Metropolitan Anthony of Sourozh. Transaction

решиться воспитывать в себе способность отзываться всем умом, всем сердцем,

всем воображением на то, что случается с другими, но не стараться ощутить почти

нутром, почти физически страдание, которое не наше, эмоцию, которая не

принадлежит нам. Пациент не нуждается в том, чтобы мы ощущали его боль или его

страдание, он нуждается в нашей творческой отзывчивости на его страдание и его

положение, нуждается в отклике достаточно творческом, чтобы он подвигнул нас к

действию, которое в первую очередь коренится в уважении, в благоговении по

отношению к этому человеку. Не к анонимному пациенту, не к седьмой койке

тринадцатой палаты, но к человеку, у которого есть имя, возраст, черты

лица, у которого есть муж или жена, или возлюбленный, или ребенок. К кому-то,

кто должен стать для нас до предела конкретным и чья жизнь, следовательно,

значительна не только потому, что таково наше отношение к жизни вообще, не

потому, что нас научили, что наша цель— оберегать жизнь, продлевать ее

как можно дольше, но потому, что этот определенный человек, нравится он

мне или нет, значителен.

Но для кого? На этот вопрос мы можем ответить по-разному, согласно нашей

вере или ее отсутствию. Если мы христиане, если мы вообще верим в Бога, если мы

верим, что никто не приходит в этот мир иначе как призванный быть, желанный,

возлюбленный Богом любви, тогда этот человек значителен по крайней мере для

Бога. Но (боюсь, это мы забываем очень легко) нет человека, который не был бы значителен

хоть для кого-то. Это касается и злодеев, военных преступников, людей, которых

мы обвиняем в бесчеловечности. Кто бы он ни был, у него есть мать, жена, брат,

сестра. Возможно, самые близкие люди, действительно любящие того, кого—

как представляется нам— следует не любить, а только осудить, знают лишь

одну сторону его личности. Вполне возможно, что та сторона, которую знают они,

столь же реальна, как та, которую знаем мы, но неизвестна им. В одной из глав

«Архипелага ГУЛАГ» Солженицын подчеркивает тот факт, что человек, мужчина или

женщина, совершенно по-разному предстает различным сталкивающимся с ним людям;