Извлечения из сочинений

О свободе воли (против Валентиниан)

Православный. По сказанию Эллинов, Итакийский правитель (т.е. Одиссей), по неудержимой страсти к пению, желая послушать песни Сирен, связанным плыл в Сицилию и товарищам своим заткнул уши, не потому, чтобы завистливо хотел слушать без них, или действительно желал связать себя узами, а потому, что последствием их пения была для слушателей смерть (ибо таковы Эллинские удовольствия от Сирен); я же не буду слушателем такого пения и не желаю слушать Сирен, которые поют надгробную песнь людям и которых молчание бывает для людей полезнее пения; но желаю наслаждаться некоторым Божественным пением, которое, как бы часто я ни слушал, снова желаю слушать, не покоряясь неудержимой страсти к пению, а научаясь Божественным тайнам и в конце ожидая не смерти, но вечного спасения. Ибо эту песнь поют не смертоносный Сирены Эллинов, а Божественный хор Пророков, от которых не следует ни затыкать ушей товарищей, ни самого себя связывать какими-либо узами, боясь наказания за слушание; потому что, после пения тех, слушатель лишается жизни, а чем более слушает он этих, тем лучшею будет наслаждаться жизнью, предавшись руководительству Божественного Духа. И так пусть всякий приходит и слушает Божественную песнь, не боясь ничего; у нас нет Сицилийских Сирен, нет уз Одиссея, нет растопленного воска, влагаемого в уши людей, но полное ослабление уз и свобода слушания для каждого из приходящих. Подлинно, следует послушать такой песни и, мне кажется, надобно желать - иметь при себе таких певцов. Если же кто желал бы послушать и хора Апостолов, тот найдет (и у них) такую же стройность пения; ибо те таинственно предвоспевали Божественное домостроительство нашего спасения, а эти воспевают, объясняя таинственно возвещенное теми. Какая согласная гармония, составленная Божественным Духом! Какая прелесть поющих эти тайны! Вместе с ними и я желаю петь. И так воспоем и мы такую же песнь и вознесем гимн святому Отцу, Духом прославляя Иисуса, сущаго в недре Его (Ин.1:18). Не убегай, человек, от духовного гимна, и не относись враждебно к этому слушанию; оно не причиняет смерти; наша песнь есть повествование о спасении. Мне кажется, что, беседуя об этом, я уже наслаждаюсь высшими благами, особенно когда предо мною находится такой цветистый луг, т.е. наше собрание как слушающих, так и поющих вместе Божественные тайны. Потому я и осмеливаюсь говорить пред вами, что вы представляете мне слух чистый от всякой зависти, не подражая зависти Каина (Быт.4:5), не преследуя брата, подобно Исаву (Быт.27:41), не соревнуя братьям Иосифа, ненавидевшим его за то, что он говорил им (Быт.27:4), но отстоя далеко от всего этого; потому каждый из вас думает говорить тоже, что ближний; потому и зависти нет в вас, старающихся восполнять недостающее у брата. О, прекрасное собрание! о, пир, достопочтенный и исполненный духовных яств! С такими по истине я желал бы всегда быть вместе.

Валентинианин. Друг, вчера вечером гуляя по морскому берегу и устремив пристальный взор на море, я увидел превосходное зрелище Божественной силы и искусство мудрого ведения, если только можно назвать это искусством. Подлинно, как говорится в стихах Гомера:

"Словно два быстрые ветра, волнуют понт многорыбный,

Шумный Борей и Зефир, кои из Фракии дуя

Вдруг налетают свирепые, вдруг почерневшие зыби

Грозно холмятся и множество пороста хлещут из моря" [2]

