Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction
—«А почему же нет?» —«Но ведь это может их потрясти на всю жизнь,
они будут душевно больны!» Я долго спорил и в конечном итоге добился, чтобы
детей вернули домой. Мать мне сказала: «Хорошо, возьмите их в комнату, где
лежит их бабушка, и пусть на вас будет ответственность за то, что они
переживут». Я этих детей взял (мальчику было пять лет, девочке— семь), мы
вошли, в комнате царила та торжественная тишина, которая окружает усопшего,
было сверхъестественно тихо. Девочка посмотрела в лицо своей бабушки, которую
она годами видела в страдании: морщины расправились, лицо было светлое,
спокойное, изумительно красивое, и девочка сказала: «Так, значит, это смерть!»
А мальчик прибавил: «Как это прекрасно!»
И вот это первое, что мы можем представить западному человеку: приди,
посмотри! Часто наши западные посетители мне говорят: «Но, конечно, вы своих
детей не подводите к гробу?» —«Конечно, подводим, чтобы они видели!»
—«И что говорят дети?» —«То же самое, что говорили эта девочка и
этот мальчик: „Как он спокойно лежит! Ему, значит, теперь уже и не больно, и не
страшно!“». И это остается на всю жизнь. Единственное, что может испугать
ребенка, когда он поцелует в лоб усопшего, это внезапное чувство холода: жизнь
ушла. И ребенка надо предупредить об этом, потому что иначе его охватит страх
перед этим холодным телом, а если он поймет, то увидит только величие смерти.
И это тоже нечто, что мы должны принести Западу: наше православное зрение,
наше православное переживание и понимание смерти.
Одно из самых чудесных богослужений в Православной Церкви— это
отпевание. Я говорил о том, какое глубокое впечатление может произвести на
человека лицезрение усопшего, ушедшего в божественный покой. А теперь я хочу
сказать больше о самом богослужении. Богослужение начинается словами, которые
можно произнести только из глубины крепкой веры или напрягая все силы своего
доверия к Богу, перерастая себя; перед лицом усопшего, перед гробом сказать: Благословен
Бог наш!— ответственное и страшное слово. Не всякий может его сказать