1 апреля 1928 года

По окончании экзаменов мы с Сережей Семеновым сходили в фотомастерскую, снялись, и я стал собираться домой в Вятку. Спешить с отъездом побуждал также голод, отчасти касавшийся и меня. Хлеб доставать было тяжело. Дежурить в очередях перед хлебным ларьком казалось затруднительным, и возвращение домой рисовалось вернейшим выходом из положения. На самом же деле поездка в Вятку была шагом необдуманным, противоречащим старческому благословению. Свияжский старец, о чем я еще не сказал, благословил мне и Сереже провести лето в Оптиной пустыни. Мы же не послушались, разъехались по домам. Я сел при усиленной стрельбе в поезд, отходивший на Москву, там сделал пересадку в первый попавшийся воинский эшелон. Как меня туда посадили и как я доехал до места — один Господь знает. Только последствия моей поездки в Вятку в итоге были очень плачевны. Целых полтора года после того я скитался без определенных занятий. Продолжать образование в академии не рискнул: опасался голода и городских волнений. Несколько успокоиться удалось в Саратове, где меня приняли на работу в военную канцелярию и дали красноармейский паек.Сережина участь была прискорбнее моей. Он из родного Екатеринбурга уехал в Красноярск к своим друзьям — иеромонахам Амфилохию и Софронию, заразился там тифом и, напутствованный Святыми Тайнами, вдали от родной семьи отошел ко Господу.Моя работа в Саратове была в счет военной службы и состояла в выписке ордеров на продовольствие. Месяцев шесть я добросовестно трудился на поприще, определенном мне Богом. Свободные часы посвящал церкви. Ходил чаще всего в Ильинскую церковь, расположенную недалеко от военной канцелярии, и в кафедральный собор. Там пела превосходная капелла, не распавшаяся еще, несмотря на изменения в положении Церкви. Хор занимал почти треть зимней кафедральной церкви, похожей на пещеру. Каких-либо развлечений и отдыха от службы, кроме храма, я не знал.Много времени уделяя письменным работам, я как-то раз заметил, что близорукость моя усилилась до крайности. Нос при писании почти касался бумаги, иначе мне трудно было разглядеть буквы. Военный врач посоветовал мне проситься на комиссию. Я последовал его совету, признан был инвалидом по зрению и получил совершенное освобождение от военных обязательств. Мне выдали бесплатный литер [1] до Вятки — туда обращены были мои взоры. Думал я, поживу немного дома, отдохну и двинусь потом в какое-либо село, буду учительствовать в школе. Однако душа почувствовала потребность опереться на солидный авторитет в осуществлении своих планов. Искать его я решил в иноческой среде и первым долгом счел необходимым двинуться в загородный Саратовский Преображенский мужской монастырь [2]. Иноки его не дали мне просимого, но указали, где я могу получить исчерпывающий ответ. Лицом старчествующим и способным к руководству они назвали затворника скита иеромонаха отца Николая, спасавшегося верстах в двух от Преображенской обители. Прихожу я в скит утром на первой неделе Великого поста, спрашиваю затворника. Мне показывают коридор и келлию, в которой он живет. Переступаю порог, ведущий в коридорчик старца, и на шум моих шагов выходит какой-то нестарый монах в заплатанном подряснике. Я попросил доложить обо мне старцу. Проходит несколько минут. Вдруг вижу, как дверь крайней келлии в конце коридора бесшумно приоткрывается и у самого пола показывается чья-то голова. Затем дверь также тихо закрывается. В ту минуту келейник выходит ко мне и говорит: "Затворник никого не принимает. Не может принять и вас". Огорчился я... Думаю, духовные лица отказывают мне в совете. Что же дальше делать? Поплыву по течению событий: да устроит Господь пути моей жизни по Своему провидению.Так как литер мне дан был на субботу первой недели и до отъезда оставалось еще несколько дней, то на другой день я отправился помолиться в Крестовую церковь архиерейского дома. Служба еще не начиналась, когда я вошел в храм. В ожидании богослужения прошелся по архиерейскому двору. Смотрю на идущую в церковь публику. Между богомольцами, обратившими на себя особое внимание, были два проходивших мимо меня человека: один — высокий мужчина с саквояжем в руках, другой — горбатенький кроткий монах с пронзительным глубоким взором. Поравнялся этот монах со мной и, неожиданно обращаясь ко мне, говорит: "Раб Божий! Вы, кажется, были у меня вчера. Если угодно вам, то заходите ко мне завтра. Я поговорю тогда с вами". Оказывается, монах с громадным горбом и был прозорливый затворник, иеромонах отец Николай. Он вышел причащать больного игумена, жившего в архиерейском доме. Поблагодарил я старца за приглашение, а в глубине души подумал: "Когда тебя ищут, ты отталкиваешь, теперь же приглашаешь". В условленное утро вновь прихожу в скит, прошу доложить о себе затворнику и получаю ответ, что в это время затворник ни с кем не беседует. Пришлось мне идти в церковь, отстоять богослужение.После службы добрый служащий иеромонах, вероятно, догадавшийся о том, что я голоден, пригласил меня на трапезу. В конце обеда в трапезной показался келейник старца отец Амвросий и пригласил меня последовать с ним к затворнику. Прихожу в знакомый коридор, останавливаюсь у двери келлии. Она вскоре отворяется, и из нее выходит ученик старца — настоятель Преображенского монастыря архимандрит Иов.