так, кажется, и со мною было вчера. Ибо я видел волны, подобные вершинам гор и достигавшие, так сказать, до самого неба, от которых я не ожидал ничего другого, как потопления всей земли, так что мне пришло на ум место убежища и представлялся ковчег Ноя. Но того, чего я ожидал, не случилось. Напротив море тотчас после того, как вздувалось, снова ниспадало в самого себя и не переступало собственного предела, страшась, так сказать, какого-то Божественного повеления (Иов.38:11). И как иногда какой-либо раб, принуждаемый господином делать что-нибудь против воли, по страху повинуется приказанию, а что испытывает сам в себе при нежелании делать, о том не смеет ничего говорить, но ворчит про себя, предаваясь гневу; так и море казалось мне как бы гневающимся и удерживающим гнев в самом себе, обуздывающим самого себя и не желающим обнаружить своего гнева пред Владыкою. Я молча начал всматриваться во все окружающее, и хотел измерить умом и небо и окружность его; исследовал, откуда оно начинается и где оканчивается, и какое имеет движение, - поступательное ли, т.е. с одного места на другое, или круговое; и от чего оно имеет постоянное движение. И о солнце мне хотелось знать, каким образом оно поставлено на небе, каков круг его течения, и куда оно спустя немного времени удаляется, и однако и оно не переступает предела своего течения, но также соблюдает, так сказать, какую-то заповедь высшего (Существа): является у нас, когда ему позволяется, и потом уходит, как бы отзываемое. Исследуя это, я увидел, что солнечное сияние прекращается и дневной свет уменьшается, и тотчас наступает тьма и луна сменяет солнце; притом сначала она является в меньшем виде, а потом, подвигаясь вперед в своем течении, представляется в большем виде. Я не переставал делать исследования и о ней, и отыскивал причину ее уменьшения и увеличения и того, что и она соблюдает известный круг дней; отсюда, казалось мне, следует, что есть некоторое Божественное управление и сила высших (существ), содержащая все, которую мы справедливо могли бы назвать Богом. Затем я начал прославлять Создателя, видя утвержденную землю, различных животных и разнообразные виды растений. Однако ум мой не остановился на одном только этом, но я начал исследовать далее, откуда все это получает бытие, от такого ли чего-нибудь, что всегда существует вместе с Богом, или от Него одного без существования чего-нибудь вместе с Ним; ибо мне казалось, что не совершенно неосновательно положение, что из ничего ничего не бывает; ибо происходящее обыкновенно происходит из существующего. А с другой стороны также мне казалось истинным положение, что нет ничего всегда существующего вместе с Богом, кроме Его самого, а все произошло из Него; в этом некоторым образом убеждал меня стройный порядок стихий и благоустройство природы. Думая, что такое решение мое хорошо, я возвратился в свой дом. Но на следующий день, т.е. сегодня, вышедши, я увидел двух однородных существ (т.е. людей), ссорившихся между собою и поносивших друг друга; потом еще другого, который хотел снять одежду с ближнего; а некоторые осмеливались делать нечто еще худшее; так один ограбил мертвеца, и тело, уже скрытое в земле, снова выставил на солнечный свет, и таким образом подверг поношенно подобный себе образ, оставив мертвого на съедение псам. Другой обнажил меч и устремился на подобного себе человека; тот хотел найти спасение в бегстве, а преследующий не отставал и не хотел укротить своего гнева. Впрочем для чего много говорить? Бросившись на того, он тотчас поразил его мечем. Тот умолял ближнего и простирал к нему с мольбою руки, и готов был отдать одежду, прося только пощадить жизнь; но этот не укротил своего гнева, не сжалился над однородным, не хотел видеть в нем собственного образа, а как дикий зверь начал терзать его мечем, даже и уста свои приблизил к подобному себе телу; в такой он был ярости. И можно было видеть, как один терпел насилие, а другой грабил и даже не покрыл землею тело, с которого он снял одежду. За тем появился другой, который хотел обесчестить жену ближнего, окрадывая чужой брак, и домогался войти на противозаконное ложе, намереваясь сделать супруга не истинным отцом. После этого я стал верить трагедиям, и ужин Фиеста казался мне действительно бывшим [3], также вероятными стали для меня и беззаконное желание Эномая [4], и нападение братьев друг на друга с мечами. И так, быв зрителем столь многих и таких дел, я стал исследовать, от чего все это, какая начальная причина их стремления и кто так злобно влияет на людей, откуда такие у них умыслы и кто учитель их. Осмелиться назвать Бога виновником этого невозможно; напротив от Него это не имеет ни происхождения, ни начала бытия. Ибо как можно подумать это о Боге? Он благ и виновник всего лучшего, а дурного в Нем ничего нет; Он по существу своему не радуется ничему такому и запрещает быть этому; и тех, которые радуются этому, Он отвергает, а избегающих этого одобряет. Не нелепо ли было бы называть Бога виновником того, чего Он отвращается? Он не пожелал бы, чтобы это было, если бы Он Сам был первым виновником этого. Ибо Он хочет, чтобы принадлежащие Ему были подражателями Его. Посему мне показалось неразумным приписывать это Богу, или считать как бы происшедшим от Него (иначе нужно допустить, что из ничего может произойти нечто), так чтобы Он же произвел и зло; и приведши Его из небытия в бытие, Он не обращал бы его из бытия в небытие. И еще необходимо было бы сказать, что было некогда время, когда Бог радовался злу; между тем этого нет. Посему, мне кажется, невозможно сказать этого о Боге, потому что приписывать Ему это не свойственно существу Его. Таким образом, по моему мнению, вместе с Ним существует нечто такое, что называется веществом (υ), из которого Он создал все существующее, распределив и прекрасно устроив все с мудрым искусством; из него же мне кажется происходит и зло.

