Одно из самых поражающих мест Евангелия: Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам; если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему; если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12, 31–32).Отчего столь жесткое предупреждение? Неужели у разных Лиц Троицы могут быть разные характеры, и Дух более гневается на грешника, чем Сын? Но это предположение, конечно, неверно. Почему же тогда столь резкое исключение? Оказывается, тот, знакомый нам по «Братьям Карамазовым», мерзавец, который бросил крепостную девочку на корм собакам, может быть прощен, а человек, сказавший лишь одно слово, не имеет уже никакой надежды?С точки зрения нравственной подобное суждение не может быть понято. Но ничего безнравственного в проповедях Христа быть не может. Значит, надо искать иную перспективу, в которой слова Христа обретают свой смысл. Если этой перспективой не может быть моралистика, следовательно, речь идет о религии.Да, потребности и мерки этики и религии не всегда совпадают.Вот так же и та трудность, к разрешению которой направлена священная история, – это трудность религиозная, а не нравственная. Главная проблема человечества не в том, что оно склонно забывать нравственные прописи. Самая страшная неудача человечества, как она осознается религиозной мыслью, – это то, что мы смертны.Наверно, все религиозные мыслители согласятся со словами Ап. Павла: Господь… единый имеющий бессмертие (1 Тим. 6, 15–16). Все остальное имеет жизнь лишь по причастию к Богу. Источник бессмертной жизни один. И там, где этот Источник, там будет жизнь. Но что же будет с теми, кто отворачивает свое лицо от этого Источника? Если Бог есть Жизнь, а человек отвернет от Него лицо – куда же будет устремлен его взор? В пустоту. Помните признание Гамлета: «Я повернул глаза зрачками в душу, а там сплошные пятна черноты»?..Всем нам знакома та боль, которая возникает при резком перепаде высоты и, соответственно, давления. Бог создал нас для Себя, для Жизни в Вечности. Поэтому Он насытил нас таким богатством жизни, чтобы мы чувствовали себя хорошо, будучи окруженными Вечной Жизнью. Но мы отпали в пустоту, в разреженные слои бытия. И эта пустота начала отсасывать из нас давление, ставшее избыточным. От этого перепада начались наши боли. Мы начали разрываться изнутри. Другие существа в мире не были созданы для Вечности, и потому мера их боли в нашем мире несравнима с человеческой.Отсюда та необычность места человека в мире, которая столь настойчиво порождает вопросы, подобные тем, что родились у Ф. Тютчева или у С. Франка.Откуда, как разлад возник?И отчего же в общем хореДуша не то поет, что море,И ропщет мыслящий тростник?Федор Тютчев«Откуда этот разлад между человеческой душой и всем миром, в состав которого ведь входит и она сама? Это есть великий факт человеческого бытия. Столь ничтожный и мелкий факт, как неспособность двуногого животного, именуемого человеком, спокойно устроиться на земле, есть – для взора, обращенного внутрь и вглубь, – свидетельство нашей принадлежности к совсем иному бытию» [1].Но люди выпали из Богообщения. Люди не смогли сами вернуть себе Бога. Что ж, тогда Бог находит человека.Бог ищет человека не для наказания. В притче о потерявшейся овце пастырь ищет овечку не для того, чтобы в наказание содрать с нее три шкуры, но чтобы избавить от опасностей. В притче о блудном сыне отец вернувшемуся грешнику устраивает пир, а не головомойку.Итак, Бог протягивает человеку руку помощи. Точнее – две руки: Сына и Духа [2]. Но предстают эти две руки в поле зрения человека по-разному. Сын приходит в образе раба (ср.: Флп. 2, 7). Он приходит под завесой плоти (см.: Евр. 10, 20). Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мф. 20, 28).Служение Сына сокровенно. Тайна Его может быть познана только тем, кому ее откроет Дух: Никто не может назвать Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3). Поэтому если человек не узнал в Иисусе Господа – это не его вина. Ему не было Откровения, посвящающего его в великую благочестия тайну: Бог явился во плоти (ср.: 1 Тим. 3, 16). Человек, не знавший о тайне, не виноват, что идет по жизни, не оглядываясь на нее… Поэтому если кто скажет слово на Сына Человеческого, простится ему (Мф. 12, 32).Но иначе действует Дух. Сын Человеческий скрывает Свою Божественность. Дух Свою Божественность открывает (и вместе с тем открывает и Божественность Сына). Одно из библейских значений слова «Дух» – это проявление Бога в мире, вторжение Творца в нашу обыденность. И если Бог открыто стоит на пороге твоей души, а ты Его не принимаешь, – значит, ты вновь прошел мимо Жизни.Тот, кто не замечает протянутой ему спасающей руки или в помрачении молотит по ней, – останется один на один со своей бедой. Только Бог может вновь наполнить нас Своей Вечностью. Только Он может вновь так уравнять давления внутри нас и вовне, чтобы при возвращении в Вечность мы не были сплюснуты. Если внутри нас давление упало (ибо наши былые внутренние силы были высосаны из нас той пустотой, в которой мы привычно плавали), а Дух, готовый вновь исполнить нас Полнотой Наполняющего все (Еф. 1, 23), мы отвергли, то эту пустоту мы пронесем в себе в Вечные обители. В Вечности окажутся те, кто не приспособлен к жизни в ней. И тогда: Ты будешь есть, и не будешь сыт; пустота будет внутри тебя (Мих. 6, 14).Чтобы человек мог спастись, точки соприкосновения «мира сего» с Вечностью помечены печатью Духа. Человек мчится по шоссе и регулярно встречает дорожные знаки, на условном языке предупреждающие его: столовая через полкилометра, а там двадцать метров проехать направо… Но тот, кто, не обращая внимания на эти знаки, мчится вперед, не имеет потом права сетовать: мол, я был отправлен в длинный путь без всякой надежды на то, чтобы найти еду.Дух касается человека, дает ему знамения и чудеса, доводы и свидетельства… Но человек отворачивается, делает вид, что не слышит стука в свою дверь. И не впускает Гостя, который на деле является Владыкой, Хозяином. Тот, кто не научился слышать голос Духа здесь, будет погружен в одинокое и безнадежное молчание там. Тот, кто не научился радоваться Богу здесь, не сможет радоваться Ему и тогда, когда Бог явит Себя как все во всем (Еф. 1, 23).Именно поэтому если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12, 32). Тот, кто не привык жить с Богом здесь, как сможет жить с Ним в Будущей Жизни? Грех хулы на Духа – это не сомнение в неясном; это грех сопротивления явному.Как же человек способен хулить Духа Святаго? Мне представляется, что есть два пути к этому греху. Первый: когда человек видит явное чудо – и отторгает его. Однажды довелось мне беседовать с одним высокопоставленным чиновником. Он с ходу предупредил меня: «Я – атеист»… Ладно, продолжаем разговор. Но в ходе нашей беседы я вдруг замечаю, что на стенах его кабинета нарисованы «голгофки» – Кресты, начертание которых священник налагает на стенах помещения при его освящении. Заметив мой взгляд и мое недоумение, чиновник говорит: «А мой кабинет батюшка освящал!» Я, конечно, спрашиваю – зачем. И слышу в ответ: «Я, собственно, недавно здесь работаю. Но понимаете, как-то я сразу плохо почувствовал себя в этом кабинете. Час-полтора посижу и больше не могу. Как будто из меня кто-то всю силу высосал. Задыхаться начинаю. Надо выйти в коридор, зайти в соседний кабинет, уйти перекурить, выбежать на улицу… И тогда еще ненамного хватает… Тут мне посоветовали: позови, мол, батюшку, пусть освятит. Ну я и решил – что ж, хуже не будет… Да, так вот батюшка мне тут все освятил. И знаете, я теперь тут хоть по 12 часов могу сидеть – и ничего…»И как вы думаете, какой же была его последняя фраза, завершающая этот рассказ? «Но я все равно атеист!»Второй же путь хулы на Духа сегодня более распространен. В этом случае человек считает за Дары Духа простые, вполне рукотворные человеческие переживания.В первом случае человек, которому, например, было дано пережить и ощутить благодатность богослужения, окрадывается помыслами, которые твердят ему: «Да это тебе показалось: понимаешь, непривычная обстановка, необычные запахи, музыка, одежда, слова… Не было никакого чуда. Тебе просто показалось. Все дело в твоей непривычке…» Во втором же случае человек, и в самом деле на чисто психическом уровне переживший новизну церковного обряда и малость воодушевленный своим подвигом захода в храм, уже не прочь считать себя облагодатствованным: «Когда батюшка мимо с кадилом проходил, я такую благодать почувствовала, такой запах был дивный!»Человек сам себя горячит, сам в себе провоцирует «высокие переживания», а затем изготовленный им продукт объявляет Даром Неба.Однажды мне довелось видеть такой рукотворный «Конец света». Осенью 1992 г. российские газеты оказались заполонены рекламой, оповещающей, что 28 октября 1992 г. в 18 ч. состоится «Пришествие Иисуса на облаках» и «вознесение христиан на Небеса». Это пророчество исходило от южнокорейских протестантов-харизматов [3]. Поскольку такие события происходят нечасто, я решил пойти посмотреть на «Конец света», организуемый вручную.Что меня поразило на том собрании более всего – так это профессионализм человека, который общался с залом со сцены. Нет, это не было профессионализмом проповедника. Это был профессионализм диск-жокея. Он очень ловко «разогревал» аудиторию (живо пробудив во мне воспоминания моей университетско-дискотечной молодости). «Так, я буду говорить: «Аллилуйя», а Вы отвечайте: «Аминь!» Громче отвечайте! Громче! Еще громче, иначе Господь вас не услышит!.. Сидящие сзади, переходите в первые ряды, иначе Господь не возьмет вас на Небо!.. Теперь правая половина зала молчит, а левая отвечает: «Аллилуйя!» – «Аминь!» – «Аллилуйя!» – «Аминь!» – «Аллилуйя!» – «Аминь!» – «Аллилуйя!» – «Аминь!»… Теперь левая половина зала молчит, а правая отвечает: «Аллилуйя!» – «Аминь!» – «Аллилуйя!» – «Аминь!» – «Аллилуйя!» – “Аминь!”»… Через полчаса такой зарядки даже бабушки из соседних подъездов, лишь по любопытству заглянувшие на это зрелище, стали подтягиваться к сцене, танцевать и трястись в ощущении того, что в них входит некий дух (проповедником почему-то называемый «святым»).Человек, который считает, что Дух уже пришел к нему или вообще всегда обитал в нем, захлопывает двери. Он тешится с порождениями своей фантазии. Он уже недоступен для посещения Истинного Бога. Он уже считает себя обоженным. Больной, считающий себя здоровым, не видит смысла в посещении врачей и приеме лекарств. Болезнь уже даже атрофировала ощущение боли (сгнивший зуб не чувствует боли). Человек принимает за Бога то, что не есть Бог. Он обожествляет самого себя, свои переживания и мысли… «Я есть то», «Я – бог», – медитирует он, послушно повторяя заклинания йоги… Он крадет имя у Бога и у Духа. Он служит себе, а не Богу. Что ж, в таком духовном возбешении он и закончит свои дни. Без радости Встречи. Без мистического Брака, без духовного Плода. Он утешался самим собой. Он был замкнут в себе и на себе.Итог: ему предстоит одинокая вечность. Однажды его миражи рассеются. И обнаружится, что во время наводнения он пытался спастись с помощью медитации на тему «Мне сухо… Мне сухо… Мне тепло… Мне радостно… Я бог… Мне сухо». Стук Спасителя в дверь он пропустил, поскольку ему не хотелось выходить из радостно-сухого мира своих иллюзий. Он не встретил Другого в веке сем. Что ж, придется ему быть без Бога и в Веке Будущем.Если бы наш, человеческий, мир был безопасен, Богу не нужно было бы жертвовать Своим Сыном. В безопасном мире нет смысла идти на Крест. Если же путь Бога в нашем мире – это путь Креста, значит, наш мир болен. Христос предложил лекарство. Мы, распявшие его, обвинили Его за это в жестокости: «Почему Ты не спасаешь всех, даже неверов?» Просто потому, что спасти – значит соединить Бога и человека. Спасти – значит Богу войти внутрь человеческой души. Спасти – значит человеку научиться жить в Боге. Для этого надо принять явное свидетельство Духа о Сыне, таинственно соединившем Божественное и человеческое. Сын соединил в Себе Бога и человека затем, чтобы потом эту нерасторжимую соединенность передать нам. Не хотим? Что ж – в таком случае и будет Бог отдельно, а мы – отдельно. Что же может быть более печальным, чем «Будущий Век», проводимый в отдельности от Бога? А значит, Христос, предупреждающий, что если же кто скажет на Духа Святаго, не простится ему ни в сем веке, ни в будущем (Мф. 12, 32), не жесток. Он просто возвещает нам истину. Франк С.Л. Смысл жизни. Париж, 1925. С. 88–89. ^ «Руки Твои сотворили меня, т.е. Слово и Дух. Премудрость Слова создала меня, разум Духа сотворил меня» (Свт. Иоанн Златоуст. О вере // Творения. Т. 9. Кн. 2. С. 989. ^ Подробнее см.: Карташкин А. Хроника объявленной сенсации // Техника – Молодежи. 1993. № 2. ^

Страшный суд