Старец подал ему "Паломник" [3] и говорит: "Посиди тут и посмотри картинки, а вы, раб Божий,— обратился он ко мне,— пойдемте со мной". Затворив за мной дверь, отец Николай уселся, поджав под себя ноги, взял в руки чулок и начал его вязать, а меня посадил подле и стал говорить: "Раб Божий! Зачем ты пожаловал ко мне?" — "Батюшка, хочу попросить совета, что мне делать дальше. По своему разумению я предполагал уехать к родным, быть учителем в селе. А по Божию — не знаю, как правильнее поступить. У меня уже и литер на субботу есть для поездки в Вятку. Что касается веры в Бога, то я всегда верил без колебаний и хотел бы быть служителем Божиим". Посмотрел старец на меня проницательно и отрывисто начал говорить так: "Я бы у себя оставил тебя, раб Божий, да ты очень высок, пожалуй, меня укусишь. Вот что сделай. Поезжай в Москву, я тебе дам письмо в Данилов монастырь. Вызови там иеромонаха Стефана [4]. А дальше покажет Господь, как тебе быть. В Москве тебя постригут и назовут Вениамином. Это совершится недели через две по приезде. Пасху ты пробудешь в Даниловом монастыре, последующее же направление жизни определит тебе Сам Господь. Неправильно ты думаешь об отъезде из Саратова в субботу: ты уедешь в понедельник. Будешь монахом, прилежи Иисусовой молитве. Читай ежедневно 600 молитв: 300 Иисусовых и 300 Богородичных. У меня был старец отец Адриан — человек высокой духовной жизни. Он настолько любил Иисусову молитву, что все житейское не слышал, не вступал в суетные разговоры. Если заговорят при нем о пустом, он склонит голову вниз и заснет. Стоит же кому-либо заговорить о существенно важном, как он просыпался от своей мнимой спячки и обнаруживал глубочайшую мудрость. Монахов Господь много утешает. Расскажу о себе. Во время моего пострига от вручаемого мне креста отделился голубь и влетел в мои уста. Целый год после того чувствовал я в сердце своем великую сладость. А теперь все это прекратилось. Нет прежних возвышенных чувств". Закончив речь, отец Николай позвал келейника, монаха отца Амвросия, и пожелал, чтобы мы пропели "Да исправится молитва моя..." [5]. Еще преподал несколько советов и благословил возвратиться на квартиру. На прощание насыпал мне на дорогу сухарей, дал денег, вручил и письмо для отца Стефана и сам вышел проводить меня за стены скита.Настала суббота... Встал я в очередь у железнодорожной кассы, чтобы обменять литер на билет. Подошла моя очередь, к моему огорчению, кассир со словами: "Больше билетов нет" захлопнул окошко. Ни просьбы, ни мольбы мои о снисхождении не привели ни к чему. Так и остался я до понедельника, когда ожидался поезд с инвалидами. На него я легко сел и доехал до Москвы. В московском пересыльном пункте мне на основании документов следовало взять литер до Вятки. Часов в 5 утра с Павелецкого вокзала добрался я до Воронцовской улицы, вошел во двор пересыльного пункта и стал ждать, когда начнут выдавать бумаги. В эти минуты сердце мое почему-то заволновалось. Неудержимо потянуло в Данилов монастырь [6]. Выйти из ворот можно было лишь по пропуску, но в такую рань пропуска еще не выдавали. Тогда, не давая себе отчета, я подошел к часовому у ворот и вместо пропуска показываю ему военный документ. Тот, не глядя, говорит: "Проходите!" И я спокойно вышел.Трамваи тогда не ходили, пришлось добираться пешком. Часа через полтора я был уже у Троицкого собора обители. В храме служба еще не начиналась. Спрашиваю пономаря: "Есть ли у вас в монастыре иеромонах Стефан?" Он отвечает: "Есть и живет в корпусе за церковью". Вход в корпус прямо с парадного крыльца. Нахожу дом и старушку, вышедшую ко мне, прошу вызвать отца Стефана. Минуты через три появился безбородый смеющийся иеромонах и, не дожидаясь вопроса, неожиданно говорит мне: "Вы не из Саратова ли?" "Да,— отвечаю,— оттуда, привез вам письмо от отца Николая". "Есть ли у вас знакомые в Москве?" — спрашивает отец Стефан. "Нет,— отвечаю,— кроме архимандрита Гурия, инспектора Казанской академии, никого не знаю тут, а где он живет, тоже не знаю". — "Он здесь, в ближайшей комнате читает правило к литургии, я сейчас скажу ему о вас. Он уже теперь не архимандрит, а епископ". Вскоре в дверях показывается фигура епископа Гурия в полуподряснике. С радостью он здоровается со мной и требует, чтобы я спешно шел за вещами на пересыльный пункт и принес их в монастырь. Перед этим он, оказывается, молился о том, чтобы Господь послал ему в помощники человека для Покровского монастыря.Через две недели по приезде, вечером 25 марта, я действительно был пострижен в монахи. На второй день Пасхи Преосвященный Гурий посвятил меня в сан иеродиакона. Документ, дающий право на льготный проезд. ^ Спасо-Преображенский мужской монастырь близ Саратова был основан в 1680 году. ^ Журнал "Русский паломник". ^ Иеромонах Стефан (Сафонов; † 1937) — родом из Саратовской губернии, выпускник Казанской духовной академии. Взят в Данилов монастырь архиепископом Феодором (Поздеевским). В 1922 г. — в Бутырской тюрьме, затем ризничий и канонарх Данилова монастыря, в 1927–1929 гг. — наместник вместо арестованного владыки; в 30-е годы проживал в Кашине. Расстрелян в Твери. ^ Поется Великим постом во время литургии Преждеосвященных Даров, как правило, не хором, а солистами. ^ Данилов мужской монастырь у Серпуховской заставы основан в 1280 г. св. блгв. кн. Даниилом Московским. Обитель была возобновлена в 1560 г., в 1652 г. обретены мощи св. кн. Даниила. В XVIII в. в обители нашли прибежище несколько знаменитых церковных деятелей-греков. На Даниловском кладбище погребены выдающиеся деятели литературы. В 1917 г., среди смут и ересей, монастырь стал оплотом традиционного русского Православия. Закрыт в 1930 г., восстановлен в 1983 г. ^

5 апреля 1928 года

