А сколько, мой милый друг, у тебя в жизни бывает таких случаев, когда ты намереваешься сделать одно (и такое разумное дело), но получается у тебя совсем другое. Наметила себе поехать куда-то, а не поехала или поехала совсем в другое место. Сколько в жизни у нас невыполненных замыслов, неосуществленных дел! Человек гордый раздражается, нервничает, что получается все не так, как бы он хотел и замышлял, даже ропщет. А вот ты, моя милая детка, тогда лучше смирись пред Богом и скажи себе: "Кто я такая, чтобы все было по-моему? Ведь я — мошка малая, комарик ничтожный". И это будет правильно и спасительно. Батюшка отец Питирим чувствовал сердцем: чтобы жить умно и правильно, надо смиряться пред Богом. И он смирялся. Так, идя путем смирения, руководствуясь этой дивной добродетелью, он быстро поднимался по духовной лестнице все выше и выше. В возрасте шестидесяти одного года он был уже опытным иеромонахом. К нему обращались за духовными советами, и многие находились под его мудрым руководством. Благодаря неустанной борьбе с духом гордости он украсил свою душу благодатным смирением. Смирение было стихией его жизни, ее дыханием. Как воздух нужен был для его тела, так смирение нужно было для его души. Когда он, бывало, по оплошности поступал по духу гордости, то всю ночь плакал, омывая свой грех слезами. Как известно, враг не терпит смирения, и вот он ополчился против отца Питирима, не давал ему никакого покоя. И днем, и ночью он преследовал его — искушал, соблазнял и строил ему всякие неприятности, огорчения, а ночью совершенно не давал спать, лишая отдыха. Его келия (маленькая клетушка) была недалеко от моей. Вот однажды, идя в свою келию, встречаюсь со старцем Питиримом. Тогда он был уже плохонький, старенький, седенький. "Как поживаешь, старчик Божий?" — спрашиваю его. "Слава Богу,— отвечает старец.— Да вот по ночам что-то плохо, сна у меня нет". Оказывается, враг не дает ему покоя: стучит в дверь его келии, голосит то плачем, то воплем или начнет шатать что есть мочи стены, пол, потолок. А то и заберется прямо в уголок, где жил старец. Однажды он мне рассказал: "Лежу этак я ночью на своей коечке, дверь у меня закрыта на крючок. Кругом тихо и спокойно. Только лампадочка мерцает у святых образов. И вот что-то не спится, какое-то предчувствие на сердце. Вижу: кто-то стоит на пороге моей келии. Кто он такой и когда прошел через дверь, я не знал. Только стоит он у двери, высокий, в черной одежде, лица не видно. Потом тихо двинулся ко мне. Я немножко испугался, заробел, особенно когда он подошел к моей койке. Как будто гигант какой заслонил от меня весь свет луны и лампады. Быстро перекрестившись, я вскричал: "Кто здесь?" Вместо ответа что-то заскрежетало, и темная тень скрылась в окно". Подобных случаев у отца Питирима быао очень много, но он о них молчал. Смиренный был старчик. Все скрывал, поступая по смирению. В связи с этим повествованием мне хочется рассказать об одном случае, который, хотя и не связан с жизнью отца Питирима, но связан с бесовскими кознями.

