Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
вероятно, знаете на опыте собственной жизни, как мучительно больно переносить
страдание и отчаяние кого-то, кого вы любите больше, чем себя самого, или
столько же, сколько себя самого, или просто со всей силой любви, какая у вас
есть. Так вот, нам надо помнить, что таково положение Бога по отношению к нам.
Мы достаточно значим для него, чтобы Он возжелал нас в бытие, чтобы мы стали
Его спутниками на вечность. (Боюсь, глядя на самих себя и на окружающих, мало
кто из нас пожелал бы иметь своих соседей спутниками в вечности!) И кроме того,
ценность, которою Он ценит нас,— это вся жизнь и вся смерть Единородного
Сына Божия. Вот что мы значим для Него.
И когда мы говорим о Божественном сострадании, у нас есть мера этому
состраданию. Это не душевные страдания, которые мы испытываем, а нечто больше.
Мы ведь не умираем от этого страдания— Он умер. И солидарность,
которая есть между Им и нами, не просто солидарность из чувства симпатии, она
идет гораздо дальше. Он стал человеком и принял все ограничения нашей природы.
Больше того: Он стал человеком и согласился войти в единственную трагедию
человечества, потерю Бога. Мы потеряли Бога и потому умираем, что в нас нет
вечной жизни; и весь наш мир мы чудовищно извратили, потому что у нас нет ключа
к гармонии. И в словах Христа: Боже Мой, Боже Мой! зачем Ты Меня оставил? (Мк15:34)—
мы должны видеть их подлинный смысл. Это момент, когда Он согласился настолько
полно отождествиться с нами, что опытно пережил полное, убийственное, мертвящее
безбожие и умер— потому что разделил с нами нашу обезбоженность,
отсутствие Бога.
Если это так, то мы можем понять, что Его страдания на кресте, Его смерть не
могут быть измерены болью, которую Он испытал, и тем, что Он умер. Мера Его
страданий— в том, что Он не мог пройти через гефсиманские муки, через
ужас Страстной недели, иначе как облекшись в нашу обезбоженность, отождествив
Себя с нами в нашей оставленности. Вот мера Божией солидарности, и это, я
думаю, должно показать нам: что бы мы ни претерпевали, Его страдания больше