Пострижение мое носило торжественный характер. Благовещение в тот год приходилось в Великую Среду на Страстной седмице [1]. За всенощной пелся умилительный канон. Постригать меня должен был епископ Гурий. Он почему-то задержался в Боголюбской часовне [2], и я немало волновался, поспеет ли он к концу всенощной. Волнение мое прекратилось лишь тогда, когда мне сказали о прибытии владыки.Духовником мне назначили иеромонаха Данилова монастыря, отца Поликарпа. С крестом он вышел в притвор храма, где стояли я и Евгений, епископ Ейский. В моем подведении участвовали игумен Игнатий (Садковский), иеромонах Петр (Руднев), иеродиакон Ермоген (Голубев), иеродиакон Митрофан (Гринев), игумен Венедикт (Уалентов). Монастырский хор пел под управлением игумена Иоасафа. Теперь все означенные лица уже на ответственных церковных постах. Игумен Игнатий ныне епископ Белевский, отец Митрофан — епископ Таганрогский, отец Ермоген — наместник Киево-Печерской Лавры, отец Петр — епископ Коломенский, отец Венедикт — викарный епископ в Смоленской епархии. Отец Иоасаф — епископ Кашинский, отец Поликарп (Скворцов) и отец Стефан (Сафонов) последовательно занимали должность наместника Данилова монастыря.После совершения пострига епископ Гурий сказал речь. Дословно не могу, конечно, воспроизвести, но смысл ее был следующий: исполнилось мое желание быть монахом, осуществление которого было сопряжено с одолением многих препятствий. Ждут меня скорби и борения. Единственная опора в жизни — это надежда на Бога. Источник силы — молитва к Господу Иисусу Христу, поэтому необходимо непрестанно вращать в уме и сердце оружие Иисусовой молитвы.Должно быть, по великому снисхождению к моим немощам епископ Гурий поздно вечером прислал за мной в церковь отца Стефана и разрешил провести ночь в монастырском корпусе. Здесь мне отгородили ширмой угол комнаты. Ходить несколько дней, не снимая клобука и мантии, мне было трудновато из-за терзавших меня паразитов. Их я унаследовал в Саратове и долго не мог от них избавиться.Посвящение во иеродиакона сопровождалось некоторым моим смущением. Архиепископ Феодор [3] все торопил с хождением вокруг престола, покрикивал на меня, чем смущал мою душу. Со дня хиротонии я вступил в чреду литургийного служения. Господь по неизреченной милости и долготерпению вот уже почти десять лет сподобляет мое недостоинство предстояния Его Божественному престолу.Спустя несколько дней, вслед за постригом, у меня заболели ноги. На них открылись кровоточащие язвы. Пришлось многократно ходить в Павловскую больницу на прижигание. В раны вливался какой-то жгучий состав с йодом.Кроме пения на клиросе и несения богослужебной чреды, Преосвященный Гурий за послушание вменил мне в обязанность служение молебнов в Боголюбской часовне, что на Варварке, а после своего назначения настоятелем в Покровский монастырь [4] обязал меня сопровождать его в эту обитель по воскресным и праздничным дням и там иеродиаконствовать. Так первые годы моей жизни в Москве протекали под покровом Божией Матери и князя Даниила, московского чудотворца. Великим счастьем одарил меня Господь, сподобив каждое воскресенье вечером стоять за молебным акафистом пред чудотворной Боголюбской иконой Божией Матери и совершать каждение. Покров Царицы Небесной я всегда чувствовал над собой и в Покровском монастыре — также. От него я питался и получал главную жизненную поддержку. С богомольцами Данилова монастыря у меня была крайне слабая духовная связь. Напротив, в Покровской обители на меня от всех исходили непритворная теплая ласка и истинная любовь.В Москве я возобновил и свое обучение в Духовной академии [5], которая, доживая последние дни, ютилась в разных местах города: в Епархиальном доме, в церкви Иоанна Воина, в церкви Петровского монастыря и в храме Живоначальной Троицы в Листах у Сухаревки. Профессура в академии оставалась еще старая. В связи с необходимостью посещать лекции я претерпел много упреков со стороны некоторых правящих членов даниловского иноческого братства. Однако, опершись на авторитетные советы двух московских старцев — отца Исаии [6], афонского иеромонаха, и схиархимандрита Онуфрия (Пестотского), обучения своего не бросил. Оба старца в один голос говорили, что в данный момент ради окончания академии можно и должно временно отложить систематическое посещение храма. Иначе лучшее будет упущено и после его не вернешь. А отец Онуфрий даже прислал мне в Данилов монастырь полстопы чистой бумаги для написания кандидатской диссертации. Курсовое сочинение на тему "Жизнь и учение преподобного Григория Синаита" я действительно написал успешно. Работа состояла из нового перевода творений святого отца с греческого на русский язык и сведения в одно целое биографических данных великого исихаста. Устные испытания за три курса также были выдержаны мною благополучно и "округленность положения", как выражался Преосвященный Гурий, сделалась моим действительным достижением. Зато отношения с даниловцами у меня стали натянутыми, обостренными. В конце концов я вынужден был совсем оставить Данилов монастырь и переселиться на жительство в Покровский, где официально я числился членом монастырского братства.Пребывание в академии не прошло бесследно для моего умственного развития. Среди профессоров я уже встретил не поверхностных дилетантов, каковыми являлись преподаватели семинарии, но серьезных, глубоких, часто безупречных знатоков своего предмета. Отношение их к преподаванию было добросовестным. Талантливость, творческий подход, тонкость выводов и обобщений блистали в их лекциях. Некоторые профессора способны были передать своим студентам любовь к своему предмету, охотно обнаруживали готовность руководить студенческими самостоятельными занятиями. Таковыми были патролог профессор И.В. Попов [7], профессор отец Павел Флоренский [8] и некоторые другие. Думаю, что из академии я вынес определенную глубину мышления, способность к самостоятельной научной работе, жажду знания и уважение к серьезной научной мысли.