видит или чувствует, но знать, что сейчас совершается переход, и быть с ним все

это время, время перехода.

Более остро вопрос встает в случае страдания детей…

Страдание детей нас озадачивает больше, чем страдание взрослых, потому что,

когда страдает взрослый человек, легче увидеть ту пользу, которое могло бы

принести страдание, при условии, что человек вырастет в полную меру своего

призвания. Но может ли страдающий ребенок научиться чему-то подлинно ценному:

терпению и смирению, мужеству и выдержке, доверчивой покорности? Мне

вспоминается ребенок, о котором говорится в жизнеописании французского святого

XIXвека. Этот священник спросил мальчика девяти лет, как он может

переносить мучительную болезнь, которая в конце концов свела его в могилу. Тот

ответил: «Отец, я научился не ощущать сегодня вчерашнего страдания и не предвидеть

завтрашнего». На такое способны очень немногие взрослые, ибо страдание—

будь то нравственная мука, душевные переживания или физическая боль—

обычно становится невыносимым, потому что в каждый момент мы как бы несем и

переживаем все уже прошедшие моменты боли и страдания и в каждый миг ожидаем,

что так будет вечно, что оно никогда не кончится. И мы не в состоянии

противостоять всему прошлому и будущему страданию, хотя в большинстве случаев

могли бы противостоять конкретной порции страдания нашего тела или нашей души в

данный момент.

Этот пример говорит о ребенке девяти лет. Как же маленькие дети, еще не

способные рассуждать таким образом? Может ли страдание что-то значить для их

бессмертной души или оно— сплошная бессмыслица и жестокость? Мы склонны

думать, что наш духовный рост происходит при посредстве разума, сознательного

отклика, путем умственного возрастания. Мы воображаем, что наша духовная жизнь

состоит из раскрывающихся в нас возвышенных мыслей и глубоких чувств. Но не в

этом духовная жизнь, не это— жизнь Духа. Это— та промежуточная

область, которая не принадлежит ни телу, ни духу. Я поясню свои слова