спокойно: «Я рад побыть с тобой». И замолчите, будьте с ним, не воздвигайте

между вами целый мир незначительных слов или поверхностных эмоций. Пусть ваше

посещение будет ему в радость, пусть он знает, что и для вас быть с ним—

радость. И вы обнаружите то, что я не раз обнаруживал за последние

30—40лет: в какой-то момент люди становятся способными говорить—

говорить серьезно, говорить глубинно, произносить то немногое, что сказать

стоит. И вы обнаружите нечто еще более поразительное: что вы и сами способны

говорить именно так.

Тут нужно большое терпение и большое смирение!

Видишь ли, у меня нет ни терпения, ни смирения, но у меня есть усидчивость.

Я думаю, что, если у священника хватит просто честности сказать: я ничего не

могу сделать, кроме того, чтобы прийти, сесть и ждать, что будет,— и то

будет на пользу. Очень разрушительно для душевного состояния человека, если

священник приходит, садится и смотрит на часы. Может быть, вы спешите, может

быть, вам надо попасть еще куда-то, но тот, с кем вы сидите, должен

чувствовать, что все то время, которое вы проведете с ним, вы думаете только и

исключительно о нем. Следует научиться видеть человека и слышать его. И в

течение всего разговора воспринимать не только слова, но и выражение глаз, лица

и голоса. Мы, может быть, услышим очень мужественные слова, произнесенные со

страхом в голосе. И мы должны быть в состоянии ответить на страх или на

невысказанный вопрос, скрытый за словами, а не только на произнесенные слова.

Смотря по тому, каковы отношения с данным человеком, можно действовать

по-разному. Если вы близко знакомы, можно сказать: «Нет, будь правдив, не

притворяйся. Давай говорить прямо: ты боишься— в чем дело?» Если вы

знакомы не так близко или если отношения не так глубоки, следует найти способ

дать человеку понять, что мы понимаем его состояние, не раня его. У нас должны

быть мужество и такт, которые позволят больному заговорить о своих страхах,

потому что одна из самых тяжелых вещей для него— это лежать, замкнувшись