Услышав про «страшный суд», положено испытывать страх и трепет. Страшный Суд – последнее, что предстоит людям. Когда истечет последняя секунда существования Вселенной, люди будут воссозданы, тела их вновь соединятся с душами – чтобы все-все смогли предстать для отчета перед Творцом…Впрочем, я уже ошибся. Я ошибся, когда сказал, что люди воскреснут для того, чтобы быть приведенными на Страшный Суд. Такая логика в корне неверна, и она дает о Боге совершенно неверное представление: ведь «мы и просто грешного человека никогда бы не похвалили за такое дело, если бы он вынул из могилы труп своего врага, чтобы по всей справедливости воздать ему то, чего он заслужил и не получил во время земной жизни своей» [1]. Грешники воскреснут не для того, чтобы получить воздаяние за грешную жизнь, а наоборот – потому именно они и получат воздаяние, что они непременно воскреснут из мертвых.Да, это правда, мы – бессмертны. Хотя порой так хотелось бы просто уснуть – да так, чтобы никто больше про мои гадости мне не напоминал… Но Христос воскрес. А поскольку Христос объемлет Собою все человечество, то, значит, и мы никак не сможем остаться в могиле. Христос воспринял всю полноту человеческой природы: та перемена, которую Он совершил в самой сущности человека, однажды произойдет внутри каждого из нас, поскольку мы тоже – человеки. Это значит, что все мы теперь носители такой субстанции, которая предназначена к воскресению.Оттого и ошибочно считать, что причина воскресения – Суд («Воскресение будет не ради Суда» – сказал христианский писатель еще II в. Афинагор [см.: Афинагор. О воскресении мертвых. 14]) [2]. Суд – не причина, а следствие возобновления нашей жизни. Ведь жизнь наша возобновится не на земле, не в привычном нам мире, заслоняющем от нас Бога. Воскреснем мы в мире, в котором будет Бог все во всем (1 Кор. 15, 28).А значит, если будет воскресение, – то будет и встреча с Богом. Но встреча с Богом – встреча со Светом. Тем Светом, Который освещает всё и делает явным и очевидным всё, даже то, что мы порой хотели бы скрыть и от самих себя… И если то, постыдное, еще осталось в нас, еще продолжает быть нашим, еще не отброшено от нас нашим же покаянием, – то встреча со Светом причиняет муку стыда. Она становится судом. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир (Ин. 3, 19).Но все же – только ли стыд, только ли Суд будут на той Встрече? В X в. армянский поэт (у армян он почитается как святой) Григор Нарекаци в своей «Книге скорбных песнопений» написал:Мне ведомо, что близок день Суда,И на Суде нас уличат во многом…Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом?Где будет Суд? Я поспешу туда!Я пред Тобой, о Господи, склонюсьИ, отрешась от жизни быстротечной,Не к Вечности ль Твоей я приобщусь,Хоть эта Вечность будет мукой вечной? [3]И в самом деле время Суда – это время Встречи. Но что же более пленяет мое сознание, когда я помышляю о ней? Правильно ли, если сознание моих грехов заслоняет в моем уме радость от встречи с Богом? К чему прикован мой взгляд – к моим грехам или к Христовой любви? Что первенствует в палитре моих чувств – осознание любви Христа или же мой собственный ужас от моего недостоинства?Именно раннехристианское ощущение смерти как Встречи [4] было присуще московскому старцу о. Алексию Мечеву. Напутствуя только что скончавшегося прихожанина, он сказал: «День разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему, со слезами на глазах, но приветствуем тебя со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей. Ты теперь уже не в изгнании, а в Отечестве: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать» [5].С Кем же эта долгожданная Встреча? С Судьей, Который поджидал нашей доставки в Его распоряжение? С Судьей, Который не покидал своих стерильно-правильных покоев и теперь тщательно блюдет правила, которые заключаются в том, чтобы новоприбывшие не запятнали мир идеальных законов и правд своими совсем не идеальными деяниями?Нет – через нашу смерть мы выходим на Сретение с Тем, Кто Сам когда-то вышел нам навстречу. С Тем, Кто сделал Себя доступным нашим, человеческим, скорбям и страданиям. Не безличностно-автоматическая «Справедливость», не «Космический Закон» и не «Карма» ждут нас. Мы встречаемся с Тем, имя Кому – Любовь. В церковной молитве о Нем говорится: «Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш». Именно – Твое, а не безглазой Фемиды и не бессердечной «Кармы».И наши человеческие дела, человеческие слабости и прегрешения будет рассматривать не Ангел, который не знает, что такое грех, борьба и слабость, но Христос. Христос – это Сын Божий, пожелавший стать еще и Сыном Человеческим. Не Сверхчеловек будет судить людей, но Сын Человеческий. Именно потому, что Сын стал человеком, Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5, 22).Сын – это Тот, Кто ради того, чтобы не осуждать людей, Сам пошел путем страданий. Он ищет потерявшихся людей. Но не для расправы с ними, а для их исцеления. Вспомните притчу о блудном сыне…На язык сегодняшних реалий эту притчу я бы переложил так. Представьте – живет стандартная семья из четырех человек в стандартной трехкомнатной квартире. И вдруг младший сын приходит в великое раздражение, начинает проявлять недовольство всем и на всех огрызаться. Наконец он требует разъезда. Квартира приватизирована. Сын, настаивая на своем праве совладельца, требует, чтобы ему уже сейчас дали его долю. Квартира стоит, скажем, 40 тысяч «у.е.». Он требует, чтобы ему, как совладельцу, соприватизатору, была выдана четверть… Родители со старшим сыном в конце концов не выдерживают ежедневных «разборок» со скандалистом, продают квартиру, затем покупают для себя двухкомнатную, а разницу (предположим, 10 000 ) отдают младшему сыну, который, удовлетворенный, начинает самостоятельную жизнь… Проходит время, и он, все растративший, все потерявший, не приобретший никакого собственного жилья, возвращается к родителям в их квартиру, столь уменьшенную по его капризу. Чем же встречает его отец? Оскорбленно выставляет его вон? Просит старшего сына попридержать младшенького, пока отеческая длань будет вразумлять юного нахала?В Евангелии притча кончается иначе: едва увидев возвращающегося сына, еще не зная, зачем он идет, еще не услышав ни слова раскаяния, отец с радостью выбегает навстречу…Отсюда и слова свт. Феофана Затворника: «Господь хочет всем спастись, следовательно, и Вам… У Бога есть одна мысль и одно желание – миловать и миловать. Приходи всякий… Господь и на Страшном Суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была» [6]. Ведь – «Ты Бог, не хотяй смерти грешников» (см.: Иез. 33, 11)…Софокла страшила встреча с судией (Плутоном): «Ты спрашиваешь меня, к какому богу я сойду. К богу, никогда не знавшему ни снисхождения, ни милости, но постоянно облеченному в строгую справедливость» (Климент Александрийский. Строматы. 2, 20). Христиане же верят, что их судьбу определит не Закон, лишенный всех желаний, но Тот, у Кого есть желание. У этого Судьи, в отличие от греческой Фемиды, нет повязки на глазах. Свои решения Он будет сверять не только с тем, что мы и в самом деле натворили, и не только с бесстрастной буквой Закона, но еще и со Своим планом, Своим желанием. И Свое желание Он не скрывает: Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился… и жив был (Иез. 33, 11).Бог ищет в человеческой душе такое не окончательно, не безнадежно изуродованное место, к которому можно было бы привить Вечность. Так врачи на теле обожженного человека ищут хоть немного непострадавшей кожи…Об этом поиске рассказывает эпизод из Жития прав. Петра Мытаря (память 22 сентября): «В Африке жил жестокосердый и немилостивый мытарь , по имени Петр… Однажды Петр вел осла, навьюченного хлебами для княжеского обеда. Некий нищий стал громко просить у него милостыни. Петр схватил хлеб и бросил его в лицо нищему и ушел… Спустя два дня мытарь расхворался так сильно, что даже был близок к смерти, и вот ему представилось в видении, будто он стоит на суде и на весы кладут его дела. Злые духи принесли все злые дела; светлые же мужи не находили ни одного доброго дела Петра и посему они были печальны… Тогда один из них сказал: «Действительно нам нечего положить, разве только один хлеб, который он подал ради Христа два дня тому назад, да и то поневоле». Они положили хлеб на другую сторону весов, и он перетянул весы на свою сторону». Именно этот рассказ послужил основой для знаменитой «луковки» Достоевского… [7]Опять же еще в древности прп. Исаак Сирин говорил, что Бога нельзя именовать «справедливым», ибо судит Он нас не по законам справедливости, а по законам милосердия, а уже в наше время английский писатель К.С. Льюис в своей философской сказке «Пока мы лиц не обрели» говорит: «Надейся на пощаду – и не надейся. Каков ни будет приговор, справедливым ты его не назовешь.– Разве боги не справедливы?– Конечно, нет, доченька! Что бы сталось с нами, если бы они всегда были справедливы?» [8]Нет, конечно, справедливость есть в том Суде. Но справедливость эта какая-то особенная. Мы – подсудимые. Но и подсудимые какие-то особенные – каждому из нас дано право самому составить список тех законов, по которым нас будут судить. Ибо: Каким судом судите, таким будете судимы(Мф. 7, 2). Если я при виде чьего-то греха скажу: «Вот это он напрасно… Но ведь и он – человек…» [9], – то и тот приговор, который я однажды услышу над своей головой, может оказаться не уничтожающим.Ведь если я кого-то осуждал за его поступок, показавшийся мне недостойным, следовательно, я знал, что это грех. «Смотри, – скажет мне мой Судия, – раз ты осуждал, значит, ты был осведомлен, что так поступать нельзя. Более того – ты не просто был осведомлен об этом, но ты искренне принял эту заповедь как критерий для оценки человеческих поступков. Но отчего же сам ты затем так небрежно растоптал эту заповедь?»Как видим, православное понимание заповеди не судите (Мф. 7, 1) сопоставимо с кантовским «категорическим императивом»: прежде чем что-то сделать или решить, представь, что мотив твоего поступка вдруг станет всеобщим законом для всей Вселенной и все и всегда будут руководствоваться им. В том числе и в отношениях с тобой…Не осуждай других – не будешь сам осужден. От меня зависит, как Бог отнесется к моим грехам. Есть у меня грехи? Да. Но есть и надежда. На что? На то, что Бог сможет освободить меня от моих грехов, а для меня самого открыть иной путь, чем для моих греховных дел. Я надеюсь, что Бог растождествит меня и мои поступки. Перед Богом я скажу: «Да, Господи, были у меня грехи, но мои грехи – это не весь я!»… «Грехи – грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни – служение вере и Господу!» [10]Но если я хочу, чтобы Бог так поступил со мной, то и я должен так же поступать с другими [11]. Христианский призыв к неосуждению есть в конце концов способ самосохранения, заботы о собственном выживании и оправдании. Ведь что такое неосуждение? «Порицать – значит сказать о таком-то, что такой-то солгал… А осуждать – значит сказать, что такой-то лгун… Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что Сам Христос грех ближнего уподобил сучку, а осуждение – бревну» [12]. Вот так и на Суде мы хотим от Бога той же тонкости в различениях: «Да, я лгал, но я не лжец; да, я соблудил, но я не блудник; да, я лукавил, но я – Твой сын, Господи, Твое создание, Твой образ… Сними с этого образа копоть, но не сжигай его весь!»И Бог готов это сделать. Он готов переступать требования «справедливости» и не взирать на наши грехи. Справедливости требует диавол: мол, раз этот человек грешил и служил мне, то Ты навсегда должен оставить его мне [13]. Но Бог Евангелия выше справедливости. И потому, по слову прп. Максима Исповедника, «смерть Христа – суд над судом» (Прп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. 43).В одном из слов свт. Амфилохия Иконийского есть повествование о том, как диавол удивляется милосердию Божию: зачем Ты, мол, принимаешь покаяние человека, который уже много раз каялся в своем грехе, а потом все равно возвращался к нему? И Господь отвечает: «Но ты же ведь принимаешь каждый раз к себе на служение этого человека после каждого его нового греха. Так почему же Я не могу считать его Своим рабом после каждого его покаяния?»Итак, на Суде мы предстанем пред Тем, имя Кому – Любовь. Суд – встреча со Христом.Собственно, можно сказать, что в чем-то Страшный, всеобщий и окончательный, Последний Суд менее страшен, нежели тот, который происходит с каждым сразу после его кончины… Может ли человек, оправданный на частном суде, быть осужденным на Страшном? Нет. А может ли человек, осужденный на частном суде, быть оправдан на Страшном? Да, ибо на этой надежде и основываются церковные молитвы за усопших грешников. Но это означает, что Страшный Суд – это своего рода «апелляционная» инстанция. У нас есть шанс быть спасенными там, где мы не можем быть оправданными. Ибо на частном суде мы выступаем как частные лица, а на вселенском Суде – как частички Вселенской Церкви, частички Тела Христова. Тело Христа предстанет пред Своим Главой. Поэтому и дерзаем мы молиться за усопших, ибо в свои молитвы мы вкладываем вот какую мысль и надежду: «Господи, может быть, сейчас этот человек не достоин войти в Твое Царство, но ведь он, Господи, не только автор своих мерзких дел; он еще и частица Твоего Тела, он частица Твоего создания! А потому, Господи, не уничтожай творение рук Твоих. Своею чистотою, Своею полнотою, Святостью Твоего Христа восполни то, чего не доставало человеку в этой его жизни!» [14]Мы дерзаем так молиться потому, что убеждены: Христос не желает отсекать от Себя Свои же частички. Бог всем желает спастись… И когда мы молимся о спасении других – мы убеждены, что Его желание совпадает с нашим… Но существует ли такое совпадение в других аспектах нашей жизни? Всерьез ли желаем спастись мы сами?..Для темы же о Суде важно помнить: судимы мы Тем, Кто видит в нас не грехи, а возможность примирения, сочетания с Собой…Когда мы осознали это – нам станет понятнее отличие христианского покаяния от светской «перестройки». Христианское покаяние не есть самобичевание. Христианское покаяние – это не медитация на тему «Я – сволочь, я – ужасная сволочь, ну какая же я сволочь!». Покаяние без Бога может убить человека. Оно становится серной кислотой, по каплям падающей на совесть и постепенно разъедающей душу. Это случай убийственного покаяния, которое уничтожает человека, покаяния, которое несет не жизнь, но смерть. Люди могут узнать о себе такую правду, которая может их добить (вспомним рязановский фильм «Гараж»).Недавно я сделал поразительное для меня открытие (недавно – по причине своего, увы, невежества): я нашел книгу, которую я должен был прочитать еще в школе, а вчитался в нее только сейчас. Эта книга поразила меня потому, что прежде мне казалось, что ничего глубже, психологичнее, ничего более христианского и православного, чем романы Достоевского, быть в литературе не может. Но эта книга оказалась более глубокой, чем книги Достоевского. Это – «Господа Головлевы» М. Салтыкова-Щедрина, книга, которую начинают читать и которую не дочитывают до конца, потому что советские школьные программы превратили историю русской литературы в историю антирусского фельетона. Поэтому христианский смысл, духовное содержание произведений наших величайших русских писателей были забыты. И вот в «Господах Головлевых» изучают в школе первые главы, главы страшные, беспросветные. Но не читают конец. А в конце тьмы еще больше. И эта тьма тем страшнее, что она сопряжена с… покаянием.У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению. Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает… Сестра Порфирия Головлева соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути. Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, «Преступления и наказания»: покаяние – обновление – воскресение. Но – нет. Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние – покаяние без Христа, покаяние, совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя. В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: «Господи, вот это во мне было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в эту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим». А если человек не знает Христа, то он, как в зеркало, насмотревшись в глубины своей души, каменеет от ужаса, как человек, насмотревшийся в глаза горгоне Медузе. И вот точно так же сестра Порфирия Головлева, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел… И кончает жизнь самоубийством. Неправедность ее покаяния видна из второго покаяния, описанного в «Господах Головлевых». На Страстной седмице, в Великий Четверг, после того как в доме у Головлева священник читает службу «Двенадцати Евангелий», «Иудушка» всю ночь ходит по дому – он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда – неужели же и меня Он может простить, неужели же и для меня открыта возможность спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у нее прощения…Только Бог может сделать бывшее небывшим. И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося. Но чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен отделить в себе вечное от преходящего, т.е. – образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени. Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока еще есть время (см.: Еф. 5, 16), то мое прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершенных во времени, человек и призывается к покаянию.В покаянии человек «отдирает» от себя свое дурное прошлое. Если ему это удалось, – значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления. Отдирать от себя кусочек самого себя же – больно. Иногда этого смертельно не хочется. Но тут одно из двух: или то мое прошлое пожрет меня, растворит в себе и меня, и мое будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. «Умри прежде смерти, потом будет поздно», – говорит об этом один из персонажей Льюиса [15].Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом? Что ж, совмести в своем совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния. В едином восприятии должны быть даны – и любовь Христа, и мой собственный ужас от моего недостоинства. Но все же Христова любовь – больше… Ведь любовь – Божия, а грехи – только человеческие… Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению – Он это сделает. Но не сочтем ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не посчитаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?Тут впору открыть Евангельские заповеди Блаженств и перечитать их внимательно (см.: Мф. 5, 3–11). Это – перечень тех категорий людей, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд. Что общего у всех, перечисленных в этом списке? То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они на Суд не приходят, но проходят в Жизнь Вечную.Таким образом, существует возможность избежать явки на Страшный Суд (см.: Ин. 5, 29). Несмелов В.И. Наука о человеке. Казань, 1906. Т. 2. С. 354. ^ Сочинения древних христианских апологетов. СПб., 1895. С. 108–109. ^ Это литературный и весьма вольный перевод (см.: Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений / Пер. с арм. Н. Гребнева. Ереван, 1998. С. 26). Буквальный звучит иначе – сдержаннее и «православнее»: «Но коли близок день Суда Господня, то и ко мне приблизилось Царство Бога Воплотившегося, Кто найдет меня более повинным, нежели эдомитян и филистимлян» (Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений / Пер. с древнеарм. М.О. Дарбирян-Меликян и Л.А. Ханларян. М., 1988. С. 30). ^ «Когда один из сослужителей наших, будучи изнурен немощию и смущенный близостью смерти, молился, почти уже умирая, о продолжении жизни, пред него предстал юноша, славный и величественный; он с некиим негодованием и упреком сказал умирающему: «И страдать вы боитесь, и умирать не хотите. Что же мне делать с вами?»… Да и мне сколько раз было открываемо, заповедуемо было непрестанно внушать, что не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века… Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать о них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы» (Свт. Киприан Карфагенский. Книга о смертности // Творения. М., 1999. С. 302). ^ Протоиер. Алексий Мечев. Надгробная речь памяти раба Божия Иннокентия // Отец Алексий Мечев. Воспоминания. Проповеди. Письма. Париж, 1989. С. 348. ^ Свт. Феофан Затворник. Собрание писем //?Творения. Псково-Печерский монастырь, 1994. Вып. 3–4. С. 31–32 и 38. ^ « – Видишь, Алешечка, – нервно рассмеялась вдруг Грушенька, обращаясь к нему… Это только басня, но она хорошая басня, я ее, еще дитей была, от моей Матрены, что теперь у меня в кухарках служит, слышала. Видишь, как это: «Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А Ангел Хранитель ее стоит да и думает: «Какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать». Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал Ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая и почала она их ногами брыкать: «Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша». Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А Ангел заплакал и отошел» (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Полное собрание сочинений. Л., 1976. Т. 14. С. 318–319). ^ Льюис К.С. Пока мы лиц не обрели // Сочинения. Т. 2. С. 231. ^ «Авва Исаак Фивейский пришел в киновию, увидел брата, впадшего в грех, и осудил его. Когда возвратился он в пустыню, пришел Ангел Господень, стал пред дверьми его и сказал: «Бог послал меня к тебе, говоря: “Спроси его, куда велит Мне бросить падшего брата?”». Авва Исаак тотчас повергся на землю, говоря: «Согрешил пред Тобою – прости мне!» Ангел сказал ему: “Встань, Бог простил тебе; но впредь берегись осуждать кого-либо, прежде нежели Бог осудит его”» (Древний патерик. С. 144). ^ Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 01.01 1872 г. // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая, архиепископа Японского, по его своеручным записям. СПб., 1996. Ч. 1. С. 11. ^ «Христос Евангелия. В Христе мы находим единственный по своей глубине синтез этического coлипсизма, бесконечной строгости к себе самому человека, т.е. безукоризненно чистого отношения к себе самому, с этически-эстетическою добротою к другому: здесь впервые явилось бесконечно углубленное Я-для-Себя, но не холодное, а безмерно доброе к другому, воздающее всю правду другому как таковому, раскрывающее и утверждающее всю полноту ценностного своеобразия другого. Все люди распадаются для Него на Него единственного и всех других людей, Его – милующего и других – милуемых, Его – Спасителя и всех других – спасаемых, Его – берущего на Себя бремя греха и Искупления и всех других – освобожденных от этого бремени и искупленных. Отсюда во всех нормах Христа противопоставляется я и другой: абсолютная Жертва для Себя и милость для другого. Но я-для-себя – другой для Бога. Бог уже не определяется существенно как голос моей совести, как чистота отношения к себе самому, чистота покаянного самоотрицания всего данного во мне, Тот, в руки Которого страшно впасть и увидеть Которого – значит умереть (имманентное самоосуждение), но Отец Небесный, Который надо мной и может оправдать и миловать меня там, где я изнутри себя самого не могу себя миловать и оправдать принципиально, оставаясь чистым с самим собою. Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня… идея благодати как схождения извне милующего оправдания и приятия данности, принципиально греховной и [не]преодолеваемой изнутри себя самое. Сюда примыкает и идея исповеди (покаяния до конца) и отпущения. Изнутри моего покаяния отрицание всего себя, извне (Бог – другой) – восстановление и милость. Человек сам может только каяться, отпускать может только другой… Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя… Я не принимаю своей наличности; я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: «Вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна»… Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени… она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 51–52 и 112). ^ Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1900. С. 80. ^ См.: Древний патерик. С. 366. ^ Этих молитв за усопших нет в протестантизме. В итоге свт. Николай Японский вспоминает, как однажды ему пришлось побывать на протестантском отпевании: «Мы молились за себя, поучали себя, старались растрогать себя, а до умершей нам не было никакого дела. Правда, упомянули ее дважды в чтомых молитвах, но только для того, чтобы поблагодарить за нее Бога, а не затем, чтобы вознести молитву об упокоении ее души. Каким холодом дышит протестантская поминальная служба! Недаром одно только это отвращает столь многих людей от протестантства» (Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 02.02 1901 г. // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая… С. 20); «Таков обычай протестантства, холодный, безжалостный к умершему» (Он же. Запись в дневнике от 26.09 1901 г. // Там же. С. 72). ^ Льюис К.С. Пока мы лиц не обрели. С. 219. ^

Виновно ли христианство в экологическом кризисе?

Услышав про «страшный суд», положено испытывать страх и трепет. Страшный Суд – последнее, что предстоит людям. Когда истечет последняя секунда существования Вселенной, люди будут воссозданы, тела их вновь соединятся с душами – чтобы все-все смогли предстать для отчета перед Творцом…Впрочем, я уже ошибся. Я ошибся, когда сказал, что люди воскреснут для того, чтобы быть приведенными на Страшный Суд. Такая логика в корне неверна, и она дает о Боге совершенно неверное представление: ведь «мы и просто грешного человека никогда бы не похвалили за такое дело, если бы он вынул из могилы труп своего врага, чтобы по всей справедливости воздать ему то, чего он заслужил и не получил во время земной жизни своей» [1]. Грешники воскреснут не для того, чтобы получить воздаяние за грешную жизнь, а наоборот – потому именно они и получат воздаяние, что они непременно воскреснут из мертвых.Да, это правда, мы – бессмертны. Хотя порой так хотелось бы просто уснуть – да так, чтобы никто больше про мои гадости мне не напоминал… Но Христос воскрес. А поскольку Христос объемлет Собою все человечество, то, значит, и мы никак не сможем остаться в могиле. Христос воспринял всю полноту человеческой природы: та перемена, которую Он совершил в самой сущности человека, однажды произойдет внутри каждого из нас, поскольку мы тоже – человеки. Это значит, что все мы теперь носители такой субстанции, которая предназначена к воскресению.Оттого и ошибочно считать, что причина воскресения – Суд («Воскресение будет не ради Суда» – сказал христианский писатель еще II в. Афинагор [см.: Афинагор. О воскресении мертвых. 14]) [2]. Суд – не причина, а следствие возобновления нашей жизни. Ведь жизнь наша возобновится не на земле, не в привычном нам мире, заслоняющем от нас Бога. Воскреснем мы в мире, в котором будет Бог все во всем (1 Кор. 15, 28).А значит, если будет воскресение, – то будет и встреча с Богом. Но встреча с Богом – встреча со Светом. Тем Светом, Который освещает всё и делает явным и очевидным всё, даже то, что мы порой хотели бы скрыть и от самих себя… И если то, постыдное, еще осталось в нас, еще продолжает быть нашим, еще не отброшено от нас нашим же покаянием, – то встреча со Светом причиняет муку стыда. Она становится судом. Суд же состоит в том, что свет пришел в мир (Ин. 3, 19).Но все же – только ли стыд, только ли Суд будут на той Встрече? В X в. армянский поэт (у армян он почитается как святой) Григор Нарекаци в своей «Книге скорбных песнопений» написал:Мне ведомо, что близок день Суда,И на Суде нас уличат во многом…Но Божий Суд не есть ли встреча с Богом?Где будет Суд? Я поспешу туда!Я пред Тобой, о Господи, склонюсьИ, отрешась от жизни быстротечной,Не к Вечности ль Твоей я приобщусь,Хоть эта Вечность будет мукой вечной? [3]И в самом деле время Суда – это время Встречи. Но что же более пленяет мое сознание, когда я помышляю о ней? Правильно ли, если сознание моих грехов заслоняет в моем уме радость от встречи с Богом? К чему прикован мой взгляд – к моим грехам или к Христовой любви? Что первенствует в палитре моих чувств – осознание любви Христа или же мой собственный ужас от моего недостоинства?Именно раннехристианское ощущение смерти как Встречи [4] было присуще московскому старцу о. Алексию Мечеву. Напутствуя только что скончавшегося прихожанина, он сказал: «День разлуки твоей с нами есть день рождения твоего в жизнь новую, бесконечную. Посему, со слезами на глазах, но приветствуем тебя со вступлением туда, где нет не только наших скорбей, но и наших суетных радостей. Ты теперь уже не в изгнании, а в Отечестве: видишь то, во что мы должны веровать; окружен тем, что мы должны ожидать» [5].С Кем же эта долгожданная Встреча? С Судьей, Который поджидал нашей доставки в Его распоряжение? С Судьей, Который не покидал своих стерильно-правильных покоев и теперь тщательно блюдет правила, которые заключаются в том, чтобы новоприбывшие не запятнали мир идеальных законов и правд своими совсем не идеальными деяниями?Нет – через нашу смерть мы выходим на Сретение с Тем, Кто Сам когда-то вышел нам навстречу. С Тем, Кто сделал Себя доступным нашим, человеческим, скорбям и страданиям. Не безличностно-автоматическая «Справедливость», не «Космический Закон» и не «Карма» ждут нас. Мы встречаемся с Тем, имя Кому – Любовь. В церковной молитве о Нем говорится: «Твое бо есть еже миловати и спасати ны, Боже наш». Именно – Твое, а не безглазой Фемиды и не бессердечной «Кармы».И наши человеческие дела, человеческие слабости и прегрешения будет рассматривать не Ангел, который не знает, что такое грех, борьба и слабость, но Христос. Христос – это Сын Божий, пожелавший стать еще и Сыном Человеческим. Не Сверхчеловек будет судить людей, но Сын Человеческий. Именно потому, что Сын стал человеком, Отец и не судит никого, но весь суд отдал Сыну (Ин. 5, 22).Сын – это Тот, Кто ради того, чтобы не осуждать людей, Сам пошел путем страданий. Он ищет потерявшихся людей. Но не для расправы с ними, а для их исцеления. Вспомните притчу о блудном сыне…На язык сегодняшних реалий эту притчу я бы переложил так. Представьте – живет стандартная семья из четырех человек в стандартной трехкомнатной квартире. И вдруг младший сын приходит в великое раздражение, начинает проявлять недовольство всем и на всех огрызаться. Наконец он требует разъезда. Квартира приватизирована. Сын, настаивая на своем праве совладельца, требует, чтобы ему уже сейчас дали его долю. Квартира стоит, скажем, 40 тысяч «у.е.». Он требует, чтобы ему, как совладельцу, соприватизатору, была выдана четверть… Родители со старшим сыном в конце концов не выдерживают ежедневных «разборок» со скандалистом, продают квартиру, затем покупают для себя двухкомнатную, а разницу (предположим, 10 000 ) отдают младшему сыну, который, удовлетворенный, начинает самостоятельную жизнь… Проходит время, и он, все растративший, все потерявший, не приобретший никакого собственного жилья, возвращается к родителям в их квартиру, столь уменьшенную по его капризу. Чем же встречает его отец? Оскорбленно выставляет его вон? Просит старшего сына попридержать младшенького, пока отеческая длань будет вразумлять юного нахала?В Евангелии притча кончается иначе: едва увидев возвращающегося сына, еще не зная, зачем он идет, еще не услышав ни слова раскаяния, отец с радостью выбегает навстречу…Отсюда и слова свт. Феофана Затворника: «Господь хочет всем спастись, следовательно, и Вам… У Бога есть одна мысль и одно желание – миловать и миловать. Приходи всякий… Господь и на Страшном Суде будет не то изыскивать, как бы осудить, а как бы оправдать всех. И оправдает всякого, лишь бы хоть малая возможность была» [6]. Ведь – «Ты Бог, не хотяй смерти грешников» (см.: Иез. 33, 11)…Софокла страшила встреча с судией (Плутоном): «Ты спрашиваешь меня, к какому богу я сойду. К богу, никогда не знавшему ни снисхождения, ни милости, но постоянно облеченному в строгую справедливость» (Климент Александрийский. Строматы. 