- Нет, другой. О нем тебе Алла Петрова буквально вчера рассказывала.

- Ах, да! Вспомнила. Странный такой человек, куда-то пешком собрался. Алла Ивановна говорила, что он болен очень. Бедняга, - и Воронова услышала тяжелый вздох.

- Ты все верно вспомнила. Так вот, боюсь, беда с ним может случиться...

- Конечно, может! Софья Николаевна, если он ваш друг, я бы на вашем месте никуда чудака этого не отпустила. С такой болезнью надо дома сидеть. В дороге всякое может случиться.

- Видишь, ты правильно все понимаешь. Люди ведь разные на свете есть.

- И не говорите. Но все равно, это же ведь его выбор. Он взрослый человек. В конце концов, вам он не брат и не муж. Или... я ошибаюсь?

- Не ошибаешься. Он мне... просто друг. Но ведь и это не мало? Или я ошибаюсь? Юля молчала. Софья слышала в трубке только ее дыхание.

- Софья Николаевна, я не совсем понимаю...

- Зачем я звоню? Сама не знаю. Может, потому, что между нами дружба начинала завязываться... Одним словом, поделиться захотелось. Мы ведь друг друга еще не очень хорошо знаем. И если моих друзей обижают, особенно таких... странных - ты ведь так сказала? - я на многое пойду, чтобы их защитить.

- Это с хорошей стороны вас характеризует, Софья Николаевна...

- Не надо иронизировать, Юлечка. Мы же друг друга поняли, не правда ли?

- Вы слишком хорошо обо мне думаете. Я всю жизнь руками работаю, а голова, как говорится, отдыхает. Не совсем я вас понимаю.

- Ты все понимаешь, Юлечка, - голос Вороновой стал жестким. Воркование закончилось. - Если твои дружки что-нибудь сделают с Киреевым, плохо будет тебе.

- Вы не нервничайте, Софья Николаевна, я слышала, эти дни бури магнитные на солнце...

- Вот и хорошо, что поняла. Пока. - И Софья положила трубку, не дожидаясь ответа. Юле оставалось несколько часов, чтобы обдумать услышанное и принять решение. Воронова ясно дала ей понять, что она все знает. Но в конце концов природный оптимизм Селивановой взял верх: "Только ведь труп еще найти надо. А вдруг Киреев в монахи решит постричься? Или в пьяной драке... Или сердце... Врете, Софья Николаевна, ничего-то вы не докажете. Ни-че-го!" И когда к "хрущевке" на Кузьминской улице подъехал белый "Сааб", у подъезда его уже ждала девушка в джинсах и ярко-красной куртке. Это была Юлия Селиванова.

* * *

Внутри храм оказался гораздо больше, чем казался снаружи. Множество икон в позолоте, расписные стены, пол просто блестит чистотой. Молящихся немного - от силы человек десять. Киреев, положив у входа рюкзак, скромно встал почти у самой двери. На него обернулись, посмотрели с интересом, кто бегло, а кто пристальней. "Надо, наверное, свечей купить", - подумал Киреев. Далеко, у алтаря, в сумраке храма появился священник - коренастый, чернобородый мужчина примерно одних лет с Михаилом Прокофьевичем. Что-то неразборчиво читала женщина сбоку от алтаря. В него опять вошел священник. Наконец Киреев услышал знакомые в чтении слова: женщина читала "Отче наш". Только закончила, как из алтаря донеслось: "Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков". Голос был не сильный, высокий. Чтица ответила: "Аминь". "Видимо, служба заканчивается", - подумал Киреев. Кто-то тронул его за рукав. Он обернулся. Позже Михаил Прокофьевич пытался восстановить в памяти это мгновение, но вспоминал только лицо пожилой женщины, будто выплывшее откуда-то из сумрака:

- Возьми. Сходи к нему. Обязательно.

Лицо вновь исчезло, а в руках у Киреева была фотография. Ничего не понимая, Михаил Прокофьевич посмотрел на снимок. На нем был изображен пожилой священник. Старенькая, видавшая виды ряса, на голове камилавка. Крупные черты лица. Глаза смотрят пристально из-под густых седых бровей. Большая борода с проседью, огромный крест на груди добавляли человеку, изображенному на снимке, величия. Внизу стояла подпись: "Коссов Георгий Алексеевич. 1858-1928 гг.". Киреев ничего не понимал. Кто этот человек? Куда ему надо идти? Служба вскоре закончилась. Присутствовавшие на ней люди разошлись, но той женщины Киреев так и не увидел. Не зная, что делать дальше, решил дождаться на улице священника. Тот вскоре появился: закрывая дверь, давал какие- то указания чтице.

- Вы меня ждете? - Явный украинский акцент выдавал в священнике хохла. - Негде переночевать?

- Негде, - признался Киреев. - Но я хотел кое о чем вас спросить. Признаюсь, что несколько озадачен. - И Михаил Прокофьевич протянул священнику фотографию.