погрузим свой взор в дорогие нам очи, которые открывают всю глубину

человеческой души, никогда не будем больше жить вместе с человеком той простой

человеческой жизнью, которая нам так дорога, которая так драгоценна. Но мы

забываем, что смерть является одновременно встречей живой души с Живым Богом.

Да, уход от земли, уход от нас, хотя бы относительный, но уход с тем, чтобы

стать лицом к лицу с Живым Богом, с Богом жизни, и вступить в такую полноту

жизни, которая никому не доступна на земле.

И вот об этом сквозь слезы, с раздирающимся от собственной боли сердцем мы

можем радоваться за другого человека: кончено время борения, страдания,

искания, он теперь в полном свете, он теперь видит то, чего он искал, он теперь

знает, он теперь живет— жизнь победила. И, вдохновляя нас на такие мысли,

одна из первых молитв, стих из псалма, говорит нам как бы от имени усопшего: Жива

будет душа моя и восхвалит Тебя, Господи! (Пс118:175). Словно из

гроба нам посылает весть усопший: я жив, я вижу Бога, я вошел в вечность, я не

потерял жизнь, я из временного вошел в вечное, из того, что можно у меня

отнять, вошел в то, чего уже никакая сила у меня отнять не может.

И мы стоим перед этим гробом с сердцем, полным скорби, со слезами и вместе с

тем таинственно сквозь боль созерцаем эту величественную встречу Бога и

человека, момент, когда завершается весь человеческий путь, когда человек уже

не на пути, а дома.

Теперь я скажу о значении тела и о том отношении, которое православие

проявляет к нему и в течение жизни, и когда человек лежит в гробу и мы в

последний раз с ним прощаемся до дня, когда мы все будем живы силой Божией.

Мы о теле почти никогда всерьез не думаем, тело как бы само собой

разумеется, мы не осознаем его до той минуты, когда вдруг с ним что-нибудь

случается. Меня это поразило, когда я был студентом медицинского факультета. В

первый раз я студентом пришел в больницу: меня послали поговорить с одним из

больных. И вдруг я обнаружил, что этот человек о своем теле говорит с трепетом,