плотской любви! Это бичъ человѣчества, которымъ люди сами себя убиваютъ за то, что не имѣютъ ни любви къ Создателю, ни истинной любви къ ближнимъ. Примѣръ св. Ѳеодоръ^ падшей и возставшей благонадежнымъ возстаніемъ, да побудитъ насъ прибѣгать къ сердечному покаянію въ случаѣ допущенной нечистой любвц не только дѣломъ, но и мыслями и словами. (Сост. по Ч.-М. и „Слов. и рѣч.“ Іакова, архіеп. нижегородск. и арзамасск., ч. 3-я, изд. 4-е, 1853 г.).

Поуч. 2-ое. Препод. Ѳеодора.

(jКъ распутному и нетрезвому храС' тіамину).

I. Преподобная Ѳеодора, нынѣ прославляемая за свое глубокое и истинное покаяніе въ совершенномъ ею однажды, по искушенію, грѣхѣ противъ седьмой заповѣди, за свой всегдашнія слезы сокрушеннаго сердца, за сбои подвиги умерщвленія плоти съ ея страстями и похотями, за свою великую святость жизни послѣ своего единократнаго паденія и благонадежнаго возстанія, побуждаетъ насъ побесѣдовать съ вами о грѣхѣ распутства въ предостереженіе и увѣщаніе распутному сыну или дочери.

II. Только тѣло его тужить будетъ- въ немъ, и душа его будетъ плакать о немъ (Іов. 14,12). Этими словами древней книги священной хочу я начать съ тобою бесѣду мою, возлюбленный мой братъ, впавшій въ грѣхъ распутства. Не смотри на меня такъ непріязненно, такъ подозрительно. Зачѣмъ этотъ взглядъ недовольный? „Что увлекаетъ тебя сердце твое, и что подъ- емлются очи твой?'*0 (Іов. 15, 12). Не врага, не судью, не грознаго обличителя ты видишь предъ собою*, нѣтъ, предъ тобою стоитъ тотъ, кого любилъ ты когда-то слушать, къ кому ласкался ты когда-то со всею дѣтскою довѣрчивостью души твоей. Не говори въ сердцѣ своемъ: „знаю: начинается проповѣдь*, будутъ предлагать совѣты и наставленія, предписывать разныя скучныя правила, устрашать угрозами^... Что мнѣ осталось совѣтовать тебѣ, чего бы ты ранѣе не слыхалъ? Что проповѣдывать, чего бы ты уже nfr зналъ? Что мнѣ угрожать?... Послушай, о, послушай меня: я буду гово-

Мѣсяцъ сентябрь. 2 7 3

рить съ тобою такъ, какъ говорилъ бы ты самъ съ собою, если бы хотя на одну минуту захотѣлъ ты войти въ себя. Тѣло твое тужитъ о тебѣ, и душа твоя плачетъ по тебѣ. Что ты былъ прежде? Что ты есть теперь? И что станется съ тобою?

а) Тѣло твое тужитъ въ тебѣ, и душа твоя плачетъ о тебѣ: ты совсѣмъ не тотъ нынѣ, что былъ прежде. Другъ мой! Ты жилъ не такъ еще много, чтобы совершенно забыть свое счастливое прошедшее*, ты жилъ не такъ уже и мало, чтобы, съ грустью воспоминая свое прошедшее, съ чувствомъ утраченнаго спокойствія не обратиться къ блаженнымъ днямъ невиннаго дѣтства твоего. Обратись же, умоляю тебя, и душа твоя молитъ тебя объ этомъ!... Вспомни: вѣдь тогда, въ эти дни блаженства твоего, тѣло твое не тужило въ тебѣ! Оно было свѣжо и здорово, какъ прекрасный цвѣтокъ отъ благороднаго сѣмени; его питала и украшала рука доброй матери твоей*, его берегла и согрѣвала любовь и ласковая грудь отца твоего. Чело твое было чисто и ясно*, на немъ не видно было ни единой чуждой черты*, а теперь какъ непріятно поражаютъ эти черты на лицѣ твоемъ, выражая надменность духа твоего! Твой глаза были добры и мирны*, самые волосы твой не были такъ шестки и упрямы, какъ нынѣ... Помнитъ ли это тѣло твое? Ахъ., помнитъ, конечно, помнитъ, что оно было легко и спокойно, какъ бываетъ спокойна, совѣсть у добраго человѣка! Оно тогда не тужило, потому что было въ согласіи съ тобою и съ твоею душою.

И душа твоя тогда не плакала о тебѣ. Чья душа лучше твоей могла радовать сердце твоихъ родителей, кровныхъ и друзей твоихъ? Сколько прекрасныхъ надеждъ подавали счастливыя способности твой! Какъ быстро и правильно развивались они! Смотря на то, какъ равномѣрно и согласно раскрываются и дѣйствуютъ духовныя силы твой, я думалъ и говорилъ о тебѣ: „душа его стройна, какъ Псалтирь Давидова^. Помнитъ ли душа твоя тотъ священный восторгъ, съ которымъ ты внималъ наставленіямъ друзей твоихъ? Помнитъ ли то неизъяснимое наслажденіе, которое находилъ ты въ святой вѣрѣ Отцевъ твоихъ? Помнишь ли ты тѣ блаженныя минуты, которыя посвя- Кругъ Поучѳн. т. ТІ,

щалъ на прилежное чтеніе умныхъ и благочестивыхъ книгъ? И куда все это дѣлось?...

Поистинѣ, мой другъ, пришелъ діаволъ, самъ діаволъ пришелъ и похитилъ тебя у насъ, унесъ тебя изъ рая твоей невинности и блаженства.

б) Что такое ты теперь? Не стану изображать той бездны, въ которую низринулся ты, какъ духъ отверженный; но ты не запретишь мнѣ сѣтовать о тебѣ вмѣстѣ съ твоимъ тѣломъ и душею. Тѣло твое тужитъ, и душа твоя плачетъ о тебѣ. Тѣло твое тужитъ: ты предалъ его тлѣнію похотей прелестныхъ; не смотря на мнимое здоровье твое, тонкое обоняніе благочестиваго человѣка уже слышитъ, уже чувствуетъ запахъ грѣховнаго гніенія отъ плоти твоей. Надменно, но вмѣстѣ и мрачно чело твое. Тоскливы очи твой, не смотря на буйный смѣхъ твой... Съ какимъ ужасомъ смотрю я теперь на эти, когда-то добрыя, кроткія очи, и вижу въ нихъ сѣрый цвѣтъ, мутное движеніе, тусклый пламень страстей!... Когда ты идешь, твой шаги подобны бѣгству отчаяннаго, который скорѣе спѣшитъ броситься въ пропасть. Когда говоришь, твой голосъ, прежде такой мягкій, льющійся, похожъ теперь на хриплый голосъ узника., едва слышный изъ-за стѣнъ темницы. Когда спишь ты, упоенный пьянствомъ буйныхъ страстей своихъ, твое дыханіе, невѣдомо для тебя самого, превращается въ болѣзненный стонъ страждущаго. Что все это значитъ, какъ не стоны тѣла твоего въ тебѣ? Да, это оно тужитъ, оно жалуется, хотя ты и не слышишь, не чувствуешь этихъ стоновъ, этихъ жалобъ его. А что мнѣ сказать о томъ плачѣ, которымъ душа твоя плачетъ

о тебѣ? Отнята отъ сей возлюбленной дщери возлюбленнаго Сіона вся красота ея (Пл. Іер. 1, 6). Потемнѣлъ чернѣе сажи боголѣпный видъ ея такъ, что и не узнаешь ее (4, 8). Уморилъ ты жизнь ея въ ровѣ страстей твоихъ (3, 53). Разорилъ ты все, чѣмъ она украшалась (2, 2). Плачемъ плачется она въ нощи и слезы на ланитахъ ея (1, 10). О, зачѣмъ ты внесъ чужой огонь въ сіе святилище Вожіе?! Зачѣмъ поставилъ мерзость запустѣнія на святомъ мѣстѣ? Зачѣмъ превратилъ храмъ Господень въ капище идольское, и наполнилъ его истуканами разврата

274 Мѣ с я ц ъ сентябрь.