В другом случае тот же святой отец вопрошает: «Как станем мы говорить другому о бессмертии, как можем уверить в этом язычника, когда сами более его боимся и трепещем смерти?» Многие из эллинов, несмотря на то, что не имели никакого понятия о бессмертии, по смерти детей своих украшали себя венцами, облекались в белые одежды, чтобы приобрести настоящую славу» [606]. Ксенофонт, например, получил весть о гибели своего сына Грюла в битве при Мантинее в момент, когда приносил жертву богам. По обычаю язычников в час жертвоприношения он был в венке, но в знак скорби тотчас снял его, узнав о печальном событии. Когда же ему сообщили, что сын его пал смертью храбрых, он снова надел венок на голову. Говорят, что Ксенофонт не проронил ни од{стр. 248}ной слезы и лишь воскликнул: «Я знал, что сын мой смертен» [607].

6. Мы переживаем глубокое волнение, когда близкий человек угасает у нас на руках, подобно светильнику. Только что в нем теплился огонек жизни, и вот он умер, уста его сомкнулись, голос умолк. Еще большим трепетом охватывается наша душа в тот момент, когда мы предаем его в холодные объятия земли, прощаясь с ним со словами: земля еси, и в землю отидеши (Быт. 3, 19). Но христианин после победы Богочеловека над смертью знает очень хорошо, что смерть стала сном. Вглядываясь в лицо дорогого покойника и давая ему последнее целование, христианин уверен, что очи, которые он закрыл с такой нежной любовью, откроются вновь, чтобы увидеть новую действительность. И что уста, умолкнувшие и не отвечающие на вопросы близких, однажды нарушат молчание, чтобы сказать «добро пожаловать» провожавшим его сегодня, когда тех в свою очередь будут провожать в вечность другие. Если же и люди Ветхого Завета «столь мужественно встречали кончину» своих родных, то тем более так должны поступать мы, живущие во времена Нового Завета, «когда смерть есть одно только имя без значения… пристань, избавление от смятения и освобождение от житейских забот» [608]. Как не отчаиваемся и не волнуемся мы при виде спящего, зная, что он проснется, так должны относиться мы и к умершему. Не будем терзаться и отчаиваться, поскольку смерть – всего лишь более длительный сон, от него {стр. 249} родной человек пробудится к другой жизни, которую сейчас мы даже не можем вообразить.

7. Как говорят святые отцы, «над нынешними мертвы ми совершается великое таинство» – таинство «величайшей премудрости Божией», таинство «страшное и ужасное, но поистине достойное песнопений и радости». «Если, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – царь призвал бы кого–нибудь из нас во дворец, должны ли остальные плакать? Конечно, нет. То же самое и со смертью нашего близкого. Приходят Ангелы – посланники Небесного Царя, чтобы призвать и сопроводить его туда, и ты плачешь? Это событие не надо оплакивать. Душа оставляет свое земное жилище и устремляется ко Господу и Владыке своему, а ты скорбишь? Но тогда должны мы скорбеть и при рождении младенца, поскольку дитя рождается из утробы своей матери на другой свет – освобождается от заключения. Так и благочестивая душа, с совестью благой и чистой оставляя тело, «сияет светло». Вообрази, в каком состоянии бывает душа, какое испытывает изумление в час своего отхода из мира, какое видит чудо, какую невыразимую радость чувствует» [609].

Следовательно, не должно плакать об уходящих, но, напротив, нужно радоваться. Земледелец, видя, что посеянные семена не проклевываются, волнуется и боится за будущий урожай. Когда же уверится, что семя в земле умерло, радуется, так как смерть этого зерна – начало будущего урожая. Так и мы будем радоваться, когда тленный дом распадается, когда смертью «человек сеется» в землю. Потому что смерть, могила и тление – посев, который несравненно лучше материального посева. За севом материального семени следуют «смерти, труды, опасности, заботы». Сеяние же человека, то есть погребение его, если живем по воле Божией, сменят {стр. 250} «венцы и награды». За посевом семени следуют «тление и смерть», за смертью же и погребением человека – «нетление, бессмертие и бесчисленные блага» [610].

Таким образом, смерть, согласно богодухновенным отцам, является нашим переходом в другую, светлейшую жизнь, и поэтому мы должны встретить это событие с оптимизмом. Смерть – сон, но это и пробуждение для блаженства и Вечного Царства, где царит любовь Божия и где свет невечерний. «Благочестивый христианин, – говорит святой Макарий Египетский, – знает очень хорошо, что душа после смерти отправляется туда, где истинно верующие имеют небесную духовную храмину и ту нетленную славу, которая в День Воскресения созиждет и прославит и храмину тела» [611].

Поэтому прекрасно заключает Златоустый отец: «Если кому и должно плакать, то пусть плачет диавол, пусть он скорбит и рыдает о том, что мы идем получить высочайшие блага». Страх, ужас, рыдания» причитания, слезы и мучительные вопли достойны «его злобы», но не тебя, созданного «по образу и подобию» Божию, не тебя, разумного создания Божия, «долженствующего увенчаться и успокоиться» в вечном блаженстве [612].

{стр. 251}

ХРИСТИАНИН ТВОРЧЕСКИ МЫСЛИТ О СМЕРТИ

«Успокойтесь, взгляните и смотрите»

Каждый христианин может встретить смерть без страха, благодаря истинам, открытым для нас Богочеловеком. Более того, у него есть возможность разумно и плодотворно размышлять о таинстве смерти.