очи,

Лишь о себе самом я грежу во вселенной.

О, сжалься, Господи, над бредом и страданьем,

Я должен скорбь излить здесь, пред Твоим молчаньем.

Ночь в небо зимнее свою возносит чашу312.

Или Клоделя:

Я здесь, ее здесь нет, дышит ужасом тишина.

Мы пропали: нас, как зерна, трясет в своем решете Сатана.

Я страдаю, страдает она,— и она от меня

далека,

От нее не дотянется ко мне ни слово, ни рука.

Все, чем связаны мы,— это мрак,

прерывающий всякую связь,

Цепенящий мрак и чудовищная, безнадежная страсть.

Вслушиваюсь: рядом нет никого, и страх

овладевает мной,

Мне чудится ее голос, ее крик в темноте ночной.

Веет слабый ветер, и я, похолодев, молю, уже не

веря:

Боже, спаси ее от гибели, вырви из пасти Зверя.

Вновь я чувствую этот вкус, эту горечь смерти во

рту,

Вновь осилить не могу эту резь, эту лютую тошноту.

Всю ночь я был один: я топтал виноград в

давильне, шагая

От стены к стене, взрываясь безумным смехом, изнемогая.

Тому, кто создал глаза, нужны ли глаза, чтобы видеть

меня?

Тому, кто создал слух, нужны ли уши, чтобы слышать меня?