обязательно тот или другой, а именно самый близкий. Это может быть друг, это

может быть жена, это может быть брат, сын, дочь, кто угодно— тот, кто

самый близкий и кто останется, кто будет при больном все время.

Я помню ужасный случай. Близкий мне человек умирал, мне не сказали ни о его

болезни, ни о том, что грядет смерть. Меня вызвали, когда он был уже без

сознания: «Отец Антоний, ты можешь причастить Мишу?» —«Нет, не могу

больше причастить: он глотать уже не может. Почему вы меня не позвали раньше?!»

—«Мы побоялись. Понимаешь, на тебе черная ряса». А мы были друзьями

двадцать лет, он меня видел в черной рясе сколько угодно, и он меня не боялся…

И человек ушел, потому что его «пожалели». А он давно знал, конечно, что

умирает, потому что это состояние приходит не в одно мгновение.

Мы говорили о том, как действовать священнику при постепенном умирании

человека. Но ему придется иметь дело и с экстремальными ситуациями. Умирает

человек неподготовленный, но нуждающийся в поддержке как никогда прежде…

Большей частью самая страшная для умирающего мысль— та, что он

отходит, умирает одиноко, то есть он был частью общества, семьи, жизни, а

теперь вдруг настала смерть, и ему никто не может помочь. И мне кажется, что

очень важно священнику (а если священника нет, то любому человеку, даже

неверующему) подойти и дать умирающему почувствовать, что он не один. Когда

человек в таком состоянии, то священник или близкий друг должен считать, что этот

человек— единственный на свете, и ему отдать все внимание и все

время. И тут я хочу дать пример.

В начале войны я был хирургом в полевом госпитале, и в моем отделении умирал

молодой солдат. Я его, конечно, посещал днем, а в какой-то вечер подошел,

взглянул на него, и мне стало ясно, что он не жилец. Я его спросил: «Ну, как ты

себя чувствуешь?» Он на меня взглянул глубоко, спокойно (он был крестьянин,

поэтому в нем была такая тишина полей, тишина лесов, тишина неспешной жизни) и

сказал: «Я сегодня ночью умру». Я ответил: «Да, сегодня ты умрешь. Тебе