Подробности содержания курсов от времени затушевались в памяти, но дух академической науки до сих пор витает в моей душе. Жалко, что профессора все-таки находились под влиянием рационализма. Некая самонадеянность была в основе их научных умозаключений и творческих построений. Если бы их природному таланту придать глубокую религиозность, сколько бы пользы могли принести юношеству учителя, благодатию Божиею возводимые к творческим озарениям, новизне и оригинальности суждений! Академия показала мне, что усилия естественного безблагодатного ума не подымаются выше изощрения рассудка, накопления опытного материала, выше умения жонглировать словами и научными понятиями. Ключ же от человеческих сердец, теплота истинного знания, его питательность и применимость в жизни — это результат соединения личного смирения, научных трудов с таинственным озарением и помощью Божественной благодати. По пасхалии можно определить, что это событие происходило в 1920 году, когда Пасха приходилась на 29 марта ст. стиля. ^ Боголюбская часовня — по-видимому, один из приделов церкви Рождества Иоанна Предтечи, что на Варварке. Храм был закрыт в 1920-е годы. ^ Феодор (Поздеевский; 1876–1937) — архиепископ Волоколамский, в 1909 г. — ректор Московской духовной академии, с 1917 г. управлял Даниловым монастырем, где читал курс аскетики в Высшей богословской школе. С 1925 г. — в ссылке; расстрелян в Ивановской тюрьме. ^ Покровский заштатный мужской монастырь у Покровской заставы основан в 1635 г. В 1751–1776 гг. там размещалась Духовная семинария. Покровское кладбище служило усыпальницей московского купечества. В 1916 г. в монастыре был открыт лазарет. Монастырь закрыт в 1926 г., в наст, время открыт как женская обитель. ^ Еще в 1917 г. архиеп. Феодор, смещенный с должности ректора МДА, делает попытку организовать в Москве Высшую богословскую школу, привлекая для этого близкий к нему круг профессоров МДА. После закрытия академии в Сергиевом Посаде учебный процесс отчасти продолжался в московских монастырях. ^ Отец Исаия был келейником старца Аристоклия. См. "Воспоминания..." в наст. изд., с. 250–251. ^ И.В. Попов (1867–1933) -— автор фундаментальных сочинений. Впервые арестован в 1919 году в связи с закрытием Троице-Сергиевой Лавры. Погиб в лагере. ^ Священник Павел Флоренский (1882–1937) — богослов, автор монографии "Столп и утверждение истины", многочисленных работ по догматическим проблемам иконописи, философии, а также по физике и др. Погиб в Соловецком лагере. ^

8 апреля 1928 года

Внешне моя жизнь в Москве протекала не вполне благополучно. Вскоре по приезде у меня вместе с деньгами выкрали из кармана документы, и многих трудов мне стоило их восстановить. Отсутствие два-три года трамваев в Москве наложило на меня в течение длительного времени суровую епитимию утомительных многоверстных передвижений от Данилова и Покровского монастырей до академии. Нужда заставляла ночевать в десятках квартир, по знакомым. Впрочем, принимавшие переночевать ничуть не тяготились моим присутствием, и я мирился с переменой мест для ночлега. При голоде, недостатках в одежде и средствах к жизни Господь влагал такую чуткость в души богомольцев, что моя скудость с избытком восполнялась трогательной заботой покровских прихожан. Одиночества я тогда почти не чувствовал. Душа, наоборот, ощущала всегдашнее незримое покровительство Божией Матери, Ее ласку, снисхождение к моим великим немощам. Приблизительно через полгода после иеродиаконской хиротонии епископ Петр (Полянский) [1], впоследствии Местоблюститель патриаршего престола, 25 сентября, на праздник Преподобного Сергия, возвел меня в сан иеромонаха [2]. Набедренник надел на меня святейший Патриарх Тихон, наперсный крест — архиепископ Верейский Иларион (Троицкий), а в сан архимандрита возвел епископ Гурий в день Благовещения в Великую Субботу при своем служении в Покровском монастыре [3]. Священномученик Петр (Полянский; 1862–1937) — сын священника Воронежской епархии, окончил МДА в 1862 г., был инспектором. Будучи членом Учебного Комитета при Св. Синоде, участвовал в Поместном Соборе 1917–1918 гг. В 1920 г. стал иеромонахом, затем — епископом. С 1924 г. — митрополит Крутицкий, по завещанию Патриарха Тихона,— один из кандидатов на должность Местоблюстителя патриаршего престола. С декабря 1925 г. — арестован, после 12 лет ссылки расстрелян в г. Магнитогорске. ^ Епископская хиротония сщмч. Петра также состоялась 25 сент./8 окт. 1920 г. ^ Праздник Благовещения совпал с Великой Субботой в 1923 году. В 1920 году Благовещение совпало с Великой Средой. ^

10 апреля 1928 года

При пострижениях монахи обычно предостерегаются от смущения последующими искушениями и скорбями. В час пострига подобные слова кажутся простым обычаем повторять фразы, издревле положенные в чине отречения от мира. На самом деле они — выражение горькой жизненной правды. Скорби жгучие посетили меня в первый же год пребывания в Покровском монастыре. Преосвященного Гурия арестовали в одно воскресное утро, когда мы вместе ночевали в квартире какого-то врача, и я остался среди братии один-одинешенек. Слиться душевно с Покровскими иноками мне было трудно. Слишком уж разными людьми мы были в смысле интересов и жизненных задач. Много безотрадных минут связано с моими неуравновешенностью, обидчивостью, нетерпением, раздражительностью.