Двое вышли из леса. Узкая лесная тропа вначале исчезла в густом многоцветии опушки, но вскоре появилась снова и превратилась в полевую дорожку, рассекающую насквозь бескрайнее желтеющее хлебное поле.

- Все, - сказал один из двоих сухопарый старик с густой гривой сивых волос, - дальше я не пойду. Попрощаемся здесь, Асинкрит Васильевич.

При последних словах старика, его спутник, годами помоложе, улыбнулся. Правда улыбка получилась немного грустной.

- Петрович, я не ослышался? Повтори еще раз.

- Что повторить? переспросил Петрович.

- Ты меня прекрасно понял. Повтори, пожалуйста.

- Ну, Асинкрит Васильевич...

- Медведь сдох, - рассмеялся тот, кого назвали Асинкритом, и вдруг обнял старика. Спасибо, выучил мое имя.

- Что ж, мы, думаешь, совсем темные? чувствовалось, что старик с трудом сдерживает слезы. Ты от меня какой-никакой премудрости набирался, я от тебя.

- От меня? совершенно искренне удивился Асинкрит.

- А то! И с этими словами Петрович наклонился к земле и сорвал листик земляники. Вот, земляника. А по-научному фрагария веска. Для тебя, Асинкрит Васильевич, вещь дюже полезная. Сердечко твое хилое подлечит, желудок справит, при подагре тоже поможет. А вот гиперициумом перфоратум не увлекайся...

- Чем?!

- Чем-чем... Ты меня прекрасно понял. Зверобоем! Слабит он сердце. Попей недели две и все. Зря ты смеешься, я это же пчеловоду одному говорил. Он лет пять, до тебя еще, за Юдинским хутором пасекой стоял. Зверобой вместо чая заваривал. Тоже смеялся: я, говорит, Николай Петрович, круглый день на свежем воздухе, ароматы полей вдыхаю, маточное молочко ложками ем до ста лет доживу. Дожил... Инфаркт, и где? Вот ты спроси меня, где?

- Где? послушно переспросил повеселевший Асинкрит.

- Прямо в поле, среди этих ароматов.

- И что, никто не помог?

- А кто ему мог помочь? До Юдина только на тракторе можно в дождь проехать. А он, видать, в дождь инфаркт свой и получил... Слушай, что ты все смеешься? Человек умер, а он смеется!

- Да не над ним я смеюсь.

- Тогда, выходит надо мной? рассердился старик.

- Это я любя, Петрович. И Асинкрит вновь обнял своего провожатого. Не сердись... отец. Пасеки у меня, сам понимаешь, нет, зверобоя в городе не найти. Одним словом, инфаркт, тем более, в поле, мне не грозит.

- Сплюнь, дуралей.