Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
человека с миром, открываемым в Боге, есть суровое, трагическое противостояние
христианина и мира, куда христианин входит, чтобы послужить миру по образу Сына
Божия, ставшего человеком в акте подлинного и полного, окончательного и
безвозвратного воплощения. Сын Божий воплотился, так сказать, до конца, Он
сделался неотъемлемой частью человеческого становления, и в этом процессе
молитва становится предстательством и предстательство делается совершенной
Голгофской жертвой.
Между экстазом, невыразимостью встречи и нашим присутствием в мире есть
напряжение, несоответствие: оно отражает неспособность человека жить полнотой
Божественной жизни и не терять притом связи с собственной, личной, узкой
жизнью. По слову Симеона Нового Богослова, это удел новоначальных;
совершенство, идеал— в постоянном, неизменном единстве, охватывающем
всего человека, дух, душу и тело, без преткновения или колебаний, по образу
Господа Иисуса Христа и некоторых святых. Совлекшаяся внешнего мира, свободная
от борьбы, от сомнений и забот, душа приобретает доселе ей неведомые трезвость,
внимание, силу и ясность. Чувство живо, горячо, чисто, свободное от всякой
эмоции или страсти, оно является (в своих внешних выражениях) силой и светом.
Вовсе не затемняя мысль, как свойственно эмоциям, чувство ведет ее к расцвету, помогает
раскрыться. Мысль все время остается глубоко сознательной и свободной, душа в
этом делании никогда не бывает пассивна: освободившись от самозамкнутости, она
предается Богу и то хранит полное самообладание и может по желанию
безмолвствовать либо творить молитву, то слова, которые она употребляет, сами
рождаются в сердце и уме молящегося, так что он не может их менять, выбирать
или направлять, то она становится неизреченным молчанием в человеке,
преодолевшем узы чувственного мира, и он в полном безмолвии всех душевных сил
созерцает нетварный Божественный свет, тайны мироздания, собственной души и
тела.
Всякая истинная молитва, то есть совершаемая в полном смирении, в отказе от