Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

незримому, а порой даже воображает, что есть добродетель в том, чтобы ослепить

себя и больше не воспринимать видимое, историю, трагическое становление.

Христианское сознание должно охватывать все человеческое сообщество с его

проблемами, его вечным и временным становлением, и христианская молитва должна

шириться, свободно раскрываться и охватывать все. Если бы мы чаще осознавали

значение каждой вещи, если бы мы отдавали себе отчет в том, что в мире нет

ничего не освященного, что мы сами профанируем его, лишаем качества священного,

мы бы меньше рассеивались в молитве. Одна из проблем, смущающих молящегося,

состоит в том, что между Богом и им, между спокойной, радостной близостью,

свободной от всего видимого, и им самим ложится тень мира, в котором мы живем,

заботы, которые кажутся слишком приземленными. Слишком часто, когда встает

забота, мешающая нам встретить Бога лицом к лицу в углубленном безмолвии или в

богато раскрывшейся молитве, мы пытаемся отстранить предмет заботы,

беспокойства, потому что нам кажется, что этот предмет стоит преградой между

Богом и нами. Нам кажется почти кощунственным, что что-то может привлечь наше

внимание, когда мы находимся в присутствии Божием. Думаю, очень часто наша

встреча с Богом могла бы произойти в этой общей заботе, связывающей нас с

Богом, и вместо того чтобы непрестанной борьбой отстранять вполне законные

заботы, нам следует представить их Богу во всех подробностях, конкретно, точно,

но и трезво. Представить, как мать может принести больного ребенка к врачу,

которому доверяет. Представить заботы Богу и сказать: «Смотри, вот что я могу

Тебе о них сказать, а теперь Ты, всеведущий, посмотри Сам, рассуди Сам».

И когда мы таким образом представили Богу человека или ситуацию, мы должны

уметь отрешиться от них. Здесь вступает вера, и то, насколько легко мы сумеем

отрешиться от нашей заботы, позволяет нам измерить нашу веру. Если мы можем

сказать: «Господи, я все Тебе сказал, теперь сердце мое успокоилось, и я могу

тихо побыть с Тобой»— и если сердце наше действительно мирно, наш ум

действительно не смущается больше предметом нашей заботы— значит вера