медицинского факультета и впервые работал в больнице, там, помню, умирал

русский казак. На обходе старший врач остановился у его постели и сказал: «Ну,

его и осматривать не стоит, он уже ушел»,— и прошел дальше. Этот человек

очнулся. Мы с ним говорили по-русски, поэтому он меня знал, и он мне сказал:

«Знаешь, когда ты врачом будешь, никогда при умирающем не говори, что не

стоит на него обращать внимания, потому что он-то тебя слышит, если даже ты не

можешь его как-то воспринимать».

У меня был другой случай, тоже во время войны. Попал в больницу раненый

немец. Там был молодой протестантский пастор, который, пока тот еще мог

воспринимать слово и разговор, читал ему вслух отрывки из Евангелия, с ним

молился. Как-то этот молодой пастор вышел из его комнаты в слезах, наткнулся на

меня и говорит: «Какой ужас! Этот человек умирает, я больше ничего для него не

могу сделать». —«Почему?» —«У нас прекратился разговор, он потерял

сознание». Я ему очень резко сказал: «Знаешь что, садись рядом с ним и читай

вслух Евангелие на его родном немецком языке, начиная с воскрешения Лазаря». И

этот молодой пастор в течение трех суток проводил целые дни и часть ночи при

нем, то читал, то молчал и так прочел ему все четыре Евангелия. В какой-то

момент этот умирающий открыл глаза и сказал: «Спасибо, что вы читали. Я

отозваться не мог, но каждое слово до меня дошло, и я вошел в новую жизнь».

Это опять-таки священник должен знать. Причем делать это должен не

обязательно священник, это может делать кто угодно, способный уделить свое

время тому человеку, у которого времени очень мало.

В случае с солдатом ты еще не был священником. Как бы ты действовал, если

бы уже был священником? Изменились ли бы твое отношение и действия?

Нет, я сделал бы то же самое. Он во мне не нуждался как в священнике, потому

что он был католик, и там был местный католический священник, навещавший

раненых, поэтому пастырской ответственности у меня не было.

Если бы случилось, что он умирал на поле битвы или в таком положении, где до