нет нужды открывать, являть зрению и разуму, достаточно приобщать Ему. И

здесь целый мир, поле миссии среди тех, кто далеко за пределами (или много ниже

пределов, это зависит от нашей точки зрения) содержания наших речей. Слова,

возможно, потеряли значение, но выражать они должны опыт более подлинный, чем

блеяние овцы.

Для родителей всегда острый момент: как способствовать сохранению в детях

веры, как общаться?

Я думаю, что одна из проблем, которая встает перед подростком, в том, что

его обучают чему-то, когда он еще маленький, а потом, когда он на десять или на

пятнадцать лет старше, вдруг обнаруживают, что у него и сомнения, и вопросы, и

непонимание. Он перерос все то, чему его учили в детстве, а в интервале мы

ничему его не научили, потому что нам в голову не приходило следить за тем,

какие вопросы в нем рождаются, и обращать внимание на эти вопросы, относиться к

ним всерьез, не просто «как же так ты это ставишь под вопрос?» Когда-то я

привел к одному священнику в Париже студентку медицинского факультета,

учившуюся вместе со мной, умную, живую девушку. Она мне говорила, что ни во что

не верит, и я решил ее привести к священнику, потому что я тогда не дерзал

вообще говорить о вере ни с кем (я обнаглел с тех пор). Она ему сказала:

«Батюшка, я не верю в существование Бога». Он ответил: «Как же ты можешь не

class="postLine">верить в существование Бога, раз Он тебя сотворил!» Она возразила: «То, что вы

мне говорите,— сплошное идиотство!» Он глянул на нее и приказал: «Вон!»

Это, конечно, крайний пример, но часто бывает, что, когда подрастающий ребенок

нам ставит вопрос, мы на него не отвечаем. И не отвечаем, к сожалению, очень

часто не потому, что мы невнимательны к нему, а потому, что нам нечего

отвечать, мы сами никогда не думали.

Как-то я собрал группу родителей и детей, подростков. Взрослые ожидали, что

я проведу беседу, буду обращать внимание на детей, а родители будут павами

сидеть: они-де все знают. А я предложил детям: «Вот у вас есть вопросы—