***

Это было в 1843 году в городе Чернигове, в семье священника. Отец Иоанн (Манилов) стал замечать, что в его доме не все ладно. Не только ночью, но и днем происходит какое-то движение предметов: то веник полетит по воздуху через всю комнату, то стул встанет кверху ногами, пойдет ходить туда и сюда. Одним словом, какие-то такие озорные проделки. Однажды к отцу Иоанну по какому-то делу пришла соседка. Она знала об этих бесовских кознях. И вот пришла и начала причитать: "Что же это за оказия такая, да еще в доме священника",— говорила, охая, соседка. Вдруг откуда ни возьмись поднялся грязный веник и бьет ее по лицу. Соседка — бежать. Весь город побывал в доме священника отца Иоанна и удивлялся странным событиям. Была и полиция, и чиновники. Составляли акты, донесения. А вот однажды приехал к отцу Иоанну архимандрит по имени Адриан. Он был человек высокой духовной жизни, и о нем знала вся губерния. Отца архимандрита попросили отслужить водосвятный молебен в доме отца Иоанна. Приехали жандармы, певчие соборные, знатные люди. Начался молебен. Вдруг мгновенно вся мебель в доме перевернулась кверху ногами. Все ахнули. Но молебен продолжался. После этого с печки летит кукла женщины во весь рост, свернутая из тряпок (отец архимандрит особенно избегал женщин). Эта кукла, слетевши с печки, встала во весь рост пред архимандритом и стала кланяться ему... Вот какие козни враг строит праведным людям по какому-то особому попущению Божию.

***

Вместе со смирением старец Питирим украсил свою святую душу еще и терпением. Как мы все знаем (а если ты не знаешь, мой милый друг, то вот теперь знай), что терпение тоже есть великая добродетель. Без терпения нельзя стяжать ни одной другой добродетели. Ну, например, тебе захотелось приобрести любовь к Богу и ближним. Без терпения этой любви ты не приобретешь. Поскольку любовь сразу не дается, а постепенно возрастает в сердце человека, то как же без терпения ты ее усвоишь в полноте? К тому же еще враг, узнав о твоем намерении, будет вместо любви внушать тебе ненависть к Богу и ближним, раздражение, нетерпение и все такое, что противно любви. И как, я спрашиваю тебя, ты можешь все это перенести без терпения? Так и во всякой добродетели без терпения тебе не обойтись. Поэтому отец Питирим, борясь с гордостью и другими страстями и приобретая смирение, совершенствовался и в терпении. Терпение нужно особенно и для того, чтобы доверить Богу все свое будущее и не любопытствовать, что будет с тобой, например, завтра или через неделю. Есть в людях такая страшная болезнь — ворожба, гадание, с помощью которых им хочется узнать, что будет с ними завтра. Девушка, например, хочет знать, кто будет ее жених. Женщине любопытно, как она будет жить с мужем — хорошо или плохо. Есть даже такой народ — цыгане. Их женщины и девушки тем только и занимаются, что ходят и гадают людям, предсказывают, обманывая их, выманивая деньги и все, что попадает им на глаза. И вот печально: христиане, верующие в Господа Бога, тоже гадают и тем смертно грешат. А почему гадают? Нет терпения, нет полного доверия Промыслу Божию.

***

Вот что рассказывается про двух таких гадалок, которые хотели знать о своих суженых. Ночью, под праздник, они ждут женихов, чтобы погулять, повеселиться. Но любимцев нет, не едут. Девки начинают гадать у зеркала. "Будут, будут,— кричит одна из них,— едут, уже подъезжают!". На дворе раздаются шум, гам, свист, гигиканье. Действительно, подъехали. Одна девица сломя голову бежит в объятия к своему любимому. А другая, чувствуя запах мертвецов, медлит, чего-то боится. Ей кажется, что какие-то искры сыплются из глаз ее любимого. Он, кажется, готов пожрать ее... Она выбегает в коридор и, крестясь, прячется в курятник. В доме начинаются суматоха, смех, пляска, возня какая-то, дикий хохот... и так целый час, а то и два, а то и больше. Уезжая, гости в коридоре крикнули: "Эй, спряталась, приедем еще!" Когда рассвело, пришли соседи со всей улицы, собралась почти вся деревня, и увидели ужасное. В доме все было перевернуто, переломано, перепачкано. Девицу, которая гуляла с гостями, нашли в подполье: до половины втиснута в квасную бочку, мертвая, обезображенная. А другая вышла из курятника и, трясясь от страха, рассказала, что видела и слышала ночью. Отец Питирим последние свои дни провел в изоляторе. Свою старческую слабость и болезни он переносил со смирением и терпением. Он никогда не роптал, никогда не обижался ни на Бога, ни на людей. Он во всем смирился перед Богом и за все Его непрестанно благодарил. А людям, которые приходили его проведать,— братьям, родным, знакомым, духовным детям — всем он тихо улыбался и говорил одно и то же назидание: "Учитесь смирению, оно вас спасет. Смиренных любит Бог, а гордым противится. Учитесь, учитесь терпеливо, учитесь смирению. С ним и жить-то хорошо, и спасаться-то легко, и награда-то великая смиренным". Последние дни своей жизни отец Питирим провел в каком-то благодатном забытьи. Он лежал на своей постельке, никого будто не видел и не слышал, и только левая рука его перебирала четочки. Угас он, как тихий благодатный день, когда солнце прячет свои лучи за горизонт и пламенеющий запад предвещает темную, длинную ночь. Гробик его унесли на кладбище, завалили сырой земелькой, и тихий ветерок гуляет теперь над его могилкой. Только крест как символ бессмертия возвышается над ней. Он напоминает, что старец Питирим, окрыленный, украшенный смирением и терпением у Сергия Преподобного, совсем и не умирал, что он и теперь жив. Что дух его смиренный, как голубь светозарный, молниеобразно возлетел к Богу. "Смирением возвышаемый, в вечные кровы возлетевший".

Любимая святыня. Протодиакон Григорий (Григорий Лаврентьевич Михеев) (1889–1958)

