той почвы, которую он представляет. Но если зернышко не будет взращено, оно

может так лежать до конца жизни. И больной не обязательно открыт. Я больше

скажу: часто больной замыкается, потому что боится (знаешь, существует

множество нелепых предрассудков), что, если ты ему предложишь причаститься, это

значит, что ты в нем видишь умирающего.

Кажется, митрополит Платон Левшин написал, что не лишение таинств, а

презрение к таинствам отнимает у человека благодать. С другой стороны,

помнится, святой Иустин Философ говорит, что достаточно было бы причаститься

один раз в жизни, потому что, как говорит апостол Павел, дары Божии неотъемлемы

(Рим11:29). Но нам приходится возвращаться к таинствам, потому что мы

теряем в своих глубинах то, что там лежит, словно клад. И если нет возможности

получить таинство, приобщиться к тем или другим таинствам, то мы можем, как

Феофан Затворник говорит, в себя углубиться и приобщиться тому, что нам уже дано,

что в нас уже лежит, как драгоценный плод.

Поэтому не надо «пугать» человека: «Вот, я тебя причащу, потому что—

кто знает,— может быть, ты сегодня ночью умрешь» (ведь это так

воспринимается больным человеком), а надо его успокоить и постепенно довести до

его сознания, как было бы замечательно для него, чтобы все его духовные силы

собрались воедино вокруг таинства причащения, причем не безусловно, а как результат

очищения совести.

Мне сейчас вспомнилась одна женщина, которую я напутствовал сорок лет тому

назад. Она умирала и просила ее причастить. Я сказал, что она должна

исповедаться. Она исповедалась, и в конце я ее спросил: «А скажите, не остается

ли у вас на кого-нибудь злоба? Есть ли кто-нибудь, кого вы не можете простить?»

Она ответила: «Да. Я всем прощаю, всех люблю, но своему зятю я не прощу ни в

этом мире, ни в будущем!» Я сказал: «В таком случае я вам ни разрешительной

молитвы не дам, ни причащения». —«Как же я умру не причащенной? Я

погибну!» Я ответил: «Да! Но вы уже погибли— от своих слов…» —«Я не