2, 20). Христиане же верят, что их судьбу определит не Закон, лишенный всех желаний, но Тот, у Кого есть желание. У этого Судьи, в отличие от греческой Фемиды, нет повязки на глазах. Свои решения Он будет сверять не только с тем, что мы и в самом деле натворили, и не только с бесстрастной буквой Закона, но еще и со Своим планом, Своим желанием. И Свое желание Он не скрывает: Не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился… и жив был (Иез. 33, 11).Бог ищет в человеческой душе такое не окончательно, не безнадежно изуродованное место, к которому можно было бы привить Вечность. Так врачи на теле обожженного человека ищут хоть немного непострадавшей кожи…Об этом поиске рассказывает эпизод из Жития прав. Петра Мытаря (память 22 сентября): «В Африке жил жестокосердый и немилостивый мытарь , по имени Петр… Однажды Петр вел осла, навьюченного хлебами для княжеского обеда. Некий нищий стал громко просить у него милостыни. Петр схватил хлеб и бросил его в лицо нищему и ушел… Спустя два дня мытарь расхворался так сильно, что даже был близок к смерти, и вот ему представилось в видении, будто он стоит на суде и на весы кладут его дела. Злые духи принесли все злые дела; светлые же мужи не находили ни одного доброго дела Петра и посему они были печальны… Тогда один из них сказал: «Действительно нам нечего положить, разве только один хлеб, который он подал ради Христа два дня тому назад, да и то поневоле». Они положили хлеб на другую сторону весов, и он перетянул весы на свою сторону». Именно этот рассказ послужил основой для знаменитой «луковки» Достоевского… [7]Опять же еще в древности прп. Исаак Сирин говорил, что Бога нельзя именовать «справедливым», ибо судит Он нас не по законам справедливости, а по законам милосердия, а уже в наше время английский писатель К.С. Льюис в своей философской сказке «Пока мы лиц не обрели» говорит: «Надейся на пощаду – и не надейся. Каков ни будет приговор, справедливым ты его не назовешь.– Разве боги не справедливы?– Конечно, нет, доченька! Что бы сталось с нами, если бы они всегда были справедливы?» [8]Нет, конечно, справедливость есть в том Суде. Но справедливость эта какая-то особенная. Мы – подсудимые. Но и подсудимые какие-то особенные – каждому из нас дано право самому составить список тех законов, по которым нас будут судить. Ибо: Каким судом судите, таким будете судимы(Мф. 7, 2). Если я при виде чьего-то греха скажу: «Вот это он напрасно… Но ведь и он – человек…» [9], – то и тот приговор, который я однажды услышу над своей головой, может оказаться не уничтожающим.Ведь если я кого-то осуждал за его поступок, показавшийся мне недостойным, следовательно, я знал, что это грех. «Смотри, – скажет мне мой Судия, – раз ты осуждал, значит, ты был осведомлен, что так поступать нельзя. Более того – ты не просто был осведомлен об этом, но ты искренне принял эту заповедь как критерий для оценки человеческих поступков. Но отчего же сам ты затем так небрежно растоптал эту заповедь?»Как видим, православное понимание заповеди не судите (Мф. 7, 1) сопоставимо с кантовским «категорическим императивом»: прежде чем что-то сделать или решить, представь, что мотив твоего поступка вдруг станет всеобщим законом для всей Вселенной и все и всегда будут руководствоваться им. В том числе и в отношениях с тобой…Не осуждай других – не будешь сам осужден. От меня зависит, как Бог отнесется к моим грехам. Есть у меня грехи? Да. Но есть и надежда. На что? На то, что Бог сможет освободить меня от моих грехов, а для меня самого открыть иной путь, чем для моих греховных дел. Я надеюсь, что Бог растождествит меня и мои поступки. Перед Богом я скажу: «Да, Господи, были у меня грехи, но мои грехи – это не весь я!»… «Грехи – грехами, но не ими и не для них я жил, а была у меня идея жизни – служение вере и Господу!» [10]Но если я хочу, чтобы Бог так поступил со мной, то и я должен так же поступать с другими [11]. Христианский призыв к неосуждению есть в конце концов способ самосохранения, заботы о собственном выживании и оправдании. Ведь что такое неосуждение? «Порицать – значит сказать о таком-то, что такой-то солгал… А осуждать – значит сказать, что такой-то лгун… Ибо это осуждение самого расположения души его, произнесение приговора о всей его жизни. А грех осуждения столько тяжелее всякого другого греха, что Сам Христос грех ближнего уподобил сучку, а осуждение – бревну» [12]. Вот так и на Суде мы хотим от Бога той же тонкости в различениях: «Да, я лгал, но я не лжец; да, я соблудил, но я не блудник; да, я лукавил, но я – Твой сын, Господи, Твое создание, Твой образ… Сними с этого образа копоть, но не сжигай его весь!»И Бог готов это сделать. Он готов переступать требования «справедливости» и не взирать на наши грехи. Справедливости требует диавол: мол, раз этот человек грешил и служил мне, то Ты навсегда должен оставить его мне [13]. Но Бог Евангелия выше справедливости. И потому, по слову прп. Максима Исповедника, «смерть Христа – суд над судом» (Прп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию. 43).В одном из слов свт. Амфилохия Иконийского есть повествование о том, как диавол удивляется милосердию Божию: зачем Ты, мол, принимаешь покаяние человека, который уже много раз каялся в своем грехе, а потом все равно возвращался к нему? И Господь отвечает: «Но ты же ведь принимаешь каждый раз к себе на служение этого человека после каждого его нового греха. Так почему же Я не могу считать его Своим рабом после каждого его покаяния?»Итак, на Суде мы предстанем пред Тем, имя Кому – Любовь. Суд – встреча со Христом.Собственно, можно сказать, что в чем-то Страшный, всеобщий и окончательный, Последний Суд менее страшен, нежели тот, который происходит с каждым сразу после его кончины… Может ли человек, оправданный на частном суде, быть осужденным на Страшном? Нет. А может ли человек, осужденный на частном суде, быть оправдан на Страшном? Да, ибо на этой надежде и основываются церковные молитвы за усопших грешников. Но это означает, что Страшный Суд – это своего рода «апелляционная» инстанция. У нас есть шанс быть спасенными там, где мы не можем быть оправданными. Ибо на частном суде мы выступаем как частные лица, а на вселенском Суде – как частички Вселенской Церкви, частички Тела Христова. Тело Христа предстанет пред Своим Главой. Поэтому и дерзаем мы молиться за усопших, ибо в свои молитвы мы вкладываем вот какую мысль и надежду: «Господи, может быть, сейчас этот человек не достоин войти в Твое Царство, но ведь он, Господи, не только автор своих мерзких дел; он еще и частица Твоего Тела, он частица Твоего создания! А потому, Господи, не уничтожай творение рук Твоих. Своею чистотою, Своею полнотою, Святостью Твоего Христа восполни то, чего не доставало человеку в этой его жизни!» [14]Мы дерзаем так молиться потому, что убеждены: Христос не желает отсекать от Себя Свои же частички. Бог всем желает спастись… И когда мы молимся о спасении других – мы убеждены, что Его желание совпадает с нашим… Но существует ли такое совпадение в других аспектах нашей жизни? Всерьез ли желаем спастись мы сами?..Для темы же о Суде важно помнить: судимы мы Тем, Кто видит в нас не грехи, а возможность примирения, сочетания с Собой…Когда мы осознали это – нам станет понятнее отличие христианского покаяния от светской «перестройки». Христианское покаяние не есть самобичевание. Христианское покаяние – это не медитация на тему «Я – сволочь, я – ужасная сволочь, ну какая же я сволочь!». Покаяние без Бога может убить человека. Оно становится серной кислотой, по каплям падающей на совесть и постепенно разъедающей душу. Это случай убийственного покаяния, которое уничтожает человека, покаяния, которое несет не жизнь, но смерть. Люди могут узнать о себе такую правду, которая может их добить (вспомним рязановский фильм «Гараж»).Недавно я сделал поразительное для меня открытие (недавно – по причине своего, увы, невежества): я нашел книгу, которую я должен был прочитать еще в школе, а вчитался в нее только сейчас. Эта книга поразила меня потому, что прежде мне казалось, что ничего глубже, психологичнее, ничего более христианского и православного, чем романы Достоевского, быть в литературе не может. Но эта книга оказалась более глубокой, чем книги Достоевского. Это – «Господа Головлевы» М. Салтыкова-Щедрина, книга, которую начинают читать и которую не дочитывают до конца, потому что советские школьные программы превратили историю русской литературы в историю антирусского фельетона. Поэтому христианский смысл, духовное содержание произведений наших величайших русских писателей были забыты. И вот в «Господах Головлевых» изучают в школе первые главы, главы страшные, беспросветные. Но не читают конец. А в конце тьмы еще больше. И эта тьма тем страшнее, что она сопряжена с… покаянием.У Достоевского покаяние всегда на пользу, оно всегда к добру и исцелению. Салтыков-Щедрин описывает покаяние, которое добивает… Сестра Порфирия Головлева соучаствовала во многих его мерзостях. И вдруг она прозревает и понимает, что именно она (вместе с братом) виновата в гибели всех людей, которые встречались им на жизненном пути. Казалось бы, так естественно было предложить здесь линию, скажем, «Преступления и наказания»: покаяние – обновление – воскресение. Но – нет. Салтыков-Щедрин показывает страшное покаяние – покаяние без Христа, покаяние, совершаемое перед зеркалом, а не перед ликом Спасителя. В христианском покаянии человек кается перед Христом. Он говорит: «Господи, вот это во мне было, убери это от меня. Господи, не запомни меня таким, каким я был в эту минуту. Сделай меня другим. Сотвори меня другим». А если человек не знает Христа, то он, как в зеркало, насмотревшись в глубины своей души, каменеет от ужаса, как человек, насмотревшийся в глаза горгоне Медузе. И вот точно так же сестра Порфирия Головлева, осознав глубину своего беззакония, лишается последней надежды. Она все делала ради себя, а познав себя, видит бессмыслицу своих дел… И кончает жизнь самоубийством. Неправедность ее покаяния видна из второго покаяния, описанного в «Господах Головлевых». На Страстной седмице, в Великий Четверг, после того как в доме у Головлева священник читает службу «Двенадцати Евангелий», «Иудушка» всю ночь ходит по дому – он не может уснуть: он слышал о страданиях Христа, о том, что Христос прощает людей, и в нем начинает шевелиться надежда – неужели же и меня Он может простить, неужели же и для меня открыта возможность спасения? И на следующий день поутру он бежит на кладбище и умирает там на могиле своей матери, прося у нее прощения…Только Бог может сделать бывшее небывшим. И потому только через обращение к Тому, Кто выше времени, можно избавиться от кошмаров, наползающих из мира уже свершившегося. Но чтобы Вечность могла принять в себя меня, не принимая мои дурные дела, я сам должен отделить в себе вечное от преходящего, т.е. – образ Божий, мою личность, дарованные мне от Вечности, отделить от того, что я сам натворил во времени. Если я не смогу совершить это разделение в ту пору, пока еще есть время (см.: Еф. 5, 16), то мое прошлое гирей потянет меня ко дну, ибо не даст мне соединиться с Богом.Вот ради того, чтобы не быть заложником у времени, у своих грехов, совершенных во времени, человек и призывается к покаянию.В покаянии человек «отдирает» от себя свое дурное прошлое. Если ему это удалось, – значит, его будущее будет расти не из минуты греха, а из минуты покаянного обновления. Отдирать от себя кусочек самого себя же – больно. Иногда этого смертельно не хочется. Но тут одно из двух: или то мое прошлое пожрет меня, растворит в себе и меня, и мое будущее, и мою вечность, или же я смогу пройти через боль покаяния. «Умри прежде смерти, потом будет поздно», – говорит об этом один из персонажей Льюиса [15].Хочешь, чтобы Встреча не стала Судом? Что ж, совмести в своем совестном взгляде две реалии. Первое: покаянное видение и отречение от своих грехов; второе: Христа, перед Ликом Которого и ради Которого должно произнести слова покаяния. В едином восприятии должны быть даны – и любовь Христа, и мой собственный ужас от моего недостоинства. Но все же Христова любовь – больше… Ведь любовь – Божия, а грехи – только человеческие… Если мы не помешаем Ему спасти и помиловать нас, поступить с нами не по справедливости, а по снисхождению – Он это сделает. Но не сочтем ли мы себя слишком гордыми для снисхождения? Не посчитаем ли мы себя слишком самодостаточными для принятия незаслуженных даров?Тут впору открыть Евангельские заповеди Блаженств и перечитать их внимательно (см.: Мф. 5, 3–11). Это – перечень тех категорий людей, которые входят в Царство Небесное, минуя Страшный Суд. Что общего у всех, перечисленных в этом списке? То, что они не считали себя богатыми и заслуженными. Блаженны нищие духом, ибо они на Суд не приходят, но проходят в Жизнь Вечную.Таким образом, существует возможность избежать явки на Страшный Суд (см.: Ин. 5, 29). Несмелов В.И. Наука о человеке. Казань, 1906. Т. 2. С. 354. ^ Сочинения древних христианских апологетов. СПб., 1895. С. 108–109. ^ Это литературный и весьма вольный перевод (см.: Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений / Пер. с арм. Н. Гребнева. Ереван, 1998. С. 26). Буквальный звучит иначе – сдержаннее и «православнее»: «Но коли близок день Суда Господня, то и ко мне приблизилось Царство Бога Воплотившегося, Кто найдет меня более повинным, нежели эдомитян и филистимлян» (Григор Нарекаци. Книга скорбных песнопений / Пер. с древнеарм. М.О. Дарбирян-Меликян и Л.А. Ханларян. М., 1988. С. 30). ^ «Когда один из сослужителей наших, будучи изнурен немощию и смущенный близостью смерти, молился, почти уже умирая, о продолжении жизни, пред него предстал юноша, славный и величественный; он с некиим негодованием и упреком сказал умирающему: «И страдать вы боитесь, и умирать не хотите. Что же мне делать с вами?»… Да и мне сколько раз было открываемо, заповедуемо было непрестанно внушать, что не должно оплакивать братьев наших, по зову Господа отрешающихся от настоящего века… Мы должны устремляться за ними любовью, но никак не сетовать о них: не должны одевать траурных одежд, когда они уже облеклись в белые ризы» (Свт. Киприан Карфагенский. Книга о смертности // Творения. М., 1999. С. 302). ^ Протоиер. Алексий Мечев. Надгробная речь памяти раба Божия Иннокентия // Отец Алексий Мечев. Воспоминания. Проповеди. Письма. Париж, 1989. С. 348. ^ Свт. Феофан Затворник. Собрание писем //?Творения. Псково-Печерский монастырь, 1994. Вып. 3–4. С. 31–32 и 38. ^ « – Видишь, Алешечка, – нервно рассмеялась вдруг Грушенька, обращаясь к нему… Это только басня, но она хорошая басня, я ее, еще дитей была, от моей Матрены, что теперь у меня в кухарках служит, слышала. Видишь, как это: «Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А Ангел Хранитель ее стоит да и думает: «Какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать». Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал Ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая и почала она их ногами брыкать: «Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша». Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А Ангел заплакал и отошел» (Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Полное собрание сочинений. Л., 1976. Т. 14. С. 318–319). ^ Льюис К.С. Пока мы лиц не обрели // Сочинения. Т. 2. С. 231. ^ «Авва Исаак Фивейский пришел в киновию, увидел брата, впадшего в грех, и осудил его. Когда возвратился он в пустыню, пришел Ангел Господень, стал пред дверьми его и сказал: «Бог послал меня к тебе, говоря: “Спроси его, куда велит Мне бросить падшего брата?”». Авва Исаак тотчас повергся на землю, говоря: «Согрешил пред Тобою – прости мне!» Ангел сказал ему: “Встань, Бог простил тебе; но впредь берегись осуждать кого-либо, прежде нежели Бог осудит его”» (Древний патерик. С. 144). ^ Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 01.01 1872 г. // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая, архиепископа Японского, по его своеручным записям. СПб., 1996. Ч. 1. С. 11. ^ «Христос Евангелия. В Христе мы находим единственный по своей глубине синтез этического coлипсизма, бесконечной строгости к себе самому человека, т.е. безукоризненно чистого отношения к себе самому, с этически-эстетическою добротою к другому: здесь впервые явилось бесконечно углубленное Я-для-Себя, но не холодное, а безмерно доброе к другому, воздающее всю правду другому как таковому, раскрывающее и утверждающее всю полноту ценностного своеобразия другого. Все люди распадаются для Него на Него единственного и всех других людей, Его – милующего и других – милуемых, Его – Спасителя и всех других – спасаемых, Его – берущего на Себя бремя греха и Искупления и всех других – освобожденных от этого бремени и искупленных. Отсюда во всех нормах Христа противопоставляется я и другой: абсолютная Жертва для Себя и милость для другого. Но я-для-себя – другой для Бога. Бог уже не определяется существенно как голос моей совести, как чистота отношения к себе самому, чистота покаянного самоотрицания всего данного во мне, Тот, в руки Которого страшно впасть и увидеть Которого – значит умереть (имманентное самоосуждение), но Отец Небесный, Который надо мной и может оправдать и миловать меня там, где я изнутри себя самого не могу себя миловать и оправдать принципиально, оставаясь чистым с самим собою. Чем я должен быть для другого, тем Бог является для меня… идея благодати как схождения извне милующего оправдания и приятия данности, принципиально греховной и [не]преодолеваемой изнутри себя самое. Сюда примыкает и идея исповеди (покаяния до конца) и отпущения. Изнутри моего покаяния отрицание всего себя, извне (Бог – другой) – восстановление и милость. Человек сам может только каяться, отпускать может только другой… Только сознание того, что в самом существенном меня еще нет, является организующим началом моей жизни из себя… Я не принимаю своей наличности; я безумно и несказанно верю в свое несовпадение с этой своей внутренней наличностью. Я не могу себя сосчитать всего, сказав: «Вот весь я, и больше меня нигде и ни в чем нет, я уже есмь сполна»… Я живу в глубине себя вечной верой и надеждой на постоянную возможность внутреннего чуда нового рождения. Я не могу ценностно уложить всю свою жизнь во времени и в нем оправдать и завершить ее сполна. Временно завершенная жизнь безнадежна с точки зрения движущего ее смысла. Изнутри самой себя она безнадежна, только извне может сойти на нее милующее оправдание помимо недостигнутого смысла. Пока жизнь не оборвалась во времени… она живет изнутри себя надеждой и верой в свое несовпадение с собой, в свое смысловое предстояние себе, и в этом жизнь безумна с точки зрения своей наличности, ибо эти вера и надежда носят молитвенный характер (изнутри самой жизни только молитвенно-просительные и покаянные тона)» (Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 51–52 и 112). ^ Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1900. С. 80. ^ См.: Древний патерик. С. 366. ^ Этих молитв за усопших нет в протестантизме. В итоге свт. Николай Японский вспоминает, как однажды ему пришлось побывать на протестантском отпевании: «Мы молились за себя, поучали себя, старались растрогать себя, а до умершей нам не было никакого дела. Правда, упомянули ее дважды в чтомых молитвах, но только для того, чтобы поблагодарить за нее Бога, а не затем, чтобы вознести молитву об упокоении ее души. Каким холодом дышит протестантская поминальная служба! Недаром одно только это отвращает столь многих людей от протестантства» (Свт. Николай Японский. Запись в дневнике от 02.02 1901 г. // Праведное житие и апостольские труды святителя Николая… С. 20); «Таков обычай протестантства, холодный, безжалостный к умершему» (Он же. Запись в дневнике от 26.09 1901 г. // Там же. С. 72). ^ Льюис К.С. Пока мы лиц не обрели. С. 219. ^

Часть 1

Говорят, что сатана лишен дара творчества: он все время предлагает одни и те же искушения. Но зато у него есть немалое число активнейших помощников из числа людей. И оттого в болоте человеческого богоборчества время от времени всплывают новые пузыри, содержащие незнакомые запахи. В последней трети ХХ в. на рынке антихристианских услуг появился новый товар: теперь христианство модно обвинять не за его отсталость, не за его противодействие научно-техническому прогрессу, а напротив, за то, что именно христианство, оказывается, и породило этот самый прогресс и все проблемы, с ним связанные.Вот вполне типичный текст, перепевающий эту тему: «Христианство внеэкологично и поэтому допускает чисто утилитарный подход к природе. Европа нового времени осуществила скрытые в христианстве потенции в том смысле, что показала рациональность существования бездушной природы» [1].Да, христианство полагает, что мир устроен рационально, что его пронизывают законы, данные Творческим Разумом. При этом христианство полагает, что человек в состоянии постичь эти законы и даже призван к этому усилию: И предал я сердце мое тому, чтобы исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нем (Еккл. 1, 13). Но именно знание законов мироздания, внутренних мировых взаимосвязей и может оказать помощь в разрешении экологического кризиса, может заранее предупредить о намечающихся тупиках. Там же, где упор делается на эмоции и «голосование сердцем», кризис наступает гораздо быстрее и неотвратимее.Да, христианство считает, что у природы нет души. Индусы и другие язычники считают иначе – но самые страшные экологические катастрофы (вроде взрыва на химическом заводе в Бхопале) происходят именно в странах «третьего мира». Дело в том, что для корректного обращения с промышленными технологиями надо иметь склад мышления, соответствующий этой технологии, т.е. – научный, т.е. – «западный» склад мышления, для которого наблюдения за показаниями приборов важнее, чем медитации о духах соседней реки. Без этого созвучия – точно так же, как восточные техники медитации ломают психику европейцам, – люди Востока ломают технику Запада. Вообще же, верить в некую особую экологичность восточного склада жизни можно только в том случае, если с ним не познакомиться. Неужто «экологична» такая, например, картинка: «Отправились к Гангу посмотреть праздник – женщины моются и купаются, чтобы выйти замуж. Но молились и купались все: мужчины, женщины, дети, среди них один прокаженный. Они не только сами моются, но и стирают свое грязное тряпье, полощут рот, пьют воду, справляют свои телесные нужды – и все в одной и той же воде, невыразимо грязной» [2]?Да, христианство выделило человека из природы, поставило его выше остальных живых и тем более неживых существ. Означает ли это, что тем самым христианство превратило человека в безответственного хищника? Наоборот. Только то положение и может осмысляться как ответственное, которое является свободным и властным. Ответственным может быть только управитель, который совмещает определенную независимость от того, что вверено ему как его ответственность, и властную способность использовать эту свою свободу для того, чтобы влиять на события, происходящие в сфере его ответственности.Чтобы человек ощутил свою ответственность за судьбы всего мира – он должен ощутить свое отличие от всех остальных частиц этого мира. Волки не несут ответственности за судьбы Вселенной. Мухи и жирафы не ответственны за пути эволюции экологических систем саванн. Ребенок не несет ответственность за судьбу всей семьи. Отец, муж, старший брат могут считаться ответственными именно потому, что они – другие и в этом отношении отделенные от других, ведомых, членов семьи.Если человек лишь часть природы, в принципе ничем не отличная от остальных ее частей, – то на нем не может лежать ответственность за мир. Более того, если смотреть на природу глазами язычника, – то от человека вообще всерьез мало что зависит: ведь за каждым природным феноменом скрываются дух и воля этого духа. Любой дух выше человека и значимее его в иерархии бытия. Значит – спрос не с человека, а с духа. Если высохла река, – то тут вина не человека, вырубившего леса по ее берегам, а вина русалок, которые не справились со своими обязанностями, или оскорбились малым количеством жертвоприношений, посвящаемых им, или просто решили перебраться в иные воды… В оккультизме не человек, а скорее «планетарный Логос» будет нести ответственность за Землю, а иной дух, по имени «эгрегор», будет отвечать за судьбы народа и страны.Христианство же, напротив, очень жестко увязывает судьбы мира, природы и человека. Если бы человек был лишь частью природы, то его судьба зависела бы от путей всего целого. Но в христианстве утверждается, что судьбы мира зависят от выбора человека: Проклята земля за тебя… терния и волчцы произрастит она тебе (Быт. 3, 17–18); Тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее… вся тварь совокупно стенает и мучится доныне (Рим. 8, 20, 22). За грехи первобытного человечества потоп пришел на землю и смел с нее прежнюю жизнь. Но пока на земле есть праведники – грех богоотступников не может окончательно изменить лицо творения: И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего (Откр. 7, 2–3).Христианство говорит: «Ты другой, чем мир, и потому на тебе – большая ответственность и за себя, и за окружающий тебя мир. И эта ответственность – перед Тем, Кто выше и тебя, и мира».Наиболее неприятен экологическим антихристианам стих из начала библейского повествования: И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями,] и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею,] и над всяким животным, пресмыкающимся по земле (Быт. 1, 28).Этот текст отделяет человека от животных, превозносит его над ними и, более того, отношения между человеком и живым миром формулирует в терминах господства: Владычествуйте.Прежде чем перейти к размышлениям о том, действительно ли именно эти древние библейские слова дают ключ к уразумению причин нынешнего экологического кризиса, стоит обратить внимание на то, что эти слова действительно древние. Это – Ветхий Завет. Его священнейшая часть – Пятикнижие Моисеево. Тора. Это означает, что если уж кого и обвинять в экологическом кризисе, так это иудеев: вот, мол, к чему привел ваш Танах, ваша Тора… Но разве кто-то дерзнет так сказать нынешним владыкам прессы? И вот оказывается, что за слова, впервые сказанные иудеями, несут ответственность христиане, но никак не евреи.Такое избирательное толкование Библии означает, что экологические неоязычники не столько занимаются честным поиском причин экологических проблем, сколько участвуют в растянувшейся на столетия широкой антихристианской кампании…Когда очень хочется бросить комок грязи в Церковь – годится любой материал (а редакция придираться не будет: редактора всего «цивилизованного» мира всюду выискивают призраки антисемитизма, а антихристианские мифы и издевки допускается изготовлять в промышленных количествах [3]). И вот уже читаем: «Бог здесь (в Новом Завете) безжалостен и дает пример тем, кто боится увидеть в нравственном отношении к природе суеверие. Христос засушил дерево – это свидетельствует о неэкологическом образе природы и человека в Новом Завете» [4].И в самом деле, в Евангелии описывается, как Христос иссушил дерево (смоковницу). Но это – единственное живое существо, лишенное жизни Христом (Творцом всяческой жизни). В любом же языческом культе (как, впрочем, и в иудейском ветхозаветном) в регулярных жертвоприношениях убиваются тысячи животных. По свидетельству еврейского историка I в. по Р.Х. Иосифа Флавия, на Пасху закалалось 265 тысяч агнцев… Так что же не слышно дерзновенных певцов «Гринписа», смело обличающих антиэкологические традиции иудаизма?! Да, сегодня иудеи не приносят таких жертв – ибо чают восстановления иерусалимского Храма. Священные чаши и ножи для жертвоприношений уже изготовлены в Израиле и ждут часа, чтобы снова творить ритуалы двухтысячелетней давности. Так отчего же проект восстановления иерусалимского иудейского Храма не был подвергнут экологической экспертизе? Отчего дамы, протестующие против изделий из натурального меха и против ношения дубленок, не возвышают своего гласа против планов воссоздания ветхозаветного культа?Смоковницу Христу и христианам простить не могут (и даже просто понять не хотят), а языческие и иудейские кровавые жертвоприношения и всесожжения готовы посчитать частью вполне экологического мировоззрения… Этот очевидно двойной стандарт означает, что отнюдь не «философские исследования» ведут господа, подобные г. Иоселиани, а банальную антихристианскую пропаганду, которая по велению «духа времени» вместо атеистической вдруг стала языческой.Теперь вернемся к тому ветхозаветному тексту, который неоязычники полагают экологически вредным. Мир Библии действительно иерархичен: человек выше животных. Животные выше растений (А всем зверям… дал Я всю зелень травную в пищу [Быт. 1, 30]). Но человек – не высшая инстанция власти; человек не может поступать самоуправно. Человек выше мира. Но выше человека – Бог. Тот библейский Бог, Который сверхмирен, Который не является ни космосом, ни «биоэнергоинформационным полем» Вселенной, но Который есть просто Творец и для Вселенной, и для всех ее полей и зверей.Бог ставит человека как Своего наместника выше мира и говорит: «Я дал тебе это преимущество над миром ради того, чтобы ты мог работать с ним, изменяя в этой работе и себя самого, и тот мир, который ты будешь преображать своим трудом». И взял Господь Бог человека, [которого создал,] и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его (Быт. 2, 15).Более того, этот труд возделывания мира человек должен совершать перед лицом Бога: Господь Бог образовал из земли всех животных… и привел [их] к человеку, чтобы видеть, как он назовет их (Быт. 2, 19). Человек сдает экзамен перед лицом Бога: сможет ли он вместо кличек дать имена? Сможет ли он увидеть во всей остальной твари те смыслы, которые видит в ней Творец, или нафантазирует что-то свое, уродующее и Божий замысел, и сам человеческий ум, и мир, который этот искаженный ум будет подминать под себя? Не свои замыслы должен человек проецировать в мир и навязывать миру, а, вслушиваясь в волю Божию (распознаваемую, в частности, через голос совести), должен воплощать волю Бога в своем, человеческом, мире. Человек не может самовольно распоряжаться в мире, не может все свои действия и проекты согласовывать лишь со своими желаниями, но должен стремиться исполнить волю Божию, которая не может состоять в истреблении части Его творения.Итак, человек не хозяин мира, а арендатор. И ему предстоит дать ответ перед Истинным Владыкой (вспомним притчу о талантах): «Бог соизволил рабам Своим – человекам – повелевать» [5].Если же человек нарушит волю Владыки, –

