все уже завершено. Бог уже все во всем (1Кор15:28), Хлеб и

Вино уже содержат Божество. Церковь знает все— и предметы, людей—

не только в их всегда трагичном временном становлении, но и в их последнем

завершении и полноте, и поэтому она может возносить благодарение за все изнутри

этого трагического и часто жестокого мира. Благодарить за все можно, только

если мы умеем видеть все в завершенности, иначе наше благодарение—

признак бесчувственности, которой нам не может простить ни мир, ни Бог. Мы

должны уметь изнутри своего опыта повернуться к Богу и сказать вместе с

праведниками: Ты был прав, Господи, во всех путях Твоих (Откр15:3).

Церковь способна на это, потому что у нее есть такое видение. Это не только

видение мира, потемненного грехом, но видение, в котором уже восходит заря

Преображения, в котором уже действует Воскресение; это видение пронизано вечной

жизнью, которая, изливаясь в этот мир, шаг за шагом, час за часом покоряет его

вечности.

Поэтому-то Церковь не знает того различия между живыми и усопшими, которое

вне ее полно тревоги и смущения. Бог же не есть Бог мертвых, но живых, ибо у

Него все живы (Лк20:38),— все живы и для Церкви. Только изнутри

этого эсхатологического опыта можем мы ожидать смерть, словно огромную надежду,

и призывать час Суда, приход Христов в радости, взывать вместе с Духом и

Церковью: Гряди, Господи Иисусе, и гряди скоро! (Откр22:17, 20).

История и вечность нераздельно соединены в этих эсхатологических и

евхаристических категориях, и молитва Церкви обнимает и охватывает не только ее

членов, но через них или ради них, благодаря им— весь мир,

рассматриваемый как потенциальная Церковь, всецелая Церковь, которой мы чаем. И

в Церкви, в этом становлении в рамках эсхатологии, где, как указывает греческое

слово ,

все уже завершено, но одновременно— в становлении, у нас есть, через

общение святых и грешников, живая связь со всеми живущими и со всеми усопшими.