Радуйся, святыням чистое и непорочное жилище. (Акафист Преподобному Сергию) В жизни каждого человека есть вещи, к которым он проявляет особое внимание, имеет особую любовь. Еще в детстве одно дитя любит играть в пароходики, другой ребенок — в коня, третий — в кукушку. Девочки играют в куклы, или в мяч, или в хороводы. Даже по отношению к пище у человека возникает вкус особый, и это ощущение остается на всю жизнь, до самой смерти. Приходилось видеть человека в преклонных летах, который говорил, что он с самых юных лет, даже с младенчества, любит кушать гречневую кашу, а другой говорил, что он всю жизнь безумно любит молочный кисель, а третий обожает горький перец, четвертый — горчицу и так далее. В каждом человеке живет привязанность к какому-либо цвету. Один любит цвет белый, другой — красный, третий — синий, четвертый — зеленый. И этими любимыми вещами, предметами, цветами обставляет человек свою жизнь. Например, одежду носит любимого цвета или комнату красит в любимый им цвет и обставляет любимыми предметами. Случается даже, что у человека проявляется особая любовь к тем или иным буквам, которые он при письме выводит с большим старанием, любуясь ими, или любовь к некоторым словам, которые он произносит с особым чувством, протягивая их и всячески подчеркивая. Так же он разбирает и людей: одних любит, других ненавидит, третьих терпит, четвертых поносит. Да и такие есть, которые любят сидеть на месте, другие любят путешествовать, третьи предпочитают подольше поспать, а четвертые — побольше и послаще поесть. А вот чтобы побольше помолиться — таких, наверное, совсем мало. Таков человек с его вкусами и взглядами, с собственным отношением к жизни и вещам. Хотя, правду сказать, есть и такие непонятные люди, которые ничего, кажется, ничего на свете не любят, ничем не хотят заниматься, а хотят закрыть на все глаза и день и ночь только спать. Да, есть на свете и такие. Одним словом, человек — это сложное существо, глубокое и таинственное, со своими внутренними и внешними запросами, высокими и низкими идеалами, со смелыми мечтами и глубокой человеческой немощью. Но все это — обычное, житейское, чисто человеческое, земное. Таков человек с земными потребностями и привязанностями, которые имеются и у животных: лошадка любит сено, коровка — солому, овечка — свежую травку, а поросенок любит грязную лужу. А вот человек с духовными запросами — это совсем другое. Его трудно заставить полюбить что-то временное, житейское, например, какую-нибудь пищу. Его трудно привязать к этому. Во всем земном и обыденном он не найдет удовлетворения и смысла. У него возникают высшие стремления, более глубокий взгляд на жизнь. Приходилось видеть человека довольно образованного, культурного, просвещенного, который всю жизнь носил в кармане своей гимнастерки маленькую иконку. С этой маленькой иконкой он прошел все бури и невзгоды жизни. Пережил не одну войну, подвергался тысячам опасностей. Над ним не однажды витала смерть. Он был и в огне, и в воде, и под землей. У себя на груди, как зеницу ока, он хранил любимую святыню. Есть люди на свете, которые с самого раннего детства и до самой смерти имеют и чтут какую-либо святыню. Благоговеют пред ней, нежно берегут ее, и даже больше сказать — ставят всю свою жизнь под ее защиту... Есть среди нас такие счастливые люди, которые не расстаются с благословением материнским, не расстаются никогда. Где бы они ни были, куда бы ни ехали, они всегда носят эту любимую святыню при себе, завернутую в платочек, в кармане на груди, а потом и в своем сердце. И эти люди, хотя их и считают чудаками и фанатиками, гораздо счастливее тех, которые их осмеивают и позорят. Они спокойнее и безопаснее живут, легче переносят всякие трудности, невзгоды, увереннее и определеннее смотрят в будущее. Любимая святыня с ними, и им все нипочем. Им ничто не страшно, они знают по опыту, что их вера не посрамит, не подведет. Особенно хорошо делают те, которые не расстаются со своим нательным крестиком. Если не могут его носить открыто, то прикалывают к одежде. Но эта святыня с ними всегда. Она незримо хранит человека, оберегает его от несчастья, прикрывает от всяких бед, а главное — прогоняет бесов, не дает им полной власти над человеком. Очень похвально делают и те, которые особенно любят и чтут какого-либо святого и всегда призывают его в своих молитвах. Любовь к святыне выражается и в том, что человек от души полюбит ту или иную святую обитель, тот или иной монастырь, как, например, мы любим Лавру Преподобного Сергия. Но есть люди, даже из верующих, которые носят при себе крестик или иконку только для того, чтобы эти святые вещи, как талисман, охраняли их от несчастий, и только. Такое отношение к святыне не просто грешно, но даже и преступно. Надо носить ее при себе по самой любви к святыне, т.е. я ношу крестик на груди или иконку не только для того, чтобы они меня сохраняли от беды, но потому, что я всей душой люблю эту святыню, не могу с ней расстаться никогда и нигде. Один молодой человек имел при себе маленькую иконочку — благословение матери. Он надеялся на эту иконку, как на вещь, которая его сохранит от всего недоброго. Однако он не питал к ней сердечной любви как к святыне. С ним случилось несчастье, и он бросил эту иконку, сказав: "Никакого Бога нет, если бы Он был, Он бы сохранил меня". А вот одну девушку не переставали упрекать: "Зачем ты носишь этот крестик, ведь все равно ты болеешь, все равно Бог тебе не помогает. Если бы Он был, Он бы помог тебе, дал бы здоровье, счастье". А она в ответ убежденно и решительно говорила: "Я люблю эту вещь, я не просто к ней привыкла, а люблю ее всем своим существом, и расстаться с ней не могу, тем более, что я больна и одинока". Любимая святыня! С ней всегда