Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
же— тот внутренний покой, который греческие Отцы называют исихией316. В созерцании главное— безмолвие,
покрывающая все трепетная, чуткая тишина, которую нельзя определить ни как
пассивность, ни как активность. Это спокойная бдительность. И мы должны
научиться путем душевно-телесного подвига помогать нашей молитве достичь той
совершенной формы, какой является внутреннее молчание.
Поиск безмолвия проходит одновременно в плане человеческом и в плане
божественном. С одной стороны, его надо искать, с другой— оно дается.
Человеческий поиск этого постоянного внутрьпребывания, «хождения перед лицом
Божиим» замечательно описан у средневекового автора, Брата Лаврентия317. На гораздо более скромном уровне я
могу привести пример пожилой женщины, которая годами молилась, и никогда не
могла ощутить присутствие Божие,— и обнаружила его в молчании. Вскоре
после моего рукоположения я был послан служить на Рождество в старческом доме.
Ко мне подошла очень старая женщина и сказала, что уже годами твердит Иисусову
молитву, но никогда не ощутила присутствия Божия. По своей неопытности я нашел
простое решение ее проблемы. «Где же Богу вставить слово,— сказал я
ей,— если вы все время говорите? Дайте Ему эту возможность—
помолчите!» —«Но как это сделать?» И я ей дал совет, который с тех пор не
раз повторял, потому что тогда он пригодился. Я посоветовал ей после завтрака
прибрать комнату, навести в ней уют, сесть так, чтобы видеть ее целиком, с
окном и видом на сад, с иконами и лампадкой. «Когда так устроитесь,—
сказал я,— отдохните четверть часа в присутствии Божием, но только не
молитесь. Будьте так спокойны, как только можете, а поскольку вы, вероятно, не
умеете сидеть без дела, возьмите вязание и вяжите перед лицом Божиим, потом
расскажете мне, что произойдет». Через несколько дней она пришла, счастливая:
она ощутила, что Бог тут. Я с любопытством спросил ее, что же произошло. Она
объяснила, что поступила точно так, как я ей посоветовал: устроилась удобно и
огляделась молча, спокойно, зная, что она вправе ничего не делать и не
молиться, и впервые за многие годы заметила, что комната ее тихая, уютная,