Выше было сказано, что в «Федоне» мы видим «прославление и умерщвление смерти», это диалог «покаянный, отвергающий земные наслаждения и прославляющий смерть» [56]. Не отрицая данной выше оценки, следует отметить, что идеи Платона оставляют многие вопросы без ответа. Согласно греческой философии, смерть есть естественное свойство материи, которая постоянно находится в состоянии тления, так что новые формы жизни создаются через смерть. Жизнь есть предпосылка смерти, а смерть – предпосылка жизни. В одном фрагменте из Еврипида, который Платон помещает в «Горгии», говорится: «Кто знает, не является ли жизнь смертью, а смерть – жизнью?» А Сократ добавляет: «И мы, быть может, в сущности мертвы; в самом деле, я слыхал однажды, как кто–то из наших мудрецов сказал, что мы мертвы и тело наше – могила» [57]. Ясно, что в последней фразе заключен мучительный вопрос, который предполагает, что одна форма жизни погибает, чтобы дать место другой. «Этой циклической преемственности жизни и смерти с необходимостью подлежит и человек как часть мира» [58].

Сказанное, разумеется, относится к телу, ибо душа бессмертна. Во всяком случае, Платон – и это весьма существенно – подчеркивает моральную ответственность, которую несет человек за свои действия. Важно и то, что, согласно Платону, душа сохраняет свою личность и на земле, и в мире вечности. Подчеркивая личное бессмертие души и утверждая, что она осознает свое «я» и борется на земле, осознавая эту сугубо личную ответственность, Платон побуждает человека следовать {стр. 32} добродетели, бороться, питая надежду, и быть спокойным за свою душу, если он очищает себя в этой жизни [59]. В этом, без сомнения, состоит высокая моральная ценность «Федона». Считается, что эти идеи «Федона» – квинтэссенция платоновской философии в плане ответа, который дала дохристианская греческая мысль на вопрос о тайне смерти и жизни после смерти. Это верно. Но все это было достигнуто, благодаря «семенному логосу» [60], просветившему дохристианский мир, чтобы открыть долю той истины, которая во всей полноте была явлена пришедшим в мир Сыном и Словом Божиим.

Вместе с тем следует отметить, что в учении Платона о бессмертии души есть темные места, внутренние расхождения и противоречия, объясняемые, главным образом, влиянием орфического мифа. Много неясного в его учении о переселении душ. Вообще же эсхатологические идеи «Горгия» и «Федона» не согласуются с тем, что изложено в «Федре». В «Горгии» и «Федоне» Платон говорит о вечности страдания и блаженства. В «Государстве» и «Федре» он говорит о переселении душ в другие тела. Налицо раздвоенность эсхатологической концепции и явное противоречие! [61] И еще: Платон говорит, что душа имеет Божественную сущность. Однако, возвышая душу столь «неумеренно и нечестиво», он вместе с тем унижает ее другой крайностью, когда ложным учением о перевоплощении допускает ее переселение «в свиней, и ослов, и в других животных, еще хуже» [62]. Кроме того, {стр. 33} учение Платона о бессмертии души нуждается в строгой аргументации. Оно включает доказательство a priori , как говорят в логике. Платон выдвигает и принимает как доказанное то, что ему следовало бы доказать!

Но великие и мучительные вопросы, поставленные в этой теории Платона, неисчерпаемы и сложны. Ведь темы, которые он исследует, выходят за пределы материального мира, где мы опираемся на опыт и науку. Впрочем, мир за этими пределами неизвестен и нам. Неудивительно, что Платон «впадал в великие заблуждения», желая спорить и философствовать о «неизреченном» [63], тайном и невыразимом. В загробном мире лишь невечерний свет Христа может вести нас к истине. Но этого бесценного дара, разумеется, была лишена великая мысль Платона.

Аристотель – ученик Платона, но с 354 года до Рождества Христова он вырабатывает свои собственные теории, отличающиеся от взглядов учителя. Философ из Стагиры говорит, что человеку нужно стремиться к бессмертию и «делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе» [64]. Таким образом, Аристотель принимает совет Платона в «Теэтете», призывающего и воодушевляющего людей стремиться к «уподоблению Богу» [65]. Аристотель говорит, что смерть это разлучение души и тела [66], которое после смерти сгниет и разрушится, поскольку душа – это то, что скрепляет тело [67]. Философ из Стагиры различал три «рода» душ. Из этих {стр. 34} трех «родов» только один бессмертен: тот, который не имеет отношения к органическим функциям души. Единственный бессмертный элемент человека – это «творческий ум» [68]. Он пишет: «Ум только входит (в душевное семя, которое передается от отца и матери к ребенку), и только эта часть человека бессмертна и божественна» [69]. Философ считает смерть лучше и предпочтительнее жизни. Он пишет: «Не родиться вовсе – лучше всего. Умереть же более предпочтительно, чем жить»!

