- Нормально учусь. Просто обидно. Все приезжие считают, что раз в Болхове всего десять тысяч жителей, то это - деревня и в нем нет ничего интересного.

- Прости, тебя как зовут?

- Маша.

- Машенька, честное слово, я не считаю Болхов деревней. Скажи, а как же на церкви могут... находиться куранты?

- А она не действующая. И рядом с ней еще одна - она тоже не работает. Жалко, красивая очень. В ней Иван Грозный венчался.

- Не может быть! - искренне удивился Михаил Прокофьевич.

- Правда, мы по истории проходили. А если хотите в церковь на службу попасть - вот как раз отсюда в тот проулок пройти, там церковь действующая. Тоже, между прочим, очень древняя.

- Надо же, какой знатный ваш город, ежели сам Иоанн Васильевич здесь венчаться решил.

- Это он раньше знатным был. Нам учитель рассказывал, что в середине XIX века в Болхове очень много купцов жило. Это были их дома, - и девочка сделала широкий жест рукой.

- Спасибо тебе, Маша. Просветила меня.

- Пожалуйста, - серьезно ответила сероглазая русоволосая девочка и пошла по своим делам, поминутно оглядываясь на странного незнакомца. А незнакомец направился к двум храмам, от которых некогда и начиналась центральная улица славного уездного города Болхова.

Огромный собор середины XIX века, на колокольне которого размещались куранты, был закрыт. Зато в другой храм, на стене которого висела доска, гласившая, что памятник культуры XVI века охраняется государством, попасть можно было без труда - через огромные проломы в человеческий рост. Внутри царило запустение. На земляном полу - горы кирпича и прочего мусора. Надписи на стенах, бутылки, остатки пищи. Киреев пытался представить государя всея Руси, венчавшегося здесь, представить красочную торжественную службу, сотни нарядно одетых людей - и не мог. Послышалось воркование. Киреев поднял голову: вверху, под самыми сводами, на балке сидел голубь и смотрел на него. Странно, но это был не привычный сизарь, а белый голубь. Последние лучи заходящего солнца осветили старые кирпичи, земляной пол, кроткого голубя. Грусть стала нестерпимой. Через пролом Киреев выбрался на воздух, сел на траву. На ум пришли строки любимого поэта:

С моста идет дорога в гору.

А на горе - какая грусть! -

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь...

Какая жизнь отликовала,

Отгоревала, отошла!

И все ж я слышу с перевала,

Как веет здесь, чем Русь жила.

А еще он вспомнил где-то прочитанное, что у каждой церкви есть свой ангел-хранитель, приставленный к ней. И даже если церковь разрушают - ангел остается до второго пришествия, до судных дней. Киреев не имел понятия, способны ли ангелы чувствовать одиночество, оскорбляет ли их подобная "мерзость запустения", но ему стало жалко ангела этого храма, видевшего его лучшие дни. Оплакивает ли ангел только разрушенные стены или скорбит о нас? Потомки тех, кто сотни лет назад кричали русскому царю: "Многие лета!", пили здесь водку. Говорят, ангелов нельзя видеть. А вдруг этот голубь - ангел разрушенной церкви? Грустный, одинокий ангел, принявший птичий облик, чтобы хоть один человек на Земле смог услышать боль ангельского сердца...