Без веры в Бога и без помощи Божественной благодати человек оказывается, согласно христианскому учению, гораздо ниже того, чем он был в язычестве: у него нет больше того твердого статуса – быть высшим в ряду природных существ, какой ему давала языческая античность; зато с верой он сразу оказывается далеко за пределами всего природно-космического: он непосредственно связан живыми личными узами с Творцом всего природного. И отношение человека к Творцу в христианстве совсем иное, чем отношение неоплатоников к Единому: Личный Бог предполагает личное же к Себе отношение» [6].И лишь когда атеистическое Просвещение устранило идею Божия Суда из европейской массовой культуры, лишь тогда человек начал чувствовать себя самодержцем, ни перед кем не отвечающим за свои поступки по отношению к тем, кто не может подать на него в уголовный или гражданский суд. Обвинять христиан в грехе атеистов все же странно…Христианская проповедь напоминала: «Хранение совести многоразлично: ибо человек должен сохранять ее в отношении к Богу, к ближнему и к вещам… Хранение совести в отношении к вещам состоит в том, чтобы обращаться бережно с какою-либо вещию, не допускать ей портиться и не бросать ее как-нибудь, а если увидим что-либо брошенное, то не должно пренебрегать сим, хотя бы оно было и ничтожно, но поднять и положить на свое место… Часто иной мог бы довольствоваться одной подушкой, а он ищет большой постели; или имеет власяницу, но хочет переменить ее и приобрести другую, новую или более красивую, по тщеславию или от уныния» [7].Вот именно – от уныния и началась гонка за вещами и модами в современном мире: вместо радости о душевной чистоте и о Боге пришло уныние. Человек не может выносить самого себя, ему скучно с самим собой, он тоскует наедине с собой – и глушит это неосознанное отчаяние от себя самого [8] в бесконечных поверхностных контактах с другими людьми, и это бегство от себя к другим овнешняет самого человека, и он отождествляет себя со своими вещами и социальными масками и ролями… И от уныния модничает, от уныния упивается. От уныния расширяет потребление…Да, христианство привило человеку жажду движения, стремление выйти за пределы своего наличного бытия. Иоселиани А.Д. Проблемы экологии в контексте религии //Философские исследования. 2000. № 1. С. 191. ^ Фосдик З.Г. Мои Учителя. Встречи с Рерихами: По страницам дневника (1922–1934). М., 1998. С. 341. ^ Новосибирская либеральная газетка, например, на православную Пасху 2000 г. поместила материал под заголовком: «После встречи на Пасху с Марией Магдалиной у старого распутника императора Тиберия покраснело даже яйцо» (Новая Сибирь. 2000. 28 апреля). В этом же номере была и другая статья на религиозную тематику, выдержанная в совершенно иной, благоговейно-уважительной интонации. Ее длинный заголовок отражал ее сюжет и выводы: «В дни праздника Песах, одного из важнейших праздников иудаизма, стройка синагоги в Новосибирске оказалась под угрозой консервации». ^ Иоселиани А.Д. Проблемы экологии в контексте религии. С. 189–190. ^ Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 2. Кн. 1. С. 126. ^ Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. М., 1980. С. 408–409. ^ Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. С. 52–53. Впрочем: «Слышал я о некоем брате, что когда приходил он в келью к кому-нибудь и видел ее неприбранною, то говорил в себе: «Блажен сей брат, что отложил заботу обо всем земном и так весь свой ум устремил гор!е, что не находит времени и келью свою привести в порядок». А если приходил к другому и видел келью прибранною, то опять говорил в себе: “Как чиста душа сего брата, так и келья его чиста”» (Там же. С. 180). ^ «Пусть кто-нибудь придет, и я затворю его в темную келью, и пускай он хоть только три дня не ест, не пьет, не спит, ни с кем не беседует, не поет псалмов, не молится и отнюдь не вспоминает о Боге. И тогда он узнает, что будут в нем делать страсти» (Авва Дорофей. Душеполезные поучения и послания. С. 138). ^

Часть 2

В античной мысли движение воспринималось как нечто худшее, нежели покой; конечное ощущалось как более совершенное, нежели бесконечное. Когда в греческой философии появилась идея бесконечного (#ape`irwn– апейрон), она сразу же была противопоставлена идее космоса как законченного, ограниченного и устроенного начала – в отличие и от первично-беспредельного первого фазиса бытия. Беспредельность стояла на границе бытия и небытия, была скорее небытием и, во всяком случае, источником страха для грека. «Зло есть свойство беспредельного, а добро – определенного (или ограниченного)», – приводит Аристотель пифагорейское изречение (Аристотель. Никомахова этика. 2, 5, 1106в) [1].Но христианство принесло в мир идею движения как исторического (идея линейного развертывания истории вместо циклического воспроизведения), так и онтологического: человек должен превзойти то состояние, в котором он вошел в мир («Ныне Божии человеки стали выше первого Адама. Силою Духа человек становится выше его, потому что делается обоженным» [2]). Человек создан из небытия, и тем не менее ему заповедано быть совершенным, как… Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Ошеломительная дистанция между происхождением человека, его нынешним положением и конечным предназначением есть призыв к движению. И движение, а также жажда приобщиться к большему, которой это движение мотивируется (Блаженны алчущие [Мф. 5, 6]), в христианстве воспринимаются положительно: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3, 13–14).Кроме того, христианство сделало Бесконечность атрибутом Бога. «Христианская теология уже самим своим учением о трансцендентном Боге, Боге, находящемся за пределами космоса, разрушала примат предела и требовала пересмотра греческой «системы мыслительных координат». Все конечное было объявлено творением Бога, тварью, не имеющей своего источника и своей цели в самом себе. Трансцендентность христианского Бога, Его внеприродность, Его личный характер предполагали рассмотрение Его в совершенно новых категориях – категориях воли и могущества… Для христианской теологии то, что имеет предел, – это конечное, а оно наделено более низким статусом, чем бесконечное, т.е. Бог» [3].В результате «на протяжении XIII–XIV вв. идет неуклонная работа по расшатыванию главного предубеждения, лежавшего в основе всей античной науки (и античного мировоззрения), а именно предубеждения против бесконечности как позитивного начала» [4].Но если бесконечность стала оцениваться позитивно, то и стремление к Бесконечности тоже стало осмысляться положительно. А благословение на стремление к бесконечной цели есть благословение бесконечному движению. В этом контексте можно сказать, что христианство действительно привило западному человечеству беспокойство и жажду большего.Казалось бы, отсюда логично заключить, что именно в результате такого развития и появилась западная жажда все большего и большего потребления и жажда расширения своего жизненного пространства, что в конце концов и обернулось экологическим кризисом… Но эта логика страдает одним изъяном: она напрямую связывает христианскую проповедь с нынешним кризисом, забывая, что их отношения опосредованы кризисом самого христианства.По мере секуляризации западной мысли и жизни в эпоху Возрождения все менее привлекательным становится Мир Горний. Но искания и энергии, пробужденные еще прежде, не исчезают, а устремляются на поиски в мире дольнем. Неслучайно эпоха кризиса, эпоха Ренессанса (т.е. возрождения язычества) завершается так называемыми великими географическими открытиями. Начинается эпоха империализма. Идеологическая история XVIII–XIX вв., веков индустриализации, проходит под знаменами отнюдь не христианства, а «просвещения» (синоним масонского «иллюминатства») и атеизма.Христианство не учило безбрежно расширять свои потребности, не призывало эксплуатировать земли и народы. Именно общество, решительно объявившее о своем «светском» характере, и стало обществом, столкнувшимся с экологическим кризисом. В православных монастырях, даже активно ведущих экономическую деятельность, «экологический кризис» почему-то не прописался.Разве христианство породило учебники «научного коммунизма»? Христианство учило сдерживать свои потребности, учило владеть собой и уметь уступать, уметь ограничиваться малым, уметь, наконец, просто поститься. Но иначе смотрели на мир наши оппоненты и гонители: «Коммунизм несовместим с аскетизмом. Коммунизм утверждает на земле высшую справедливость, основывая ее на прочном и непрерывном экономическом процветании» [5]. Не блж. Августин и не прп. Серафим Саровский утверждали, будто история «промышленности является раскрытой книгой человеческих сущностных сил» [6]; не они определяли промышленность «как экзотерическое раскрытие человеческих сущностных сил» [7]. Не св. Иоанн Кронштадтский, а Ленин усмотрел в «законе возрастания потребностей» движущую силу мировой истории, а в развитии производства «высший критерий общественного прогресса» [8]… А впервые лозунг о покорении природы выдвинул немецкий философ И. Фихте. Откройте любой учебник истории философии и посмотрите – есть ли основания считать Фихте христианином…Удивительна «зеленая» логика: сначала «вольнодумцы» несколько столетий положили на то, чтобы ограничить влияние христианства, а затем возникший в результате их собственной деятельности кризис объявляют порождением именно христианской цивилизации!Слышу, слышу я настойчивый голос: «Да еще Макс Вебер доказал!..» Да, многие слышали о знаменитой книге Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», но немногие ее действительно читали. Я же обращу внимание на три тезиса этой книги.Первый: капитализм при своем рождении и распространении, согласно Веберу, постоянно наталкивался на сопротивление людей традиционного склада мышления. «Предприниматель, повышая расценки, пытается заинтересовать рабочих в увеличении производительности их труда. Однако тут возникают неожиданные трудности. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки… Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы; он не спрашивал: «Сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда»; вопрос ставился по-иному: «Сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности». Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем «традиционализмом»: человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить «производительность» труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на лейтмотив докапиталистического отношения к труду» [9] – и в итоге предприниматели порой предпочитали понуждать рабочих к более интенсивной работе путем снижения расценок…Где распространялся капитализм в интересующую Вебера эпоху? В христианских странах. Какая, значит, традиция воспитывала людей так, что они оказывают глухое сопротивление капитализации? Так породило христианство капитализм или скорее сопротивлялось ему?Второе обстоятельство: при анализе тех христианских проповедей, которые призывали к достижению максимального финансового и карьерного успеха, Вебер обратился к весьма специфической группе проповедников. Речь у него идет о кальвинистах и отчасти о лютеранах. Своеобразие идеологии этих групп состояло в том, что они были фаталистами: у человека нет свободы; у человека нет возможности выбрать свой жизненный путь и его вечный итог. Бог еще до создания мира решил, кого Он спасет, а кого отправит на погибель… Поскольку же человек, с одной стороны, ничего не может сделать для своего спасения, а с другой – не может жить, пребывая в неизвестности о самом главном, он, естественно, ищет способы удостовериться в своей принадлежности к избранным. И тут богословы говорят ему: «Если Бог тебя спас, значит, Он тебя любит, а если Он тебя любит, то Он должен проявить Свое благорасположение к тебе еще в этой жизни, и это благорасположение будет заметно и для тебя, и для других: оно будет проявляться в твоем житейском преуспеянии». Соответственно, потребность в жизненном успехе и стяжании богатства обрела религиозную мотивацию, а наличие такой религиозной мотивации способствовало распространению «капиталистического духа»…Нетрудно заметить, что эта логика, хотя она и была озвучена христианскими проповедниками, глубочайшим образом противоречит тому, что возвещало традиционное христианство. В Православии всегда считалось, что Бог скорее с бедными, чем с богатыми. Христос – там, где боль, а не там, где шумный успех. «У Христа – у Креста» – гласит русская поговорка. И ей вторит цветаевская строчка: «Значит – Бог в мои двери – раз дом сгорел…» И если на «теологии процветания» действительно лежит часть вины за дух стяжательства, охвативший западный мир, то не стоит вину за это извращение христианства перекладывать на само христианство. По крайней мере, Православие не принимало участия в этом процессе.И третье замечание по поводу книги Вебера. Автор сам отмечает, что описанный им материал весьма локален: он ограничен и в социальном пространстве, и во времени: «Люди, преисполненные «капиталистического духа», теперь А.К.> если не враждебны, то совершенно безразличны по отношению к Церкви» [10].