Так не поняли русские люди сто лет назад уроков Отечественной войны. Общество не обратилось к Церкви и потому осталось по-прежнему чуждо и России, и русскому народу. С народом "публика" встречалась и объединялась разве только в хлыстовских кораблях да на сектантских радениях. Мистическое сектантство - вот что получил русский народ от своих господ в начале XIX века. Высший класс уже окончательно в это время обособился от массы русского народа, и раскол этот имел почву прежде всего религиозную; в основе его лежал грех против Церкви, отпадение высшего класса от древнерусского православно-церковного миросозерцания и перемена церковно-христианской жизни на жизнь западноевропейскую.

В XIX веке идейный раскол русских людей лишь усиливался. Вкусившее плодов европейского просвещения высшее общество предпринимало иногда попытки к тому, чтобы "привить просвещение европейское дикому и необразованному народу русскому", "преобразовать его в отношении религиозном, нравственном, общественном и художественном". Эти попытки достаточно осмеяны в нашей литературе. Когда получившие в Париже образование баре приезжали с просветительными целями в деревню, оказывалось, что они народу совершенно чужды и говорят с ним на друг другу непонятных языках, особенно если дело касалось веры и христианской жизни. Вот как, например, описывает Константин Аксаков беседу князя Луповицкого с деревенским старостой Антоном:

- Я хочу, чтобы понимание ваше... как сказать... интеллектуальное образование, ну... нравственное, нравственное ваше достоинство возвысилось (Антон молчит). Я говорю неясно, может быть; но лучше к делу. Скажи мне, религиозны ли вы? А? То есть ходите ли вы в церковь?

- Ходим, ваше сиятельство.

- И прекрасно, друзья мои, прекрасно. О, будьте религиозны, верующие. Я принадлежу к таким людям, которые уважают веру, считают ее даже главным делом. Я вам советую именно быть религиозными; исполняйте, что велит вам религия или вера.

- Мы исполняем, сколько силы нашей.

- Однако, Антон, я ведь был сегодня в церкви; конечно, я пришел не к началу, однако служили еще, и я видел, что народу немного.

- Да вы, батюшка, после обедни пришли, а это служили молебны; так те и остались, кто служил, а другие разошлись.

- Да, точно, да, молебны. Позволь, однако, позволь: там священник давал крест целовать.

- Да как же, батюшка, это за всяким молебном бывает.

- Бывает, да, бывает, точно. Не хочешь ли ты позавтракать? Я тебе велю там подать.

- Нет, батюшка, не стану.

- Отчего?

- У нас пост, батюшка; это скоромное.