История русской философии

ником этого рода его произведений является замечательная книга "Крушение кумиров", в которой дан очень глубокий анализ русской дореволюционной идеологии и психологии.

Очень трудно сказать что-нибудь определенное о тех влияниях, которые сказались в творчестве Франка, но надо отметить общее воздействие на Франка Вл. Соловьева. Правда, сама система Франка развилась несколько в сторону от общей концепции Соловьева, но, напр., в своей основной книге ("Предмет знания"), в которой уже в полной силе развита метафизика всеединства, Франк, подводя логическую и гносеологическую базу для этой метафизики, пишет[68]: "В наших гносеологических соображениях мы сознаем себя в ряде основных пунктов весьма близкими ему" (Соловьеву). В предисловии к книге[69] Франк пишет: "Если нужно непременно приписаться к определенной философской "секте", то мы признаем себя принадлежащим к старой, но еще не устаревшей секте платоников". Но тут же, говоря о своем преклонении перед системой Плотина и Николая Кузанского, Франк пишет: "Мы лично обратились к этим забытым мыслителям, лишь когда уже сложившееся в нас философское мировоззрение заставило нас внимательно отнестись к их системам"[70]. В одном месте той же книги читаем: "Общее учение о законах мышления и об ограниченности их применения, развитое в сходных формах А.И. Введенским и И.И. Лапшиным, послужило для нас толчком к развитию нашей собственной теории, в которой мы также приходим к выводу об ограниченности применения логических законов"[71]. Нам кажется, что та "собственная теория", о которой идет речь (о границах и смысле логических законов) и центральным ядром которой является учение о "металогическом единстве" (см. дальше 8), явилась лишь следствием основной и генетически изначальной идеи всеединства[72]. Во всяком случае, для системы Франка концепция всеединства является не только центральной и основополагающей, но именно она делает понятным тот методологический принцип, который доминирует во всех анализах Франка.

6. Сам Франк ив этом в нем сказываются очень сильно тенденции критического рационализма, в частности трансцендентализма, склонен свою систему строить, исходя из анализа нашего познания: так построены обе его основные книги ранняя (1915) "Предмет знания" и более поздняя (1939 г.) "Непостижимое". Но из анализа знания у самого же Франка вытекает, что "мы ищем не

803 ЧАСТЬ IV

одно, а два знания: отвлеченное знание, выражаемое в суждениях и понятиях, и непосредственную интуицию предмета в его металогической цельности и сплошности"[73] интуиция или созерцание есть для Франка "первичное знание"[74]. Оно, во всяком случае, первично и у самого Франка, и мы легче всего войдем в его систему, если усвоим первичную его интуицию. Как философ, Франк строит систему, чтобы "обосновать", "осмыслить" эту интуицию, но именно она есть "idee directrice"[75] в его мысли. С изучения ее мы и начнем.

"На свете нет ничего и не мыслимо ничего, пишет Франк[76], что могло бы быть само по себе, без всякой связи с чем-либо иным. Бытие есть всеединство, в котором все частное есть и мыслимо именно только через свою связь с чем-либо другим". Предпосылка единства "бытия" (т.е. мира, В.З.) есть, конечно, естественная предпосылка всякого познания, но у Франка, как и у других поклонников идеи всеединства, в это единство бытия включено и Абсолютное (что и превращает единство бытия во всеединство). "Даже понятие Бога, тут же пишет Франк, не составляет исключения... именно потому, что Он мыслится "первоосновой", "Творцом", "Вседержителем мира". Он не мыслим без отношения к тому, что есть Его "творение". Но это не отвечает ни историческому развитию учения христианства (достаточно указать на все апофатическое богословие), ни "существу" понятий, о которых идет речь. Мы далее увидим, что находит Франк во всепоглощающем "всеединстве", как он трактует религиозную тему, но все это уже вторично в том смысле, что "всеединство" есть для него исходная позиция, исходная предпосылка его созерцаний. Религиозная тема совсем не выпадает у него, наоборот, по мере развития его миросозерцания, она становится у него в самом центре, но все понимание и освещение религиозной темы заранее определяется идеей всеединства.

"Всеединство не может мыслиться, признает Франк, оно должно быть дано и доступно в какой-то иной, именно металогической форме". В этом пункте заключается вся диалектика всеединства у Франка с помощью понятия "металогичности" он удачнейшим образом связывает самые разнообразные сферы бытия в живое целое и здесь развертывается часто поразительное мастерство у нашего автора. Но раньше чем мы войдем в это, нам нужно еще остановиться на характеристике "Всеединства", как его разумеет Франк.

[1] См. более подробно в моем этюде "Проблема софийного понимания и преодоления платонизма" ("Путь").

[2] Для ориентирования читателя укажем еще, что для понимания всей софиологической проблематики в ее истории надо различать: 1) дохристианские софиологические построения в мистических движениях в эллинизме (культ Magna mater deorum [Великая Матерь богов (лат.).] и аналогичные культы), 2) гностические софиологические построения (из известных мне книг об этом я считаю лучшей книгу Вusse. "Probleme d. Gnosis" и 3) христианскую софиологию, элементы которой имеются в святоотеческой письменности, в разных еретических и полуеретических построениях, в новейшей философии, начиная с Беме, и особенно в новейшей русской философии, начиная с Вл. Соловьева.

[3] Напомним, что если искать источников этого учения, то, во всяком случае, на Чаадаева здесь влиял не Шеллинг, а скорее французская школа "традиционалистов".

[4] В развитии мысли Л. Толстого, как известно, никакого влияния не имел Вл. Соловьев можно говорить лишь о влиянии Спира на него (а также Шопенгауэра, крупнейшего "софиолога" на Западе в XIX в.).

[5] Мы не упоминаем здесь о Лосском, как представителе неолейбницианства, потому что он в своих софиологических построениях исходил прямо уже от Вл. Соловьева.

[6] О Гревсе и всей духовной атмосфере, слагавшейся вокруг него, см. интересные страницы в заметке еписк. Касьяна, посвященной К.В. Мочульскому ("Православная мысль". В. VII. 1949).

[7] Петербургские ночи.