- Что случилось? всполошилась Галина. Устал, наверное?

- Сейчас пройдет. Просто иной раз мелькнет слово, имя как недавно Алиса, и мне кажется, что я должен вспомнить сейчас что-то важное, должен вспомнить обязательно. Но ничего.

***

- Дядя Асинкрит...

- Да, тезка.

- Я когда первый раз вас увидела, то поняла: вы не волк.

- Нет, я все-таки волк.

- Не может быть! девочка, уже стоявшая у выхода смотрела Сидорину в глаза, пытаясь понять, шутит он или говорит правду. У волков глаза злее.

- Я просто умею притворяться...

- Нет, вы шутите! Вы так про деревню хорошо говорили, про бабушек.

- А знаешь, кстати, почему та деревня стала пустой?

- Потому что сейчас люди стали пустые.

- Хм, не плохо, тезка. Но у меня другой ответ. Я этих бабушек обо всем расспросил и съел. А после про меня написали сказку: "Красная шапочка" называется. Вот такие дела.

Глава седьмая

Бесы.

А ночью приходили демоны. И снова эти сосны в снегу, а вдоль болота едва приметная дорога. Весной здесь долотит глухарь, топочет белка по стволу да по сучкам, шуршит мышь в опрелой листве. А сейчас только старая знакомая синичка шелестит томно кожурою, смирно убаюкивает. Твое дыхание становится глубже, ровнее и ты засыпаешь. Только уши не спят. А рядом волчица. Статная, сильная, серо-голубая, - и она задремала, уткнувши морду под ляшку. И вдруг будто кашлянул кто-то. Вскочили, осмотрелись и сердце упало у обоих: болото рассечено просекой, а в конце ее красные лоскутки. Обошли, значит, их. Заговорили люди, все громче да громче, стали покрикивать. Волчица туда, сюда пошла искать ходы. И тут грох из ружья, потом еще раз грох! Рванула с рыси волчица... эх! до чего же все они суетливы, не терпится им. Видно привычка путь открывать. Серо-голубая будто споткнулась на бегу, уткнувшись с разбега мордой в снег... И тут же отовсюду торжествующие крики людей. Что ж, теперь его очередь. Как же он ненавидел их и боялся. Ненависть и страх смешались в его сердце в нечто невообразимое, оно грохотало и лупило о грудную клетку, отдаваясь в правой лопатке, куда однажды уже цепляла жалящая оса. Он пошел махать вдоль опушки, а флажки все мелькали и мелькали, пахло кумачом. А сзади вновь грох! Грох! Еще немного, а там еловый, остров, там спасение. Вот он последний. Стоит у кустарника, головой вертит. Растерялся, ведь растерялся же, не ожидал, что до тебя добегу. Последний бросок, через кустарник грох!

И вскакивает среди ночи Сидорин, и пьет жадно воду, предусмотрительно приготовленную заранее. А потом берет томик Пушкина и открывает его наугад. На этот раз - на четыреста семьдесят пятой странице...

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещает снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна.