Но, как известно, в нашем мире, да еще когда в нем "сияют лучи сталинской конституции", всё весьма преходяще и неустойчиво.

Словом, в годы ежовщины наши болгары очутились в застенках Лубянки - и стали изучать сталинскую конституцию с "черного хода". Даже их друг и покровитель Димитров не мог помочь им. Их судили, дали им по 10 лет, с поражением в правах и через Бутырки отправили в Орловский централ, а через год - одного повезли в Колыму, а другого - в наш Норильский режимный лагерь.

Было заполярное лето 1939 года. Хотя июнь был уже на исходе, но стояли еще зимние холода, снег продолжал лежать, а Енисей только начал входить в свои берега, освободившись от весенних вод. Вслед за последними льдинками, плывшими по реке вниз, прибыли первые пароходы и баржи, переполненные тысячами заключенных "ежовского набора". Они прибывали из Красноярского "Распреда", куда свозили их из многих изоляторов и режимных тюрем СССР. В числе 17 тысяч разных "высокопоставленных" зэ-ка прибыл к нам и болгарский "товарищ" Попов... Это был человек, из которого НКВД вынуло всё, что составляет человеческую личность. Но зато оставило ему в вечное пользование волчий аппетит, который Попов никак не мог утолить лагерным супом, называвшимся на языке заключенных "Баландой Виссарионовной". Да и этой сталинской похлебки не давали ему вдоволь, ибо он не мог выработать надлежавшей нормы на общих работах, и всегда попадал в разряд штрафников и отказчиков, которым выдавали по 300 грамм хлеба и горячую воду на закуску, подогретую московскими радио-передачами.

Вначале все зэ-ка проявляли к нему особенный интерес: ведь как никак, а работник Коминтерна и сподвижник Димитрова по Берлинскому процессу. На все вопросы своих соседей по бараку он отмахивался. Но через некоторое время, когда лагерный режим стал гнать и его в группу доходяг, Попов всё больше стал опускаться и понемногу развязал язык. Однажды, выпив свой суп одним залпом и без хлеба, Попов приподнялся на нарах и, отвечая на вопросительные взгляды своих соседей-доходяг, неожиданно взволнованным голосом заговорил:

- Меня превратили в живой труп, оставив мне только жалкий инстинкт жизни и непреодолимое желание утолить постоянный голод... Танева угнали на Колыму... А меня - сюда прислали. А тот, который отказался от нас и не вырвал из Лубянки, тот научился уже ад называть раем, а рай адом, идиотов - гениальными людьми, а гениальных людей уничтожать. Он стал законченным сталинским холуем. Шкура! Он думает, что спасет свою жизнь, отмахнувшись от своих старых друзей! Нет, товарищи, за нас покарает его история!

Он закашлялся и упал на нары. Потом открыл глаза, вытер их рукавом бушлата и прошептал:

- Как мне хочется есть и... умереть! На следующее утро Попова увели в лагерную больницу, а следователь 3-го отдела занялся его "контрреволюционным" разговором. Какова была его дальнейшая судьба, не знаю. Надо полагать, что 3-й отдел, помог ему переселиться к основоположникам марксизма, во имя которых он пожертвовал своей жизнью.

Еще раз вспомнился мне Попов в связи с неожиданной смертью его "друга" Димитрова, которого Вышинский спешно вывез из Софии в Москву, а мясники из Лубянки "оперировали", чтобы удалить из его мозгов "язву титоизма"... Предсказания Попова почти сбылись. Только в одном он ошибся, - это в том, что Димитров зарыт не в массовой Могиле концлагеря НКВД-МВД, а лежит в мавзолее Софии...

ТАК СТРОИЛИ СОЦИАЛИЗМ

Это было в 1932-33 годах "счастливой" социалистической эпохи, на Украине, в Центральной России, на Кубани, в Терской области, у калмыков, в Туркестане и в других областях нашей страны.

Это было тогда, когда Советский Союз по демпинговым ценам "выбрасывал" на мировой рынок миллиарды пудов хлеба, рыбы, мяса, молочных продуктов, овощей и фруктов, нефти, горючего, лесоматериалов, мануфактуры.

Это было тогда, когда на родных нивах уродились прекрасные хлеба, но сплошная коллективизация или сгноила их на полях или выкачала у крестьян для заграничных поставок. И начался голод. Совершенно без хлеба остались десятки миллионов крестьян, которые раньше кормили и себя и миллионы других людей.

Когда у крестьян силою были отобраны последние килограммы зерна и овощей, они стали питаться дубовой корой, желудями, корнями всевозможных растений. Были съедены все кошки и собаки. Более предприимчивая часть населения бросилась в различные концы страны в поисках хлеба. Переполненные поезда голодных двигались к большим городам и промышленным центрам, - где хлеб давали по карточкам.

Те, кто оставался на месте, съевши всё, что было съедобного, стали опухать, болеть и умирать. Сперва менее приспособленные, потом и остальные: тысячами, миллионами.