Например, у меня заходилось сердце, если Преосвященный Гурий просил добавить в ектению какие-либо слова, а иеродиакон с раздражением рвал бумажку и бросал ее мне чуть ли не в лицо. Нелегко было бороться с распущенностью иноков в ношении иноческой одежды — хождение без ремней, с непокрытой головой, без священнических крестов,— а также с опозданием к началу служб, колкостью и грубыми выпадами. Иногда против меня поднимался ропот на почве непонимания моих действий, осуждения строгости и других поступков. Мне подчас подкидывали или посылали почтой и анонимные письма с критикой моих действий в упорядочении церковной дисциплины, обращения с братией. Не нравилось многим, почему я строго запрещал праздные разговоры во время богослужения, особенно в алтаре, не разрешал монахам в богослужебные часы ходить по гостям и не выносил появления кого-либо из иноков в нетрезвом виде. Виновных и слабых много раз приходилось упрашивать, умолять, преимущественно наедине, в надежде исправления. Когда все способы воздействия были исчерпаны и не приводили к результатам, я прибегал к последнему средству — обличению в проповеди намеками. У людей есть особенное свойство: достаточно начать говорить о каком-нибудь человеческом недостатке, приведя живой пример, как десятки, а иногда и сотни людей, повинных в бичуемом пороке, необыкновенно горячо воспринимают проповедническое слово. Если у проповедника есть любовь и снисхождение к слушателям, то тяжесть обличения несколько смягчается. Иначе говоря, слово пронзает сердце. Так было и со мной. Обнажение нетерпимых слабостей в проповеди уязвляло многих и было, пожалуй, причиной умножения в братии и народе числа не расположенных ко мне людей. Но при всем желании молчать я не мог. Нетерпимыми казались появление в церкви лиц женского пола в неподобающих костюмах, с обнаженной головой, стрижеными волосами, практика несоблюдения постов, жестокосердие и пр.Сильные огорчения выпали на мою долю в Покровском монастыре и на почве борьбы с самолюбием. Едва посвятили меня во иеромонаха, как посыпались с разных сторон предложения: мне прочили то наместничество в Новоспасском монастыре с возведением в сан архимандрита, то секретарство у викария Патриарха — Преосвященного Петра, епископа Подольского [1]. При Патриархе Тихоне даже уже состоялось мое назначение на Сергиевскую кафедру. Перед самой хиротонией, однако, душа стала сильно терзаться и тосковать. Я пошел к Святейшему и отказался от архиерейства. При Митрополите Сергии меня, в целях удаления из Москвы, назначали епископом в уездный городок Вятской епархии Нолинск. Из-за своей гордыни, когда казалось обидным удаление в столь малоизвестный город, я вновь отказался от предложения. Посодействовать в отказе я попросил Преосвященного Гурия, выдвинувшего на архиерейство вместо моей кандидатуры кандидатуру отца Александра (Малинина) [2]. Тот тогда был иеромонахом нашего монастыря и не имел еще набедренника. Отца Александра хиротонисали, но Господь не судил ему увидеть свою кафедру и паству. Накануне отъезда в епархию он был арестован, послан в Вишерский лагерь на принудительные работы, заболел там воспалением легких и через месяц скончался.Все соблазны на почве карьеры льстили моему самолюбию, преодолевать их было очень трудно, тем более что с детства моя наклонность к гордости доставляла мне массу мучений.Церковные события в бытность мою наместником Покровского монастыря складывались так, что, кроме глубокой скорби, ничего не могли принести моей душе. Года с 1923 началось в Москве живоцерковное движение, увлечение новизной провозглашаемых правил церковной жизни при изменившемся государственном строе. Только Господь удержал меня от склонения на сторону нововведений. После живоцерковства уже Святейшим Патриархом Тихоном стала проводиться в церковную практику реформа стиля. Предполагалось даты церковных праздников соотнести с государственным григорианским счислением времени. Народ противился новому церковному стилю. Я специально ездил к Патриарху открыть положение дела в нашей церковной общине. Со словами: "Отца надо слушаться" Святейший потрепал меня по щеке и не дал разрешения остаться при старом стиле. Он и не мог дать подобной льготы, так как местом обнародования распоряжения о введении нового стиля в Русской Церкви был Покровский монастырь. Неповиновение Патриарху в данном случае подвергало меня опасности быть запрещенным в священнослужении. Каждый день ожидал я в течение почти года официального указа о своем запрещении, служил ежедневно после литургии молебны с акафистом Боголюбской иконе Божией Матери, пока гроза не миновала ввиду отмены нового стиля повсеместно по Церкви [3].Чуть отступила эта беда — начались неприятности с Преосвященным Гурием, который был неожиданно выпущен из тюрьмы и вступил в управление монастырем. Разногласие и тень между мною и Преосвященным легли из-за отношения ко мне народа. В отсутствие епископа Гурия, соприкасаясь непосредственно с молящимися в проповеди, ежедневном обучении прихожан церковному пению, личном управлении народным хором, мы пополам делили горе и радости. В результате всего я сроднился со своей паствой. Несмотря на то, что духовничество Преосвященным Гурием мне было запрещено, по гордости, а отчасти и в силу естественной близости к богомольцам, я готов был всех считать своими, родными, близкими. Должно быть, такое же чувство диктовало и ответный отклик со стороны прихожан. С возвращением Преосвященного, чтобы не обидеть меня, народ, оказывая уважение епископу Гурию, продолжал ютиться около меня, а мне недоставало монашеского самоотвержения избегать общения с родными прихожанами. Своеобразная двойственность настроений в нашей церковной общине неприятно поразила Преосвященного. Он начал от меня удаляться, смирял меня в церкви и дома, пробовал подыскать регента для народного хора. Я чувствовал неправильность своей тактики, но не находил в себе мужества, чтобы уйти в тень. Между тем народ чутко улавливал испорченность наших отношений с епископом Гурием и критиковал его действия. Приблизительно через год после его освобождения Преосвященный снова попал в заключение.