тепло и отрадно, к ней всегда стремится человеческое сердце, и когда достигнет любимой святыни — или Божиего храма, или святой обители,— оно успокаивается. Как любили наши дорогие предки ходить по святым местам, как они стремились к любимым святым обителям! Сотни верст идет иной старичок с котомочкой за плечами, в лычных лаптях. Он переносит и холод, и голод, и бессонные ночи, и все тяжести пути, а все-таки идет к желанному месту. А мы теперь едем к любимой святыне в комфортабельных поездах, удобных электричках, а то и на такси подкатим... Умеем ли мы благоговеть пред любимой святыней, умеем ли ценить ее? Мы даже на поездах ездить к ней ленимся, и потому, если и приезжаем, то мало успокаиваемся. Всякая святыня требует к себе благоговейного отношения, и особенно смирения, то есть определенного приуготовления к встрече с ней. А мы, приезжая в святую обитель, не имеем ни того, ни другого. Потому часто и говорим себе: "Лучше бы я не ездила в эту Лавру, так можно помолиться и дома". А не знаем или забываем, что в святой обители само место, орошенное слезами, овеянное молитвами святых, способствует нашему спасению и незаметно, незримо действует на наши души. Отец протодиакон Григорий Михеев больше половины своей жизни прожил в миру. Он был человек образованный и семейный, имел детей, которые занимали видные общественные должности. Служил в больших соборных храмах, в больших городах и столицах. Одним словом, он был человек "большого полета" и большого практического дела. И по внешнему виду он был замечательным во всех отношениях: солидный, высокий, с приличной бородкой, с благообразным открытым русским лицом и сильным протодиаконским басом. Трудно определить, какими путями протодиакон Григорий оказался в Троице-Сергиевой Лавре. Но, видя его крайнюю любовь к святой обители, а главное — к ее основателю Преподобному Сергию, можно с уверенностью предположить, что отец Григорий пришел в святой монастырь не по расчету, не с намерением заработать или найти себе здесь спокойный и тихий уголок. Он любил святую обитель и Преподобного Сергия. И любил давно, с самого детства. Вот маленький Гриша в доме своего отца, известного священника, сидит в уголочке детской и увлеченно читает "Троицкие листки". Любил эту книгу маленький Гриша, нежно берег и прятал подальше от своей озорной сестренки, чтобы она не вырвала из нее картинки. Гриша особенно любил читать в этой книге о Сергии Преподобном. Он замирал и весь уходил в себя, когда читал строки об отшельнических подвигах этого дивного и любимого им старца. Ему хотелось быть рядом со старцем, вместе с ним молиться ночами, поститься и трудиться. Как-то ночью после чтения маленький Гриша долго не мог заснуть. В детской кроме него никого не было. Он встал на своей постели на коленочки и молился Сергию Преподобному, чтобы тот взял его к себе. Он стал бы носить ему воду из источника, дрова из лесу, стал бы держать ему свечку, когда отче читал священные книги. Молился по-детски чистосердечно и помнит, как ему тогда было хорошо! Будучи юношей, он не забывал своего заветного желания — побывать в святой обители Сергия Преподобного, пожить в ней и потрудиться. Когда Григорий уже был хорошим семьянином, в минуты досуга он рассказывал или читал своим малым деткам о Троицкой обители и славном Сергии. Начались годы тяжких испытаний. Григорий Михеев был уже к этому времени почтенным протодиаконом. Ему пришлось пережить много огорчений, напастей и злоключений. И чем больше жизнь обрушивала на него свои испытующие удары, тем больше и чаще думал он о Троице-Сергиевой Лавре. Отец его погиб где-то на трудных работах, мать-старушка умерла и тоже переселилась к вечной жизни. Жена, по воле Божией, пожила недолго, приболела и умерла. Детки, как оперившиеся птенцы, разлетелись в разные стороны. Отец Григорий понял, что настал его желанный час. ...Ранним зимним утром, когда еще все спали и только в дежурной будке горел огонек, к святой обители Преподобного Сергия подошел человек. Он был похож на духовное лицо и имел приличный вид. Дежурный монах сказал ему, что придется немного подождать, так как Наместник Лавры еще не выходил из своей келии. Незнакомец вежливо поклонился, поблагодарил и тихонько подался к Успенскому собору. Он шел и все поднимал свой взор на золотые главы святых храмов. Его уста шептали неслышные слова: "Любимая святыня, любимая святыня..." Спустя два часа этот человек сидел в келии отца Наместника архимандрита Иоанна и выражал свое горячее желание потрудиться в святой обители и быть постоянным ее жителем. Так протодиакон отец Григорий Михеев оказался в Троице-Сергиевой Лавре. Послушанием, а правильнее сказать, обязанностью его было в качестве протодиакона служить богослужения в праздничные дни, когда совершал их Наместник Лавры или кто из старших: благочинный, эконом, казначей. Служил он хорошо, благоговейно, торжественно, а главное — молитвенно. Как сейчас вижу его пред собою, стоящего в полном протодиаконском облачении, поющего с народом "Верую". Его представительный вид и воодушевление были исключительными — служить он любил. И так продолжалось лет пять. Монашество он не принимал, но все готовя, и уже по самому образу жизни и по положению своему он был почти монахом. Жил в отдельной приличной келии, которая была у него в идеальной чистоте. Особым его качеством было тщательное приготовление к Божественной службе. Перед службой он всегда вычитывал все каноны, акафисты, молитвы к святому Причащению и крайне не терпел нерадения, которое ведет к сугубому наказанию Божию. В связи с повествованием об аккуратности отношения отца Григория к правилам приготовления к Божественной службе мне хочется привести пример совершенно обратного отношения человека к этому делу.

