Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

приспособленность, но приспособленность— понятие очень сложное, потому

что можно приспособленность видеть в том, что ты— такой точно, как все,

но можно видеть ее и в обратном, то есть в том, что у тебя достаточно личного,

объективного суждения, чтобы противостоять всем— но с какой-то

закономерностью: не просто лягаться вправо и влево, а произносить суждение и

действовать соответственно. Между этими двумя крайностями есть масса оттенков,

но так или иначе нормальность всегда определяется той или иной формой

приспособленности, и это очень относительное определение, потому что оно чисто

практическое. Например, на основании такого определения можно сказать, что

целый ряд великих людей и святых были ненормальны; в конечном же итоге они-то и

были нормальны, а мы— нет.

Но когда мы можем рассматривать человека как достаточно нормального, встает

вопрос о его ответственности, об ответственности за его поступки по отношению к

людям, по отношению к Богу. И вот тут, мне кажется, не надо забывать, что

ответственность человека неотделима (если можно так выразиться, потому что это

скользко) от Божией ответственности. Я сейчас объясню, что я хочу сказать.

Мы живем в определенных жизненных условиях, мы сотворены Богом определенным

образом, духовно-телесными существами, и в этих пределах мы ответственны за то,

что делаем, но можно поставить вопрос о том, каким образом Бог берет на Себя

ответственность за первичный Свой акт, который нас ставит в эту обстановку. И я

думаю, что мы имеем право этот вопрос ставить, потому что Бог на него дает

ответ. Бог нас вызывает к бытию, не спрашивая, хотим мы быть или нет, но Он

воплощается, Сам делается человеком и разделяет с нами всю человеческую судьбу,

не только ту, которую Он для нас задумал, а ту также, которую мы создали

падением и всеми его последствиями.

Но если остановиться на человеке: где предел нашей свободы и что такое наша

свобода? Если думать, что, не будучи ничем обусловленными, мы можем делать все,

что захотим,— совершенно ясно, что у нас этой свободы нет. Мы не