Из этого-то, мне кажется, теперь и происходит зло у людей. Так думать, по моему мнению, хорошо. Если же тебе, друг мой, кажется, что мною сказано что-нибудь не хорошо, ты скажи, а я весьма желаю послушать об этом.

Правосл. Усердие твое, друг, я одобряю и ревность твою к учению хвалю; а что ты решил так относительно существующего, как будто Бог создал все из какого-то готового вещества, и этого я нисколько не осуждаю. Ибо действительно существование зла располагало многих думать таким же образом. Многие способные люди прежде нас с тобою весьма ревностно занимались этим предметом; и одни из них пришли к таким же мыслям, как и ты; другие признали виновником зла Бога, боясь допустить совечное Ему вещество; а те, из боязни - признать Бога Творцом зла, решились допустить совечное ему вещество. Но случилось, что и те и другие говорили не хорошо, так как боялись Бога несогласно с истинным знанием. Иные же в самом начале отказались от исследования об этом предмете, так как подробное исследование будто бы не имеет конца. Но мне дружеское отношение к тебе не позволяет отказаться от этого исследования, особенно когда ты показываешь такое свое расположение не под влиянием предубеждения (хотя по твоим рассуждениям кажется, что ты так относишься к этому предмету), но из желания, как ты говоришь, достигнуть познания истины. Посему и я охотно приступлю к исследованию. Я желаю, чтобы и этот товарищ был слушателем наших речей; кажется и он думает об этом одинаково с тобою; посему я хочу обратить речь к вам обоим вместе; ибо что я сказал бы тебе при таком твоем настроении, тоже сказал бы и ему одинаковым образом. Итак, если тебе покажется, что я действительно говорю благоразумно о высшем (Существе), то ты отвечай мне на каждый вопрос, который я предложу; ибо отсюда произойдет то, что и ты будешь поучаться истине и я не напрасно буду говорить тебе.

Вал. Я охотно буду делать то, что ты сказал; спрашивай меня, сколько угодно, обо всем, чем ты можешь, по твоему мнению, научить меня познанию о высшем; ибо мне желательно не одержать дурную победу, а узнать истину. Итак начинай речь.

