не нуждались почти ни в чем земном. Но аскетическая традиция предостерегает нас

от опасности, заключенной в душевности. Душевность— область воображения,

фантазии, ложных толкований, именно эта область нуждается, чтобы ее очистил,

просветил Бог, заполнил Собой, наше дело— открыть Ему доступ путем

собственной трезвости, путем неустанной борьбы с воображением. И тем не менее

мы должны жить с той душой, той душевностью, какая у нас есть, мы не можем познать

ни Бога, ни благодать, ни многие взаимоотношения иначе как на этом уровне.

Священник не может быть профессиональным психиатром, но священник должен по

крайней мере достаточно интересоваться тем, что происходит с людьми вокруг, чтобы

иметь какие-то познания о том, как проявляется душевная болезнь. Когда

душевнобольной человек оказывается и верующим, его душевное состояние

отбрасывает тень на все, в том числе на его жизнь в Церкви. И очень важно,

чтобы священник был в состоянии различить, где болезнь, а где подлинный

мистический опыт.

У меня был, косвенно, только один интересный опыт в этой области.

Англиканский монастырь послал мне послушницу, у которой были какие-то странные

психические явления. Они сначала послали ее к психиатру; психиатр оказался

редкостный: он ее освидетельствовал и сказал, что ничего общего с этим не

имеет, это не относится к психике, он такого не знает, такого нет в его

области, это духовная проблема. Не знаю, почему, но ее послали ко мне. И что

мне было очень интересно: она начала описывать свое состояние, я ее остановил и

сказал: «Не описывайте, я вам его прочту». Взял Исаака Сирина и прочел отрывок,

где было описано ее состояние и сказано, как выйти из него. Вот единственный

раз, когда было так ясно, потому что это была не моя оценка, где духовное, где

не духовное. Профессиональный психиатр сказал: «Это не моя область»— и

Исаак Сирин ответил: «Да, но моя». Я тут был ни при чем, что, в общем, очень

приятно: есть какая-то достоверность, уверенность, что это правда, а не мои

выдумки.