врачебные отношения, это могло создать трудности. Это не создавало еще

трудностей, потому что я слишком недолго был известен как священник, но могло

бы создать. Но главное, что просто все время без остатка уходило на медицинскую

работу, от семи утра до полуночи: куда же деть тогда остальное?

Врач, будь он человек верующий или неверующий, должен лечить только тело,

не касаясь человека как личности?

Нет, я думаю, врач должен относиться ко всему человеку, потому что даже в

телесной болезни колоссальную роль играет душевное состояние человека, его

решимость жить или его отказ от борьбы, и нет такой области в человеке, которая

для врача-соматика безразлична. Конечно, есть области специализированные,

скажем, психические болезни не всякий соматик должен лечить, потому что это

требует специализации, но это же относится и к отделам соматических болезней:

один занимается нервными болезнями, другой по преимуществу иными. Но мне

кажется, что задача врача— проникнуть во всего человека и как бы

использовать все его силы для выздоровления— всю его психическую силу

возбудить, порой возродить. Просто профессионально неразумно было бы сказать:

«Меня интересуют твои мышцы и кости, а что там делается внутри— нет»,

потому что все больше и больше видно, какую громадную роль в болезни играют

душевные состояния.

У постели умирающего встают вопросы: почему? что делать? Кто-то чувствует

себя обузой для родных, с другой стороны, есть молодые (и не только молодые)

люди— добровольные помощники, например, в хосписах…

Мне думается, что болезнь и страдание нам даются от Бога для того, чтобы мы

могли освободиться от такой привязанности к жизни, которая нам не дает

возможности глядеть в будущее с открытостью, с надеждой. Если бы все было

совершенно, то у нас не хватило бы духа отойти от этого совершенства. Но ведь

то совершенство, которое у нас есть на земле, так далеко от той полноты,

которую мы можем получить в Боге!