Волны скорбей окружили меня. При попытке сместить старосту начались брожения в церковном совете. С нашим старостой Иваном Ивановичем Горбуновым я находился в большой дружбе. До сих пор питаю к нему искреннее и глубокое уважение. А он не может простить мне позора отставки, произошедшей якобы по моей вине. Незадолго до того Горбунов спросил меня: "Может быть, мне заблаговременно уйти?". По недальновидности я не предвидел хода событий и отсоветовал ему покидать свой пост. Не более как через месяц недовольство старостой настолько обострилось, что на собрании всех членов общины Горбунов был отрешен от своих обязанностей. Как я каялся в невольном причинении душевных страданий когда-то близкому другу! Сколько терзался при виде оскорбительных выпадов по его адресу со стороны недоброжелателей. Однако помочь уже было нельзя.Немного спустя после ареста епископа Гурия и в самих прихожанах стал намечаться раскол. Причиной тому были иноки с академическим образованием, принятые Преосвященным в монастырское братство. Путем проповеди, льстивых бесед с богомольцами некоторые из монахов-академиков постарались создать вокруг себя группы приверженцев, даже присваивавших себе имена своих учителей, наподобие партий в древней Коринфской Церкви. Благодаря скрытной интриге, без моего ведома за молебнами имело место проповедничество, всецело рассчитанное на организацию общины в общине. Теперь уж покойный Преосвященный Александр (Малинин), тогда еще иеромонах, развернул широкую проповедническую кампанию. Он обличал меня в лицо в воскресных проповедях за вечерними молебнами. По окончании поучений у московских богомольцев есть обычай благодарить проповедника восклицанием: "Спаси вас, Господи!". Я вида не показывал, насколько тяжко мне выслушивать обличительные речи, и неизменно присоединял к общему народному гласу и свое благодарственное восклицание: "Спаси, Господи!" — чем, думаю, особенно уязвлял его.В проповедях отца Александра фигурировали образы авессаломов [4] с длинными волосами, приверженца многоженства — Иоанна Грозного, упоминалось о преклонении пред Кришнамурти [5] — предтечей антихриста. Последнее сравнение упоминалось в связи с тем, что я продолжал церковное общение с митрополитом Сергием, считавшимся в народе неправославным. Наряду с иеромонахом Александром, на почве анти-сергианских выступлений немало огорчений доставил мне покойный доктор Михаил Александрович Жижиленко, примыкавший к так называемой иосифлянской церковной партии [6]. Суть взглядов иосифлян состояла в неуступчивости церковных позиций при соприкосновении с властями, в хранении бескомпромиссного исповедничества и готовности умереть за чистоту Православия и церковных традиций. Михаил Александрович, впоследствии епископ Серпуховской Максим [7], восстал на меня в нашем церковном совете и стремился отколоть всю покровскую общину от церковно-канонического единения с митрополитом Сергием. Встретив мое противодействие, он возненавидел меня и вышел из нашей общины.Много умиления приносил молящимся наш народный хор, но немало искушений доставлял он моей душе. Господь внушил мне в продолжение четырех лет заниматься после богослужения обучением простолюдинов церковному пению с голоса. Образовался в конце концов настоящий хор, состоявший преимущественно из девочек и женщин. Основными чертами женского характера являются склонность к спорам, требование поощрений, мелочное тщеславие. Сколько нужно было затратить энергии к примирению ссорящихся, ободрению унывающих, утешению обидимых, успокоению недовольных, чтобы не распался хор. Бес, впрочем, некоторых из женщин и девочек научил становиться на паперти и козлиными дребезжащими голосами подпевать, мешая хору. Ни мольбы о прекращении бесчиния, ни строгости — ничто не действовало на зараженных духом упрямства и протеста. До закрытия монастыря не прекращались подобные искушения.Источником постоянной тревоги было для меня наблюдение, как шаг за шагом монастырь приближался к своему концу. Сначала отняли колокольню и снесли ее, церкви отгородили забором от жилых зданий. Потом закрыли Покровский собор, снесли часовни на кладбище, закопали могильные памятники в землю при расчистке площади кладбища под парк. Последним ликвидировали Воскресенский обительский храм. Как болезненно встречало сердце всякую такую утрату! Какая тревога и мука сжимали душу при каждой неудачной попытке отстоять закрываемые монастырские здания!В сердце непрерывно копилось беспокойство и разрушительно действовало на мой и без того некрепкий организм. В бытность наместником Покровского монастыря я часто прихварывал. Периодически меня мучили флюсы: два года почти ежедневно приходилось посещать зубного врача. Но к закрытию монастыря надо мной грозной тучей нависло еще большее испытание. Горе влекло меня искать утешения в каждодневном литургисании. По окончании службы я привык ежедневно служить молебен с акафистом Божией Матери, а праздниками проповедовать слово Божие. Бросить монастырь ради предоставления себе летнего краткого отдыха я не решался. Думалось, человеческому организму износа нет, казалось, благодать Божия способна восполнить естественную скудость человеческих сил. Между тем у Господа другой закон помощи людям. Он требует беречь здоровье, щедроты изливает чудесно только на смиренных и в меру смирения. Я же, невзирая на частые служения, до сих пор преисполнен глубокой сокровенной гордыней. Непомерные потуги ума, напряжение в молитве подламывало все более и более изнашивающиеся силы. Молитвенные подвиги не только безвредны, но и цельбоносны лишь при смирении, когда Господь отверзает сердце молящегося и облегчает труд молитвы сердечным расширением. У меня же этого не было вследсвие моей самонадеянности. И что же произошло? От неприятностей и постоянного напряжения, без нормального отдыха я дошел до такой неврастении, что впал в двухлетнюю бессонницу, сделался необычайно нервным и от переутомления потерял способность читать и писать. Сяду, бывало, написать пригласительную записку на народное богослужение по случаю великого праздника какому-нибудь Преосвященному и с трудом допишу ее до конца. Неимоверная тяжесть, подобно раскаленному шлему, стесняла мое темя. Для меня стал невыносим самый процесс мышления угомляло даже простое разглядывание картинок в журнале.