Итак, фактом является то, что одна из христианских сект однажды поддержала дух накопительства. Однако этот дух в начале своей истории встретил сопротивление традиционно-христианского общества, а затем, в пору своей зрелости, стал откровенно враждебен или равнодушен к христианству… В этих условиях обвинять христианство в том, что оно породило капитализм и вытекающий из него экологический кризис, равнозначно обвинению Русской Церкви в устройстве революции 1905 года на том основании, что в рядах эсеров был поп Гапон…В заключение вернемся к тем библейским, на этот раз уже новозаветным, текстам, которые так нервируют «зеленых». Забыв и о повелении Христа помогать животным, попавшим в беду (см.: Мф. 12, 11), и о том, что животные прежде людей поклонились родившемуся Спасителю, и о том, что во время сорокадневного Своего молитвенного подвига Христос, оставив людей, был со зверями (Мк. 1, 13), язычествующие экологисты во всем Евангелии видят лишь проклятую смоковницу и потопленных свиней…Да, Иисус проклял смоковницу, лишил жизни дерево. А был ли в традиционном обществе хоть один мужчина, который никогда не лишал жизни ни одного дерева? Почему срубить дерево для постройки дома или корабля, храма или колодца ради корыстной материально-житейской пользы можно, а ради нравственного урока людям – нельзя? «“Боже мой! Нам так жаль бедную смоковницу!” Ну не лицемерие ли это! Это нам-то, которые все купаемся в крови и злобе… Это мы-то вступаемся за невинное дерево… Почему же тогда уж не винить Христа и в том, что он мял траву, рвал колосья хлеба, ел плоды? Чем, в самом деле, все это виновато?» [11]Проклятие смоковницы Христом – это притча в действии. Неужели для пробуждения покаяния в людях, в целом народе, народе Израиля, нельзя пожертвовать одним деревом?Позеленевшие головы язычествующих экологов знают, как возразить: «Но Иисус дал дурной пример христианам! Поэтому они так безжалостно вырубают леса!» Ладно, опять напомню, что этот грех был практикуем людьми задолго до христианства. Например, леса на Кипре весьма основательно повывели сами язычники еще в дохристианскую пору [12]… А теперь насчет «примера». Действительно, христиане призваны подражать Христу. Очень многое в церковной традиции старается с максимальной точностью воспроизвести все подробности земной жизни Иисуса. Он 40 дней постился в пустыне – и наш Великий пост длится столько же… Он в день Крещения погрузился в воды южного Иордана – и православные в этот день готовы нырнуть даже под лед… Христос въехал в Святой град на ослике… И на Руси в Вербное воскресенье Патриарха, на тот момент являвшего собою образ Христа, ввозили в Кремль… Вот только ослов на Руси не водилось. Но выход из положения нашли: лошади (ведомой под уздцы царем), на которой ехал Патриарх, привязывали ослиные уши…Но есть ли в церковном Предании праздник, посвященный чуду проклятия смоковницы? Есть ли ритуал торжественной рубки деревьев или их проклятия? Нет. В церковном Предании из этого евангельского деяния выводятся совершенно иные уроки:«Что означает неразумно, как то представляется на внешний взгляд, иссушенная смоковница, упоминаемая в Евангелии (см.: Мф. 21, 18–21; Мк. 11, 12–14)

Потому-то Святое Писание и гласит: Возвращаясь из Вифании в Иерусалим (ср.: Мк. 11, 12), т.е. после образного и теневого Пришествия Своего, сокровенного в Законе, Бог Слово снова приходит к естеству человеческому через плоть. Ибо так следует понимать слова: Возвращаясь, увидел при дороге смоковницу, листья только имеющую (ср.: Мф. 21, 18–19; ср.: Мк. 11, 13). То есть разумеется заключенное в тенях и образах телесное служение Закона, лежащее, как на пути, на неустойчивом и мимолетном предании и состоящее из одних преходящих образов и установлений. Увидев это служение, подобно смоковнице, обильно и затейливо украшенное, словно листьями, внешними покровами телесных соблюдений закона, и не найдя плода, т.е. правды, Он проклял его, как не питающее Слово Божие. Более того, Он приказал, чтобы истина более не скрывалась под владычеством образов Закона, – что и случилось, как показал ход вещей, когда совершенно высохло законное велелепие, имевшее бытие только в одних внешних формах.Ибо было неразумным и неблаговременным, чтобы, после того как явно обнаружилась истина плодов правды, служение Закону обманчиво возбуждало аппетит тех, кто совершает путь настоящей жизни, побуждая их оставить съедобное благоплодие Слова. Поэтому и гласит: Не время было собирания смокв (Мк. 11, 13), т.е. время, в которое властвовал над естеством человеческим Закон, не было временем плодов правды, но изображало, как тень, плоды правды и как бы указывало на будущую спасительную для всех Божественную благодать» [13].«Для чего смоковница проклята?.. Чтобы и ученики, и иудеи знали, что Он хотя и мог иссушить, подобно смоковнице, Своих распинателей, однако же добровольно предает Себя на распятие и не иссушает их, то Он и не захотел показать этого над людьми, но явил опыт Своего правосудия над растением» (Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Матфея. 67,1). Более склонный, нежели другие толкователи Писания, к буквальному пониманию текста, свт. Иоанн Златоуст оспаривает распространенное мнение (выражаемое и в приведенных словах прп. Максима): «Напрасно некоторые говорят, будто под смоковницею изображается Закон. Плодом Закона была вера; и этот плод уже принес, и время собирать этот плод уже наступило. Нивы, сказано, поспели уже к жатве» (Там же).Разные понимания евангельского повествования о смоковнице были в церковной традиции. Но никогда не было из нее сделано вывода, о том, что надлежит нам «безжалостно» и безнравственно относиться к природе.То же можно сказать и о вызывающем слезы неоязычников потоплении гадаринских свиней. Во-первых, в церковной традиции нет обычая ритуально резать свиней. При совершении Чина экзорцизма («отчитки», освобождения человека от демонической власти) священник не загоняет свиней в ближайший пруд. Как нет в Православии Чина проклятия деревьев, так не зафиксированы и стада свиней, сопровождающие экзорцистов. Во-вторых, уже само разведение свиней на Святой Земле было нарушением закона. В-третьих, через гибель этих свиней освободилась человеческая душа. Что все-таки выше? Что дороже? [14]Итак, вопрос о христианстве, язычестве и экологическом мышлении вновь и вновь обращается к главному: что есть человек? Каково место человека в иерархии бытия? Существует ли эта иерархия или всё одинаково? Евангельский ответ ясен: Сколько же лучше человек овцы! (Мф. 12, 12); Взгляните на птиц небесных… Вы не гораздо ли лучше их?(Мф. 6, 26).Еще десять лет назад христианство обвиняли за то, что оно унижает человека, называя его «рабом Божиим». Сейчас мода велит обличать христианство за то, что оно слишком возвышает человека, отказываясь считать его рабом стихий [15]. Лихорадочная смена обвинений доказывает только одно: мир, обвиняющий Церковь в противоположных и взаимоисключающих грехах перед человечеством, просто нездоров. Гриппующему больному то кажется, что в комнате слишком холодно, то представляется, что невыносимо жарко. А в комнате просто нормальная температура. Нормальная экологическая обстановка. «Вспомним категории пифагорейцев: предел – беспредельное, единое – многое, мужское – женское, свет – тьма, хорошее – дурное… Еще более определенным является отношение к беспредельному у элеатов: оно сведено к статусу небытия. Беспредельное у Платона, как и у пифагорейцев, соответствует множественному, движущемуся, темному – одним словом, дурному. У Аристотеля, наконец, все материальное тоже делимо, множественно и т.д., а нематериальное – это неделимое (целое). В этом смысле можно сказать, что у греков бесконечность в подавляющем большинстве случаев воспринималась и осознавалась как нечто дурное, как «дурная бесконечность» (Гегель). Ей противопоставлялся предел, единое, «целое» как нечто оформляющее, завершающее, благодаря чему хаос беспредельного превращался в космос. Можно… сказать, что понятие, противоположное «бесконечному», – а именно «конечное» (как имеющее конец – предел, завершение), есть понятие ценностно более высокое для греческого сознания. «В том, как греки видели и оформляли свой космос, можно заметить отсутствие чувства бесконечного. В своем образе мира они держались конечного, зримого, завершенного» » (Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. С. 469–470). ^ Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы. С. 183 и 250 ^ Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. С. 471. ^ Там же. С. 466. ^ Научный коммунизм: Учебное пособие / Под ред. акад. П.Н. Федосеева. М., 1981. С. 237. ^ Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. М., 1974. Т. 42. С. 123. ^ Там же. С. 124. ^ Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 4-е изд. М., 1952. Т. 13. С. 219. ^ Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 80–81. ^ Вебер М. Избранные произведения. С. 89. ^ Еп. Михаил (Грибановский). Письма // Православная община. 1995. Вып. 25. С. 79. ^ Обратный пример из истории христианства: старец Амфилохий († 1970), подвизавшийся на острове Патмос, крестьянам в качестве епитимьи на исповеди давал повеление посадить дерево. «В засушливые летние месяцы он сам обходил остров, поливая молодые деревья. Его пример и воздействие удивительно преобразили Патмос: там, где на фотографиях начала нынешнего столетия, запечатлевших холмы возле пещеры Откровения, мы видим только голые и бесплодные склоны, сегодня буйствует лесная чаща» (Еп. Каллист Диоклийский. Через творение к Творцу. М., 1998. С. 3–4). ^ Прп. Максим Исповедник. Творения. Т. 2. С. 58–59. ^ Рискуя вызвать еще и неудовольствие искусствоведов, не могу все же скрыть слова английского христианского писателя Г. Честертона, вложенные им в уста отца Брауна: «Если вы не понимаете, что я готов сровнять с землей все готические своды в мире, чтобы сохранить покой даже одной человеческой душе, то вы знаете о моей религии еще меньше, чем вам кажется» (Честертон Г.К. Злой рок семьи Дарнуэй // Избранные произведения. Т. 2. С. 150). ^ «Итак, отношение христиан к природе распадается на два момента. Первый. Утверждение теологической значимости всех живых существ, которые почитаются лишь только потому, что они живые существа. Второй. Теоцентризм дополняется антропоцентризмом, согласно которому вполне обоснованным становится безжалостное отношение к природе» (Иоселиани А.Д. Проблемы экологии в контексте религии. С. 191). ^

Был ли Иисус в Индии?

В античной мысли движение воспринималось как нечто худшее, нежели покой; конечное ощущалось как более совершенное, нежели бесконечное. Когда в греческой философии появилась идея бесконечного (#ape`irwn– апейрон), она сразу же была противопоставлена идее космоса как законченного, ограниченного и устроенного начала – в отличие и от первично-беспредельного первого фазиса бытия. Беспредельность стояла на границе бытия и небытия, была скорее небытием и, во всяком случае, источником страха для грека. «Зло есть свойство беспредельного, а добро – определенного (или ограниченного)», – приводит Аристотель пифагорейское изречение (Аристотель. Никомахова этика. 2, 5, 1106в) [1].Но христианство принесло в мир идею движения как исторического (идея линейного развертывания истории вместо циклического воспроизведения), так и онтологического: человек должен превзойти то состояние, в котором он вошел в мир («Ныне Божии человеки стали выше первого Адама. Силою Духа человек становится выше его, потому что делается обоженным» [2]). Человек создан из небытия, и тем не менее ему заповедано быть совершенным, как… Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Ошеломительная дистанция между происхождением человека, его нынешним положением и конечным предназначением есть призыв к движению. И движение, а также жажда приобщиться к большему, которой это движение мотивируется (Блаженны алчущие [Мф. 5, 6]), в христианстве воспринимаются положительно: Братия, я не почитаю себя достигшим; а только, забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе (Флп. 3, 13–14).Кроме того, христианство сделало Бесконечность атрибутом Бога. «Христианская теология уже самим своим учением о трансцендентном Боге, Боге, находящемся за пределами космоса, разрушала примат предела и требовала пересмотра греческой «системы мыслительных координат». Все конечное было объявлено творением Бога, тварью, не имеющей своего источника и своей цели в самом себе. Трансцендентность христианского Бога, Его внеприродность, Его личный характер предполагали рассмотрение Его в совершенно новых категориях – категориях воли и могущества… Для христианской теологии то, что имеет предел, – это конечное, а оно наделено более низким статусом, чем бесконечное, т.е. Бог» [3].В результате «на протяжении XIII–XIV вв. идет неуклонная работа по расшатыванию главного предубеждения, лежавшего в основе всей античной науки (и античного мировоззрения), а именно предубеждения против бесконечности как позитивного начала» [4].Но если бесконечность стала оцениваться позитивно, то и стремление к Бесконечности тоже стало осмысляться положительно. А благословение на стремление к бесконечной цели есть благословение бесконечному движению. В этом контексте можно сказать, что христианство действительно привило западному человечеству беспокойство и жажду большего.Казалось бы, отсюда логично заключить, что именно в результате такого развития и появилась западная жажда все большего и большего потребления и жажда расширения своего жизненного пространства, что в конце концов и обернулось экологическим кризисом… Но эта логика страдает одним изъяном: она напрямую связывает христианскую проповедь с нынешним кризисом, забывая, что их отношения опосредованы кризисом самого христианства.По мере секуляризации западной мысли и жизни в эпоху Возрождения все менее привлекательным становится Мир Горний. Но искания и энергии, пробужденные еще прежде, не исчезают, а устремляются на поиски в мире дольнем. Неслучайно эпоха кризиса, эпоха Ренессанса (т.е. возрождения язычества) завершается так называемыми великими географическими открытиями. Начинается эпоха империализма. Идеологическая история XVIII–XIX вв., веков индустриализации, проходит под знаменами отнюдь не христианства, а «просвещения» (синоним масонского «иллюминатства») и атеизма.Христианство не учило безбрежно расширять свои потребности, не призывало эксплуатировать земли и народы. Именно общество, решительно объявившее о своем «светском» характере, и стало обществом, столкнувшимся с экологическим кризисом. В православных монастырях, даже активно ведущих экономическую деятельность, «экологический кризис» почему-то не прописался.Разве христианство породило учебники «научного коммунизма»? Христианство учило сдерживать свои потребности, учило владеть собой и уметь уступать, уметь ограничиваться малым, уметь, наконец, просто поститься. Но иначе смотрели на мир наши оппоненты и гонители: «Коммунизм несовместим с аскетизмом. Коммунизм утверждает на земле высшую справедливость, основывая ее на прочном и непрерывном экономическом процветании» [5]. Не блж. Августин и не прп. Серафим Саровский утверждали, будто история «промышленности является раскрытой книгой человеческих сущностных сил» [6]; не они определяли промышленность «как экзотерическое раскрытие человеческих сущностных сил» [7]. Не св. Иоанн Кронштадтский, а Ленин усмотрел в «законе возрастания потребностей» движущую силу мировой истории, а в развитии производства «высший критерий общественного прогресса» [8]… А впервые лозунг о покорении природы выдвинул немецкий философ И. Фихте. Откройте любой учебник истории философии и посмотрите – есть ли основания считать Фихте христианином…Удивительна «зеленая» логика: сначала «вольнодумцы» несколько столетий положили на то, чтобы ограничить влияние христианства, а затем возникший в результате их собственной деятельности кризис объявляют порождением именно христианской цивилизации!