С другой стороны, определенно есть люди, у которых развиваются психические

болезни, не обязательно зависящие от их духовного состояния: они являются как

бы плохим испорченным действием естественной сферы, а не сверхъестественной.

Вы говорили о духовности и о душевности как о разном. А есть ли у них

какие-нибудь точки соприкосновения? Можно ли по опыту душевного судить о

прогрессе духовного?

Я думаю, что абсолютных критериев нет, но есть указания. Скажем, святой

Серафим Саровский в двух поучениях говорит о том, как распознавать действия

Божии от действия темной силы. Действие Божие дает мир, радость, уму—

свет, сердцу— горение, всему нашему существу— смирение и забвение о

себе. Приближение духа тьмы дает тревогу, безрадостность, холод, потемнение

ума, сосредоточенность на себе, презрение к другим. Это все признаки душевные,

которые дают возможность распознать, что делается в области духовной. Но не

всегда можно сказать, что то или другое переживание, те или другие мысли

указывают на твою близость к Богу. Есть довольно много примеров из жизни

святых, когда человек прельщался и шел не по тому пути, и именно потому, что он

пошел не по тому пути, он постигал какую-то линию вещей и увлекался. В житии

одного из киево-печерских подвижников есть рассказ о том, как он возгордился,

отказался остаться в общежитии, ушел самовольно в затвор и соблазнился: под

действием злого духа он стал понимать и излагать потрясающим для других образом

Ветхий Завет и совершенно забыл все, что относится к Новому Завету54.

Так что можно в этом смысле заблудиться. И сказать: «Не может быть, чтобы не

Бог его учил,— смотрите, как он глубоко понимает эти истины»— это

не критерий. Критерием в области душевной, пожалуй, всегда может служить

смирение. Оно не бывает от темных сил. И помимо чисто душевной стороны отцы

Церкви, особенно на Афоне в XI—XIVвеках, развили целую систему критериев

физических; все, что мы читаем в связи с Иисусовой молитвой о центре внимания и

так далее,— это критериология телесная.