Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
служить в церкви, у меня десять больных, которых надо посетить: значит, я перед
ними виноват, если к ним не иду, но люди стоят у двери церкви и тоже имеют
какие-то права, а меня нет… И я все время был виноватым, и в конце концов
скучно делается быть всегда виноватым перед всеми: хоть иногда чтобы был
проблеск, что ты не виноват! В результате, надо было бы иметь две жизни каждый
день. По существу, это было бы замечательное совмещение. Думаю, это возможно,
например, как раньше было в Африке или таких неразвитых странах, когда человек
мог заниматься тем и другим как бы параллельно, но в парижской обстановке это
оказалось для меня лично невозможным.
Кроме того, я не считал справедливым, чтобы, когда человек зовет врача, как
бы тайно входил священник; я считал, что справедливо разделить эти две области:
неверующий человек имеет право, чтобы пришел только врач, ничто другое. Я хотел
сказать, что чувствую: я не имею права прийти к человеку и начинать ему
проповедовать веру— он имеет право видеть во мне врача без того, чтобы я
на него наседал: «Ах, ты в постели, у тебя сломанная нога, ты от меня не
уйдешь, давай-ка я тебе попроповедую»… У нас был один такой хирург в Париже, который
этим злоупотреблял: как попадет к нему пациент, лежит в постели, удрать не
может— он на него со своей верой. И, по-моему, он никого не обращал,
потому что люди бывали возмущены тем, что он пользуется случаем, нарушает их
свободу совести.
Для верующего все равно, что ты врач, а неверующему хочется иметь только
врачебные отношения, это могло создать трудности. Это не создавало еще
трудностей, потому что я слишком недолго был известен как священник, но могло
бы создать. Но главное, что просто все время без остатка уходило на медицинскую
работу, от семи утра до полуночи: куда же деть тогда остальное?
Врач, будь он человек верующий или неверующий, должен лечить только тело,
не касаясь человека как личности?
Нет, я думаю, врач должен относиться ко всему человеку, потому что даже в