входит в рай (Лк23:40—43). С тех пор как Господь Иисус Христос претерпел

Страсти, с тех пор как Бог, пришедший в мир спасти грешников, имел вид

преступника, мы не можем судить преступника так, как его судил древний мир, мы

больше не можем доверять безотчетно нашим чувствам и разуму.

В свете Божием мы можем видеть и осуждать дурные поступки— и быть

готовыми отдать жизнь за того, кто их совершает. Когда мы становимся их

жертвой, мы получаем дополнительную власть, божественную власть простить во

времени и в вечности. Это означает, что молитва приводит нас в положение, в

котором главное— ежеминутная встреча с миром, ставшим чуждым Богу, и мы

делаемся в буквальном смысле слова священнослужителями. Мы должны

принести в жертву наше собственное «я», мы— народ священный, призванный

все привести к святости. Когда мы видим зло, мы его осуждаем, но тот, кто

творит зло,— наш брат, и нам надлежит молиться, жить и умирать за него. И

здесь встает тема молитвенного предстательства, которую мы рассмотрим чуть

дальше.

Откровение Бога во Христе происходит в среде церковной общины. Встреча в

христианском понимании, если она подлинна, обнимает одновременно все

пространство этого видимого мира и его глубокое содержание, но также и Бога над

этим миром, во всей невидимой реальности того, что Его окружает и в Нем

содержится; встреча должна быть в уровень всего сущего. К сожалению, неверующий

слеп к незримому. Еще трагичнее то, что часто и христианин как будто слеп к

незримому, а порой даже воображает, что есть добродетель в том, чтобы ослепить

себя и больше не воспринимать видимое, историю, трагическое становление.

Христианское сознание должно охватывать все человеческое сообщество с его

проблемами, его вечным и временным становлением, и христианская молитва должна

шириться, свободно раскрываться и охватывать все. Если бы мы чаще осознавали

значение каждой вещи, если бы мы отдавали себе отчет в том, что в мире нет

ничего не освященного, что мы сами профанируем его, лишаем качества священного,