Скорбь и уныние

Римские поэты и философы во многом следуют греческой мысли в вопросе о смерти. Цицерон (106–43 гг. до Р. Х.) верил в посмертную жизнь, которую считал единственной истинной жизнью [70]. «Мы, – говорит он, – как связанные путами в виде тела, выполняем задачу, возложенную на нас необходимостью, поскольку {стр. 35} душа была низвергнута из своей Горней Обители на место, противное ее божественной и вечной природе» [71]. Он отмечает, что, приблизившись к смерти, мы приходим в гавань, и добавляет: «Одна краткая жизнь достаточно велика для того, чтобы быть прекрасной и почетной». Он сам не знает, что будет после смерти, но пишет: «После смерти я буду либо не несчастным, либо в высшей степени счастливым» [72]. Цицерон повторяет слова Сократа о том, что вся жизнь для философов есть «забота о смерти», и добавляет, что думать о смерти нам нужно не только тогда, когда мы больны или когда входим в старческий возраст, но с юности [73]. Вслед за Платоном он подчеркивает, что следует ожидать смерть без страха, поскольку смерть вводит нас в лучшую жизнь, ибо душа бессмертна. Он говорит: «Когда ты выполняешь свой долг, ты смог бы и в старческом возрасте, который есть преддверие смерти, презирать смерть. Поэтому бывает, что старики встречают смерть мужественнее и сильнее молодежи» [74].

Однако Цицерон не встретил свою смерть с мужеством и спокойствием Сократа, мыслям которого он подражал. Преследуемый врагами римский оратор бежал и скрывался – значит, он очень боялся смерти, несмотря на свою красивую и смелую риторику! Кроме того, в его мыслях о смерти мы встречаем много противоречий. Это было до известной степени естественно, поскольку Цицерон был эклектиком и заимствовал у различных греческих философских школ идеи, которые были созвучны с его собственным мнением и логикой. Помимо этого малодушия перед лицом смерти, противоречия {стр. 36} выразились в том, что он то допускал самоубийство, то осуждал его! В одних случаях он пишет, что мы не должны обрывать свою жизнь, в других же – соглашается со стоиками, которые признавали самоубийство, совершаемое по серьезной причине [75]. Веря в бессмертие души, он в то же время выражает серьезное сомнение, говоря, что смерть гасит истинную жизнь души! [76]

Поэт–лирик Гораций (65 г. до Р. Х. – 8 г. по Р. Х.) стремился к бессмертию и выражал уверенность, что он победил смерть, благодаря своему духовному труду. Он писал: «Я воздвиг памятник, который более долговечен, чем золото, и выше царских пирамид, который не смогут разрушить ни ливень, ни северный ветер, ни несметная череда лет или бег времен. Я не весь умру, но большая часть меня избежит Либитины [77]; впоследствии я буду возвеличен в похвалах потомков» [78]. Гораций также вслед за Платоном утверждал назидательную функцию смерти: «Считай, что каждый день является последним, который для тебя светит».

Ту же мысль еще более определенно выразил Марк Аврелий (121–180 гг. по Р. Х.): «Наиболее совершенный образ мыслей – считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства». Для стоика Марка Аврелия тело и душа являются материаль{стр. 37}ными и тленными элементами, тогда как ум есть частица Бога, имеет духовную и бессмертную природу, почему он и возвращается снова к Богу [79]. Ясно, что этот философ–стоик находился под влиянием взглядов Платона и Аристотеля. Примечательно также, что Марк Аврелий боялся, как бы не дожить до состояния беспамятства, хотя эта опасность впоследствии ему не грозила. Он восклицает: «Я надеюсь, что ты, о смерть, придешь прежде, чем я смог бы впасть в беспамятство».

Под влиянием Платона находится и стоик Сенека, который покончил с собой в 65 году по Рождестве Христовом, после того, как стало известно, что он принимал участие в заговоре против Нерона. Сенека, которого осуждали за непостоянство и лицемерие, характеризует душу как «святую» и «вечную», тело же как «темницу» души [80].

Эпикур (341–270 гг. до P. Х.) верил, что душа после смерти разрушается, так как она состоит из частиц. Он говорил, что перед смертью не нужно испытывать никакого страха» ибо когда она придет, ощущения исчезнут; вследствие этого нет опасности ощутить горе или горечь. Он писал Менекею: «Приучай себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И, действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда {стр. 38} придет, но потому, что она причиняет страдания тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют» [81].