***

Однажды к схимнику отцу Гавриилу, который находился в одной из наших русских обителей, приехал священник исповедаться. И вот на исповеди схимник вопрошает: — А вы правила читаете, когда служите? — Что? — будто не слыша, переспрашиваетего священник. — Правила-то вы читаете? — повторяет схимник. — Ах, да, правила. А как же, читаю — газеты. — Как газеты? — возмущается схимник.— Да вы что, веруете хоть сколько-нибудь? — Я верующий, а как же иначе, я же священник. — Ну, чему же вы учите народ, когда сами... — Я считаю, что это мое внутреннее дело.Других учу, а сам как хочу. — Боже мой,— вздыхает схимник,— да чтоже это такое? Значит, у вас на устах — мед, а в сердце — лед. Преступник, лицемер, обманщик! Что вы делаете?! Как это можно!.. И схимник стал самыми грозными словами обличать и вразумлять нерадивого священника. Последний растерялся. Потом стал утираться ручным платком и, наконец, зарыдал...

***

Отец Григорий не относился к числу таких священнослужителей. Он свято и благоговейно исполнял свой долг. Проверь себя, мой милый друг, может быть, и тебе следует приложить большее усилие для подготовки к Причащению? Может быть, и ты вместо правила и молитв читаешь если не газеты, так свои суетные мысли или рассеиваешься по всему свету своим воображением? А то, может быть, просто отделываешься небольшими молитовками и потом бесстрашно и дерзко приступаешь к Святым Тайнам? Какое это страшное дело! Как мы будем сурово наказаны за свое нерадение и неблагоговейное отношение к святыне! Надо читать правило к Святому Причащению, кто бы ты ни был, какие бы обязанности ни тяготили тебя. Особенно если ты имеешь на себе священный сан, или монашеский чин (явный или тайный), или иноческий. Господь взыщет с тебя за невыполнение твоих обязанностей, а если не исправишься, то и накажет. Вторым особенным качеством отца протодиакона была его любовь к чтению о христианах первых веков. Он всегда с трепетом говорил о мучениках и мученицах, которые ради Господа Христа не щадили своей цветущей юности и самой жизни. Он читал эти исторические бытия со слезами и благоговением. Он восхищался героизмом этих людей и поражался их мужеству, беззаветной преданности Христу, их верности своей христианской идее и стойкости до смерти.

***