Слышу, слышу я настойчивый голос: «Да еще Макс Вебер доказал!..» Да, многие слышали о знаменитой книге Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», но немногие ее действительно читали. Я же обращу внимание на три тезиса этой книги.Первый: капитализм при своем рождении и распространении, согласно Веберу, постоянно наталкивался на сопротивление людей традиционного склада мышления. «Предприниматель, повышая расценки, пытается заинтересовать рабочих в увеличении производительности их труда. Однако тут возникают неожиданные трудности. В ряде случаев повышение расценок влечет за собой не рост, а снижение производительности труда, так как рабочие реагируют на повышение заработной платы уменьшением, а не увеличением дневной выработки… Увеличение заработка привлекало его меньше, чем облегчение работы; он не спрашивал: «Сколько я смогу заработать за день, увеличив до максимума производительность моего труда»; вопрос ставился по-иному: «Сколько мне надо работать для того, чтобы заработать те же 2,5 марки, которые я получал до сих пор и которые удовлетворяли мои традиционные потребности». Приведенный пример может служить иллюстрацией того строя мышления, который мы именуем «традиционализмом»: человек «по своей природе» не склонен зарабатывать деньги, все больше и больше денег, он хочет просто жить, жить так, как он привык, и зарабатывать столько, сколько необходимо для такой жизни. Повсюду, где современный капитализм пытался повысить «производительность» труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на лейтмотив докапиталистического отношения к труду» [9] – и в итоге предприниматели порой предпочитали понуждать рабочих к более интенсивной работе путем снижения расценок…Где распространялся капитализм в интересующую Вебера эпоху? В христианских странах. Какая, значит, традиция воспитывала людей так, что они оказывают глухое сопротивление капитализации? Так породило христианство капитализм или скорее сопротивлялось ему?Второе обстоятельство: при анализе тех христианских проповедей, которые призывали к достижению максимального финансового и карьерного успеха, Вебер обратился к весьма специфической группе проповедников. Речь у него идет о кальвинистах и отчасти о лютеранах. Своеобразие идеологии этих групп состояло в том, что они были фаталистами: у человека нет свободы; у человека нет возможности выбрать свой жизненный путь и его вечный итог. Бог еще до создания мира решил, кого Он спасет, а кого отправит на погибель… Поскольку же человек, с одной стороны, ничего не может сделать для своего спасения, а с другой – не может жить, пребывая в неизвестности о самом главном, он, естественно, ищет способы удостовериться в своей принадлежности к избранным. И тут богословы говорят ему: «Если Бог тебя спас, значит, Он тебя любит, а если Он тебя любит, то Он должен проявить Свое благорасположение к тебе еще в этой жизни, и это благорасположение будет заметно и для тебя, и для других: оно будет проявляться в твоем житейском преуспеянии». Соответственно, потребность в жизненном успехе и стяжании богатства обрела религиозную мотивацию, а наличие такой религиозной мотивации способствовало распространению «капиталистического духа»…Нетрудно заметить, что эта логика, хотя она и была озвучена христианскими проповедниками, глубочайшим образом противоречит тому, что возвещало традиционное христианство. В Православии всегда считалось, что Бог скорее с бедными, чем с богатыми. Христос – там, где боль, а не там, где шумный успех. «У Христа – у Креста» – гласит русская поговорка. И ей вторит цветаевская строчка: «Значит – Бог в мои двери – раз дом сгорел…» И если на «теологии процветания» действительно лежит часть вины за дух стяжательства, охвативший западный мир, то не стоит вину за это извращение христианства перекладывать на само христианство. По крайней мере, Православие не принимало участия в этом процессе.И третье замечание по поводу книги Вебера. Автор сам отмечает, что описанный им материал весьма локален: он ограничен и в социальном пространстве, и во времени: «Люди, преисполненные «капиталистического духа», теперь А.К.> если не враждебны, то совершенно безразличны по отношению к Церкви» [10].Итак, фактом является то, что одна из христианских сект однажды поддержала дух накопительства. Однако этот дух в начале своей истории встретил сопротивление традиционно-христианского общества, а затем, в пору своей зрелости, стал откровенно враждебен или равнодушен к христианству… В этих условиях обвинять христианство в том, что оно породило капитализм и вытекающий из него экологический кризис, равнозначно обвинению Русской Церкви в устройстве революции 1905 года на том основании, что в рядах эсеров был поп Гапон…В заключение вернемся к тем библейским, на этот раз уже новозаветным, текстам, которые так нервируют «зеленых». Забыв и о повелении Христа помогать животным, попавшим в беду (см.: Мф. 12, 11), и о том, что животные прежде людей поклонились родившемуся Спасителю, и о том, что во время сорокадневного Своего молитвенного подвига Христос, оставив людей, был со зверями (Мк. 1, 13), язычествующие экологисты во всем Евангелии видят лишь проклятую смоковницу и потопленных свиней…Да, Иисус проклял смоковницу, лишил жизни дерево. А был ли в традиционном обществе хоть один мужчина, который никогда не лишал жизни ни одного дерева? Почему срубить дерево для постройки дома или корабля, храма или колодца ради корыстной материально-житейской пользы можно, а ради нравственного урока людям – нельзя? «“Боже мой! Нам так жаль бедную смоковницу!” Ну не лицемерие ли это! Это нам-то, которые все купаемся в крови и злобе… Это мы-то вступаемся за невинное дерево… Почему же тогда уж не винить Христа и в том, что он мял траву, рвал колосья хлеба, ел плоды? Чем, в самом деле, все это виновато?» [11]Проклятие смоковницы Христом – это притча в действии. Неужели для пробуждения покаяния в людях, в целом народе, народе Израиля, нельзя пожертвовать одним деревом?Позеленевшие головы язычествующих экологов знают, как возразить: «Но Иисус дал дурной пример христианам! Поэтому они так безжалостно вырубают леса!» Ладно, опять напомню, что этот грех был практикуем людьми задолго до христианства. Например, леса на Кипре весьма основательно повывели сами язычники еще в дохристианскую пору [12]… А теперь насчет «примера». Действительно, христиане призваны подражать Христу. Очень многое в церковной традиции старается с максимальной точностью воспроизвести все подробности земной жизни Иисуса. Он 40 дней постился в пустыне – и наш Великий пост длится столько же… Он в день Крещения погрузился в воды южного Иордана – и православные в этот день готовы нырнуть даже под лед… Христос въехал в Святой град на ослике… И на Руси в Вербное воскресенье Патриарха, на тот момент являвшего собою образ Христа, ввозили в Кремль… Вот только ослов на Руси не водилось. Но выход из положения нашли: лошади (ведомой под уздцы царем), на которой ехал Патриарх, привязывали ослиные уши…Но есть ли в церковном Предании праздник, посвященный чуду проклятия смоковницы? Есть ли ритуал торжественной рубки деревьев или их проклятия? Нет. В церковном Предании из этого евангельского деяния выводятся совершенно иные уроки:«Что означает неразумно, как то представляется на внешний взгляд, иссушенная смоковница, упоминаемая в Евангелии (см.: Мф. 21, 18–21; Мк. 11, 12–14)

Потому-то Святое Писание и гласит: Возвращаясь из Вифании в Иерусалим (ср.: Мк. 11, 12), т.е. после образного и теневого Пришествия Своего, сокровенного в Законе, Бог Слово снова приходит к естеству человеческому через плоть. Ибо так следует понимать слова: Возвращаясь, увидел при дороге смоковницу, листья только имеющую (ср.: Мф. 21, 18–19; ср.: Мк. 11, 13). То есть разумеется заключенное в тенях и образах телесное служение Закона, лежащее, как на пути, на неустойчивом и мимолетном предании и состоящее из одних преходящих образов и установлений. Увидев это служение, подобно смоковнице, обильно и затейливо украшенное, словно листьями, внешними покровами телесных соблюдений закона, и не найдя плода, т.е. правды, Он проклял его, как не питающее Слово Божие. Более того, Он приказал, чтобы истина более не скрывалась под владычеством образов Закона, – что и случилось, как показал ход вещей, когда совершенно высохло законное велелепие, имевшее бытие только в одних внешних формах.Ибо было неразумным и неблаговременным, чтобы, после того как явно обнаружилась истина плодов правды, служение Закону обманчиво возбуждало аппетит тех, кто совершает путь настоящей жизни, побуждая их оставить съедобное благоплодие Слова. Поэтому и гласит: Не время было собирания смокв (Мк. 11, 13), т.е. время, в которое властвовал над естеством человеческим Закон, не было временем плодов правды, но изображало, как тень, плоды правды и как бы указывало на будущую спасительную для всех Божественную благодать» [13].«Для чего смоковница проклята?.. Чтобы и ученики, и иудеи знали, что Он хотя и мог иссушить, подобно смоковнице, Своих распинателей, однако же добровольно предает Себя на распятие и не иссушает их, то Он и не захотел показать этого над людьми, но явил опыт Своего правосудия над растением» (Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Матфея. 67,1). Более склонный, нежели другие толкователи Писания, к буквальному пониманию текста, свт. Иоанн Златоуст оспаривает распространенное мнение (выражаемое и в приведенных словах прп. Максима): «Напрасно некоторые говорят, будто под смоковницею изображается Закон. Плодом Закона была вера; и этот плод уже принес, и время собирать этот плод уже наступило. Нивы, сказано, поспели уже к жатве» (Там же).Разные понимания евангельского повествования о смоковнице были в церковной традиции. Но никогда не было из нее сделано вывода, о том, что надлежит нам «безжалостно» и безнравственно относиться к природе.То же можно сказать и о вызывающем слезы неоязычников потоплении гадаринских свиней. Во-первых, в церковной традиции нет обычая ритуально резать свиней. При совершении Чина экзорцизма («отчитки», освобождения человека от демонической власти) священник не загоняет свиней в ближайший пруд. Как нет в Православии Чина проклятия деревьев, так не зафиксированы и стада свиней, сопровождающие экзорцистов. Во-вторых, уже само разведение свиней на Святой Земле было нарушением закона. В-третьих, через гибель этих свиней освободилась человеческая душа. Что все-таки выше? Что дороже? [14]Итак, вопрос о христианстве, язычестве и экологическом мышлении вновь и вновь обращается к главному: что есть человек? Каково место человека в иерархии бытия? Существует ли эта иерархия или всё одинаково? Евангельский ответ ясен: Сколько же лучше человек овцы! (Мф. 12, 12); Взгляните на птиц небесных… Вы не гораздо ли лучше их?(Мф. 6, 26).Еще десять лет назад христианство обвиняли за то, что оно унижает человека, называя его «рабом Божиим». Сейчас мода велит обличать христианство за то, что оно слишком возвышает человека, отказываясь считать его рабом стихий [15]. Лихорадочная смена обвинений доказывает только одно: мир, обвиняющий Церковь в противоположных и взаимоисключающих грехах перед человечеством, просто нездоров. Гриппующему больному то кажется, что в комнате слишком холодно, то представляется, что невыносимо жарко. А в комнате просто нормальная температура. Нормальная экологическая обстановка. «Вспомним категории пифагорейцев: предел – беспредельное, единое – многое, мужское – женское, свет – тьма, хорошее – дурное… Еще более определенным является отношение к беспредельному у элеатов: оно сведено к статусу небытия. Беспредельное у Платона, как и у пифагорейцев, соответствует множественному, движущемуся, темному – одним словом, дурному. У Аристотеля, наконец, все материальное тоже делимо, множественно и т.д., а нематериальное – это неделимое (целое). В этом смысле можно сказать, что у греков бесконечность в подавляющем большинстве случаев воспринималась и осознавалась как нечто дурное, как «дурная бесконечность» (Гегель). Ей противопоставлялся предел, единое, «целое» как нечто оформляющее, завершающее, благодаря чему хаос беспредельного превращался в космос. Можно… сказать, что понятие, противоположное «бесконечному», – а именно «конечное» (как имеющее конец – предел, завершение), есть понятие ценностно более высокое для греческого сознания. «В том, как греки видели и оформляли свой космос, можно заметить отсутствие чувства бесконечного. В своем образе мира они держались конечного, зримого, завершенного» » (Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. С. 469–470). ^ Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы. С. 183 и 250 ^ Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. С. 471. ^ Там же. С. 466. ^ Научный коммунизм: Учебное пособие / Под ред. акад. П.Н. Федосеева. М., 1981. С. 237. ^ Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений. М., 1974. Т. 42. С. 123. ^ Там же. С. 124. ^ Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 4-е изд. М., 1952. Т. 13. С. 219. ^ Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 80–81. ^ Вебер М. Избранные произведения. С. 89. ^ Еп. Михаил (Грибановский). Письма // Православная община. 1995. Вып. 25. С. 79. ^ Обратный пример из истории христианства: старец Амфилохий († 1970), подвизавшийся на острове Патмос, крестьянам в качестве епитимьи на исповеди давал повеление посадить дерево. «В засушливые летние месяцы он сам обходил остров, поливая молодые деревья. Его пример и воздействие удивительно преобразили Патмос: там, где на фотографиях начала нынешнего столетия, запечатлевших холмы возле пещеры Откровения, мы видим только голые и бесплодные склоны, сегодня буйствует лесная чаща» (Еп. Каллист Диоклийский. Через творение к Творцу. М., 1998. С. 3–4). ^ Прп. Максим Исповедник. Творения. Т. 2. С. 58–59. ^ Рискуя вызвать еще и неудовольствие искусствоведов, не могу все же скрыть слова английского христианского писателя Г. Честертона, вложенные им в уста отца Брауна: «Если вы не понимаете, что я готов сровнять с землей все готические своды в мире, чтобы сохранить покой даже одной человеческой душе, то вы знаете о моей религии еще меньше, чем вам кажется» (Честертон Г.К. Злой рок семьи Дарнуэй // Избранные произведения. Т. 2. С. 150). ^ «Итак, отношение христиан к природе распадается на два момента. Первый. Утверждение теологической значимости всех живых существ, которые почитаются лишь только потому, что они живые существа. Второй. Теоцентризм дополняется антропоцентризмом, согласно которому вполне обоснованным становится безжалостное отношение к природе» (Иоселиани А.Д. Проблемы экологии в контексте религии. С. 191). ^