Правосл. Что невозможно существовать двум несотворенным вместе, это, я думаю, не безызвестно и тебе, хотя ты, кажется, предварительно предположил это в своей речи. При этом необходимо должно сказать одно из двух, или то, что Бог отделен от вещества, или наоборот, что Он не отделен от него. Если же кто захочет утверждать, что они соединены, то он признает одно несотворенное (ибо каждое из них будет частью другого); а будучи частями друг друга, они уже не будут двумя, но одним, состоящим из различных (частей). Человека, состоящего из различных членов, мы не разделяем на несколько сотворенных, но, как требует разум, говорим, что Бог создал человека, как нечто одно сотворенное, состоящее из многих частей. Так необходимо сказать и то, что, если Бог не отделен от вещества, то они суть одно несотворенное. Если же кто-нибудь скажет, что Он отделен, то необходимо, чтобы существовало нечто среднее между ними обоими, что доказывало бы их разделение. Ибо невозможно представлять что-нибудь отделенным от чего-нибудь без существования еще иного, от которого происходит разделение того и другого. Сказанное относится не к одному только этому, но и к весьма многому другому. Доказательство, которое мы высказали касательно двух несотворенных, необходимо простирать таким же образом, если бы предложено было три несотворенных; и о них я мог бы спросить, отделены ли они друг от друга, или наоборот, каждое соединено с другим. И если кто захочет сказать, что они соединены, то услышит доказательство, одинаковое с прежним; а если наоборот (скажет), что они разделены, то не избегнет необходимого существования чего-нибудь разделяющего. Если же кто предложит еще третье мнение, будто бы приложимое к несотворенным, т.е. что Бог ни отделен от вещества, ни соединены они как части, но Бог пребывает в веществе, как в каком-либо месте, а вещество пребывает в Боге, тот пусть знает, что если мы назовем вещество местом Бога, то по необходимости должно признать Его вместимым и ограниченным от вещества. Также необходимо допустить, что Он не имеет постоянного пребывания и самостоятельности, так как вещество, в котором Он существует, носится туда и сюда. Кроме того необходимо было бы сказать, что Бог находился в худшем состоянии. Ибо, если вещество было некогда не устроено, а Бог устроил его, решившись привести его в лучшее состояние, то было некогда время, когда Бог существовал в неустроенном. Справедливо также я мог бы спросить, наполнял ли Бог вещество, или находился в некоторой части вещества? И если бы кто захотел сказать, что Бог находился в некоторой части вещества, то признал бы, что Он гораздо меньше вещества, так как часть его вмещала в себе целого Бога; а если бы сказал, что Он был во всем и простирался в целом веществе, то пусть объяснит, каким образом Бог устроил его. Необходимо допустить некоторое отступление Бога для того, чтобы Он устроил то, от чего отступил; иначе Он вместе с веществом устроил бы и самого себя, не имея места для отступления. Если наоборот кто-нибудь скажет, что вещество пребывает в Боге, то надобно подобным же образом спросить: так ли, что при этом Он разделяется сам в себе, как разные роды существ находятся в воздухе, который разделяется и раздробляется для принятия заключающаяся в нем, или как бы в определенном месте, т.е. как вода в земле? Если мы скажем: как в воздухе, то необходимо признать Бога делимым; если же (скажем): как вода в земле, - а вещество было беспорядочно и неустроено и притом заключало в себе и зло, - то необходимо признать Бога вместилищем неустроенного и злого. А это, мне кажется, не только не основательно, но и опасно. Ибо ты хочешь допустить существование вещества для того, чтобы не признать Бога виновником зла, и между тем, намереваясь избежать этого, говоришь, что Он есть вместилище зла. Итак, если ты, предполагая вещество вне созданных существ, говорил, что оно не сотворено, то и я мог бы сказать о нем многое в доказательство того, что оно не может быть несозданным; но так как по твоим словам причиною такого предположения служит происхождение зла, то, мне кажется, к исследованию этого и надобно приступить. Ибо, когда объяснится, каким образом произошло зло, и что не следует признавать Бога виновником зла, то такое предположение, внушаемое допущением при Нем вещества, кажется, уничтожится; потому что, если Бог создал несуществовавшие качества, то также (мог создать) и предметы. Итак ты говоришь, что вместе с Богом существовало безкачественное вещество, из которого Он сотворил мир?

Вал. Мне кажется, так.