человека с миром, открываемым в Боге, есть суровое, трагическое противостояние

христианина и мира, куда христианин входит, чтобы послужить миру по образу Сына

Божия, ставшего человеком в акте подлинного и полного, окончательного и

безвозвратного воплощения. Сын Божий воплотился, так сказать, до конца, Он

сделался неотъемлемой частью человеческого становления, и в этом процессе

молитва становится предстательством и предстательство делается совершенной

Голгофской жертвой.

Между экстазом, невыразимостью встречи и нашим присутствием в мире есть

напряжение, несоответствие: оно отражает неспособность человека жить полнотой

Божественной жизни и не терять притом связи с собственной, личной, узкой

жизнью. По слову Симеона Нового Богослова, это удел новоначальных;

совершенство, идеал— в постоянном, неизменном единстве, охватывающем

всего человека, дух, душу и тело, без преткновения или колебаний, по образу

Господа Иисуса Христа и некоторых святых. Совлекшаяся внешнего мира, свободная

от борьбы, от сомнений и забот, душа приобретает доселе ей неведомые трезвость,

внимание, силу и ясность. Чувство живо, горячо, чисто, свободное от всякой

эмоции или страсти, оно является (в своих внешних выражениях) силой и светом.

Вовсе не затемняя мысль, как свойственно эмоциям, чувство ведет ее к расцвету, помогает

раскрыться. Мысль все время остается глубоко сознательной и свободной, душа в

этом делании никогда не бывает пассивна: освободившись от самозамкнутости, она

предается Богу и то хранит полное самообладание и может по желанию

безмолвствовать либо творить молитву, то слова, которые она употребляет, сами

рождаются в сердце и уме молящегося, так что он не может их менять, выбирать

или направлять, то она становится неизреченным молчанием в человеке,

преодолевшем узы чувственного мира, и он в полном безмолвии всех душевных сил

созерцает нетварный Божественный свет, тайны мироздания, собственной души и

тела.

Всякая истинная молитва, то есть совершаемая в полном смирении, в отказе от