Ради успокоения нервов и некоторого отвлечения зимой я занимался расчисткой снега на площади у монастырских соборов, а летом на тачке отвозил в сорные ямы листья и всякий сор с кладбища. Первый из архиерейских титулов священномученика Петра (Полянского). ^ Александр (Малинин) — епископ Нолинский, выпускник Казанской духовной академии (1914 г.). Известен своей подвижнической жизнью. ^ Перехода на григорианский стиль требовал от Патриарха Е. Тучков, уполномоченный по делам Церкви. Ради церковного мира Святейший уступил, но Тучков в своей политике интриг упустил время опубликования указа о замене календарного стиля в богослужении и спохватился уже поздно. Однако в октябре 1923 года в ряде московских храмов служили по новому календарю. (См.: В. Цыпин. История Русской Церкви. 1917–1918 гг. М., 1996. С. 106.) ^ Авессалом — один из сыновей пророка и царя Давида, обесчестивший отца и поднявший против него мятеж. ^ Кришнамурти (1895–1986) — вошедший в то время в моду среди интеллектуалов Европы и Америки индийский "мыслитель" и поэт, который с детства находился под опекой деятелей Теософского общества. Предлагал свои пути "синтеза" мировых религий на основе соблюдения внутренней свободы индивидуума. ^ Иосифлянская партия — одно из движений оппозиции митрополиту Сергию (Страгородскому), пытавшемуся стабилизировать отношения Церкви с советской властью. Митрополит Иосиф (Петровых; 1872–1937) в январе 1928 года с группой других архиереев официально подписал акт отхода от митр. Сергия, был запрещен в священнослужении, сослан и позднее расстрелян в Чимкентской тюрьме. ^ Максим (Жижиленко; 1885–1931) в описываемое время уже был тайно хиротонисан (1924 г.) во епископа Овручского. В 1929 г. он, как и отец Вениамин, был сослан на Соловки, а в 1931 г. расстрелян в Москве. ^

18 апреля 1928 года

Работы на свежем воздухе, несомненно, укрепляли и благотворно действовали на меня, но нервы настолько были издерганы, что перелом в сторону улучшения был малозаметен или почти совсем незаметен. В силу крайней болезненности, я не мог каждый день совершать литургию и позволял себе это наслаждение исключительно по воскресным и праздничным дням.С моей болезнью совпала усиленная проповедническая деятельность в монастыре магистра богословия иеромонаха Дометиана (Горохова) [1], впоследствии епископа Арзамасского. Может быть, в целях завоевания популярности он проявлял завидную неутомимость в благовествовании слова Божия. Напряженная работа его на ниве проповеди Евангелия скоро была замечена властью, и он, к удивлению прихожан, неожиданно подвергся аресту сроком на четыре месяца. Взяли его в тюрьму, по-видимому, вместо меня и обвинили в помощи Преосвященному Гурию по упорядочению монастырской жизни, тогда как соратником епископа Гурия был, собственно, я.

Однажды зимней порой, когда уже смеркалось, я с глубоким чувством сокрушения сердца проходил по кладбищенской дорожке. Из-за обилия снега кладбищенский сторож разгребал не все дорожки, ведущие к могилам, а только главные. Вдруг вижу: в стороне от тропинки среди снежной нетронутой белизны что-то засверкало. Останавливаюсь, насколько могу при своей близорукости, напряженно всматриваюсь во мглу, чтобы разглядеть странный блеск... И что же вижу? На одном полузанесенном памятнике огненным светом высветились слова псалма: "Сердце мое смятеся, остави мя сила моя, и свет очию моею и той несть со мною" (Пс. 37, 11). Кто погребен был под этим памятником, глаза мои не могли разобрать, но эта надпись пронзила мое сердце. Я почувствовал близость смерти, необходимость немедленного покаяния.Смерть я приготовился встретить подробной исповедью. Пригласил к себе на квартиру духовника из Симонова монастыря — игумена Севастиана и постарался раскрыть всю свою греховную жизнь, полную немощей, с самого детства. Хотелось лечь в могилу с мирной совестью. Исповедь, наподобие холодной воды в знойную пору, освежила мою душу, в высшей степени успокоила щепетильную совесть. К вечеру в тот же день меня повлекло подробнее рассмотреть поразительную могилу, настолько растрогавшую мое больное сердце. Лопатой прокопал я себе дорожку к памятнику, читаю: под могильным камнем погребен некто Горшков, человек лет сорока пяти. Золотые буквы, выбитые в мраморе, полиняли и, естественно, никак не могли сверкать. Ясно, что Сам Господь через эпитафию побудил мою леность к живому покаянию.После описанного случая я с повышенным вниманием стал относиться к надписям на памятниках и пережил немало умилительных минут, разбирая полустертые письмена на каменных надгробных плитах. Например, на могиле иеромонаха Сергия, на кресте, прочитал: "Помолитесь за меня". Только три слова, а насколько сильно выражен вопль души покойного. На надгробии иеромонаха Анастасия — духовника братии Покровского монастыря — были задушевные слова: "Прощайте, братия и сослуживцы мои". Попадались и такие. Над прахом схимника: "Твой я — спаси меня". На памятнике умершей от родов 24-летней женщины было написано: "Призри на страдание и на изнеможение мое и прости все грехи мои".