[42] Ibid., стр. 214.

[43] Филос. тетради, стр. 109.

[44] Ibid., стр. 289.

[45] Итак, "самодвижение материи" и кладет начало движению, объективно существующему. Кроме petitio principii, в этом утверждении нет ничего!

[46] Филос. тетради, стр. 141. Напомним близкое к этому воспевание отрицания у Бакунина.

[47] Соч., т. XII, гл. V, 3.

[48] Все это пресловутое "самодвижение материи", которое выручает Ленина и всех представителей советской философии, есть просто приспособление учения Гегеля о "самодвижении понятия". И здесь оно просто deus ex machina...

[49] Соч., т. XIII. Стр. 41.

[50] Ibid., стр. 73.

[51] Ibid., стр. 304.

[52] Надлежащую оценку продуктов философского творчества в Сов. России можно, конечно, искать лишь в зарубежных изданиях. Из серьезных обзоров заслуживают внимания этюды: П. Прокофьев (Чижевский), Советская философия (Современные записки, № 33. 1927); Чижевский, Философские искания в Советской России (Совр. записки, № 37, 1928 г.); Лосский, Диалектический материализм в СССР. Paris, 1934; Бердяев, Генеральная линия советской философии и воинствующий атеизм (приложение к журналу "Путь" и отдельным изданием). Париж, 1932.

Из огромной литературы, изданной в Сов. России, собственно нечего выделить, кроме сборника "За поворот на философском фронте". 1931. Москва. Отдельные книги разбросаны в указанных выше этюдах.

[53] Москва, 1931 г.

[54] Бердяев. Генеральная линия... Стр. 17.

[55] Ibid., стр. 11.

[56] "За поворот..." Стр. 15.

[57] Ibid., стр. 98.

[58] "За поворот...", стр. 22.

[59] "Огиз". 1933.

[60] См. о них в указанных выше очерках.

Глава II. Религиозно-философское возрождение в XX в. в России. Мережковский и его группа. Религиозный неоромантизм (Бердяев). Иррационализм (Шестов)

1. Для русской жизни в XX в. характерно не только революционное движение в социально-политической области, философские отзвуки которого мы изучали в предыдущей главе, но не менее характерно революционное или реформистское движение и в религиозно-философской области. Это движение развивается под знаком "нового религиозного сознания" и строит свою программу в сознательном противоставлении себя историческому христианству, оно ждет новых откровений, создает (под влиянием Вл. Соловьева) утопию "религиозной общественности", а в то же время насыщено эсхатологическими ожиданиями. Все это очень сложно, богато, иногда расплывчато, но мы коснемся, конечно, лишь философских отражений этого примечательного периода в русской жизни XX века. Эти отражения очень многообразны и различны, а в то же время они оказались очень плодотворны для развития русской философской мысли.

Основное влияние во всем этом имел Вл. Соловьев, и трудно было бы "измерить", какой стороной своего творчества он влиял сильнее, как религиозный мыслитель и философ или как поэт. Не будет преувеличением сказать, что поэзия Вл. Соловьева начала вообще новый период в развитии русской поэзии влияние Соловьева испытали и крупнейшие поэты этого времени Блок и Вяч. Иванов и очень многие второстепенные таланты (Гиппиус и др.). Со всей этой плеядой поэтов наступает действительно новый период в развитии русской поэзии, наступает настоящий расцвет русского романтизма, точнее говоря неоромантизма. Самым типичным проявлением этого неоромантизма был символизм, яркий и смелый, часто затейливый и манерный, порой капризный и прихотливый, но всегда устремленный к "таинственным далям", к тому, что глубже рассудочных и рациональных построений. В победном движении русского неоромантизма было, однако, и много мутного,

711 ЧАСТЬ IV

темного[1]; внимание к "мирам иным" часто подменялось блужданием по нарочито двусмысленным путям, игрой в мистицизм, часто переходило в чистое "эстетство". Впрочем, даже в манерных и часто искусственных "взлетах души" слышится в глубине порой подлинный звук души, чувствуется живое искание... Очень глубоко засела в поэтическом сознании этого времени мечта Соловьева о "Софии", не менее задевали острые мысли Розанова о "правде" плоти; всех соблазняет мысль о синтезе христианства и язычества причем дело гораздо больше идет именно о язычестве, чем о христианстве...

Как ни оценивать русский неоромантизм, но должно все же признать, что в нем уже бьется пульс приближающейся новой эпохи, раскрываются новые перспективы, уводящие умы и сердца от прежних установок. Очень типичным в этом смысле является и все русское декадентство, о котором справедливо написал однажды Мережковский, что "русское декадентство было явлением глубоко жизненным" в отличие от западноевропейского декадентства, которое (по Мережковскому) "было по преимуществу эстетическим". "Русские декаденты, пишет далее Мережковский, первые в русском образованном обществе, вне всякого церковного предания, самозародившиеся мистики". Верно в этих словах то, что с русским декадентством связан глубочайший кризис русского "просвещенства", кризис позитивизма и полупозитивизма, открытое, часто юродствующее исповедание "тайны бытия". Но русское декадентство все же очень глубоко связано и здесь мы должны ограничить замечание Мережковского и с эстетическими исканиями и упованиями современности, и это очень важно, чтобы уяснить себе черты подлинного романтизма у "самозародившихся мистиков". Именно отсюда выросла идея "нового религиозного сознания", которая связывает Мережковского с Бердяевым[2]; эта идея, разная в своей основе у Мережковского и у Бердяева, связывает все же их обоих с той тенденцией "отдаться революционно-мистическим настроениям"[3], которая лежит в глубине "нового религиозного сознания", как его движущая сила. Тут, конечно, очень сильна и антисекулярная установка, которая в то же время отрывает сознание от "исторического" христианства (как его обычно понимают). "Люди нового религиозного сознания.... относятся с отвращением к позитивному строительству жизни", пишет Бер-

712 XX ВЕК

дяев[4], и именно потому, что это "позитивное строительство жизни" слишком связано с "забвением тайны жизни", с обмирщенным сосредоточением внимания на "земной веси". Цитируем того же Бердяева (который в молодые годы ярче других был связан с новым романтизмом): "Люди нового религиозного сознания... хотят связать свою религию со смыслом всемирной истории, хотят религиозно освятить всемирную культуру"[5].