меня отец, обнял, поцеловал, назвал своей дочерью.

Я заключила его в объятия свои и просила, чтобы

мне остаться с ним. Он отвечал: «Ныне это невозможно; но если последуешь стопам моим, то придешь

сюда по прошествии непродолжительного времени».

Когда я опять начала просить о том, чтоб остаться, показывавший мне видение снова схватил меня за руку, повлек за собой и сказал: «Пойдем, я покажу тебе

90 - 91

и мать твою, как горит она в огне, чтобы знать тебе, по жизни которого из родителей твоих направить тебе жизнь твою».

Поставив меня в дому мрачном и темном, где живет скрежет зубов и горе, он показал мне печь, горящую огнем и кипящую смолой. Какие-то страшилища

стояли у устья этой печи. Я взглянула во внутренность

печи и увидела в ней мать мою. Она была по шею в

огне, скрежетала зубами, горела огнем. Тяжкий смрад

разливался вокруг от червя неусыпающего.

Увидев меня и назвав дочерью, она воскликнула с

рыданием: «Увы мне, дочь моя! Страдания эти — последствия собственных дел моих. Воздержание и все

добродетели казались мне достойными посмеяния.

Я думала, что жизнь моя в сладострастии и разврате

никогда не кончится. Пьянство и объядение я не признавала грехами. И вот я наследовала геенну, подверглась этим казням за краткое наслаждение грехами на

земле. За ничтожное веселье расплачиваюсь страшными муками. Вот какую получаю награду за презрение Бога! Объяли меня всевозможные бесконечные

бедствия. Ныне время помощи! Ныне вспомни, что ты

вскормлена грудью моей! Ныне воздай мне, если ты

получила от меня когда-либо что-либо! Умилосердись

надо мной! Жжет меня этот огонь, но не сжигает.

Умилосердись надо мной! Меня снедает отчаяние в

этих муках. Умилосердись надо мной, дочь моя, подай

мне руку твою и выведи меня из этого места».

Когда я отказывалась это сделать, боясь тех страшных стражей, которые тут стояли, — она снова начинала вопить со слезами: «Дочь моя! Помоги мне!

Не презри плача твоей родной матери! Вспомни болезни мои в день рождения твоего! Не презри меня!

Погибаю во огне геенском».