Приходя в сокрушение о своих грехах и возрастая в нем по мере течения времени, я с грустью иногда думал: " Господи! Почти десять лет безвыходно прожил я в монастыре, растратил неразумием свое здоровье и стал теперь никому не нужной развалиной. Тебе непотребен по причине грехов, людям — по бессилию помочь. Оскудела, Боже, память моя, связан поток слова, в крайнюю нищету пришло мое сердце".Оказывается, Господь, присутствующий около сердца каждого человека, наблюдал за моим душевным состоянием, очей Божественных не опуская. Он, имеющий для каждого человека свою модель воспитания, имел план обращения к Себе и моей окаяннейшей, адовой души. Как только я сердечно смирился, почувствовал собственное нищенство, Господь поспешил со Своим богатством благости к моему недостоинству. Он вложил мне мысль почитать "Толкование Посланий Апостола Павла" епископа Феофана Затворника, а Сам отверз мое сердце к восприятию Божественного закона. Хотя организм мой был переутомлен до основания, открывшаяся при чтении картина спасения во Христе захватила меня, физическая немощь, препятствовавшая чтению, исчезла. После каждого поглощенного душой тома "Толкования" сердце восторженно кричало: "Господи! Сегодня я был в раю". В душе, бывало, целыми днями звучали слова псалма, приводимые Апостолом Павлом в "Послании к Римлянам": "Блажени, ихже оставишася беззакония и ихже прикрышася греси" (31, 1) или изречение апостольское: "Наша пасха,— за ны пожрен бысть Христос" (1 Кор. 5, 7). Кроме Посланий Апостола Павла, Господь внушил мне заняться вообще изучением святоотеческой экзегетики. Перед моим умственным взором сразу развернулся восхитительный мир Божественного спасительного действия в человечестве. Что ни прочитаешь, все новое, еще не слышанное. Хочется кричать от восторга, и пламенная снедающая душу жажда богопознания могучим напряжением, не давая роздыха, влекла меня, грешного, все к новым, неизведанным глубинам сердечного знания. Именно в пережитый тогда момент Господь показал мне три смысла псалмов, суть оправдания грешника Спасителем, так как безмерную, необъятную Божию благость ко мне, смердящему псу, переживал я на опыте. Испытанное мною походило на те состояния, которые епископ Феофан раскрыл в своих сочинениях "Путь ко спасению" и "Начертание христианского нравоучения". Когда я начинал молиться о разъяснении какого-либо непонятного текста Священного Писания, Господь иногда в тот же день давал мне просимое: взяв вроде бы случайно первую попавшуюся книгу, я находил в ней исчерпывающий ответ на личные недоумения.До времени своего сердечного переворота я очень напрягался, чтобы творить Иисусову молитву и молитвенные правила. Дальше головы молитва тогда не шла. Гордость замыкала сердце для приятия лучей благодати Божией. Во время же болезни Господь натолкнул меня прочитать сочинение отца Иоанна Кронштадтского [2] "Моя жизнь во Христе". Кронштадтский пастырь по данной ему благодати Божией раскрыл предо мной ту истину, что как в чтении Священного Писания, так и в молитве сила от Бога подается лишь смиренным. И стал я призывать Духа Святого пред всякой молитвой и, прежде чем начать книжные занятия, исповедовал свое ничтожество пред Господом. Ведь я и на самом деле никому не нужная и ни на что не годная развалина. Бог в моей немощи чудным образом явил Свою непостижимую силу. За это мое сокрушение Он отверзал и отверзает сердце благодатию пред молитвой и чтением Писания, предохраняет мозг от болезненного переутомления и прилагает истины Писания к жаждущему правды сердцу. Подлинно Писание читается, собственно, жизнью и озарением свыше. Действительно, и молитва для прочувствованного произнесения каждого слова требует чуда — наития Духа Святого. Как хочется всегда молиться словами пророка Давида: "Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим" (Пс. 118,12).После слов Священного Писания Бог оживил для моей грешной души и пастырские поучения. Я почувствовал светоносную благодать, пламень огненного духа в устах протоиерея Родиона Путятина, епископа Имеретинского Гавриила, архиепископа Ярославского Евгения, митрополита Новгородского Григория, митрополита Московского Филарета, архиепископа Симбирского Иринарха. У них, как и у Апостолов, в словах заключена потрясающая сердце сила благодати, хотя и несколько ослаблена примесью человеческой немощи.Благодарю Тебя, Господи, за все Твои неисчетные благодеяния к моему окаянству! Давно бы мне следовало по правде Твоей гореть во аде, извиваться в геенском пламени от нестерпимых мучений, ужасаться мерзкого вида соприсутствующих демонов. Но велика Твоя благость к грешникам! Подлинно не хочешь Ты смерти грешников, во всякое мгновение ищешь их обращения к Себе. Епископ Дометиан (Горохов; 1885–?) — выпускник Киевской духовной академии, магистр богословия. С 1 августа 1928 г. — епископ Арзамасский, с 1932 года — под церковным запрещением. ^ Праведный Иоанн Кронштадтский (1829–1908), великий молитвенник и чудотворец, всю свою жизнь прослужил священником. ^

8 мая 1928 года

Мой духовный сдвиг, конечно, не мог пройти бесследно прежде всего для характера и содержания моих проповедей. Это заметили и монахи, и прихожане. Любимой темой моих церковных бесед стало раскрытие учения о милосердии Божием, покаянии, пользе скорбей и толкование Священного Писания. Когда-то я лелеял мечту, в целях овладения ораторским искусством, поучиться в театральной или декламаторской школе. Господь же явил мне, что ценность и сила проповеди зависит не от внешних приемов, а всецело от благодати Божией. Бог — Учитель веры. Он же Помощник и в произнесении слова. Кто из проповедников искренен и говорит от силы Божией, у того слова не скованы, упорядочивается и изъяснение святого учения.

20 мая 1928 года