Если Бог есть Любовь

Часть 1

Приступая к изучению истории религии, надо быть готовым сделать одно, может быть, неприятное открытие. Надо открыть и признать, что религии действительно и всерьез различны. Когда все вокруг твердят, что «все религии совершенно равнозначны и пути познания Вечной истины едины» [1] и разные религии суть всего лишь разные пути к одной и той же Цели, что разница между религиями лишь в некоторых обрядах, но по сути они все учат одному и тому же, – то нужна некоторая самостоятельность мысли и зоркость зрения, чтобы заметить, что мода все-таки ошибается. Религии – различны.В IX в. до Р. Х. ассирийский правитель Ашшурнасирпал II так описывает свои деяния: «Добравшись до города, где правил Хуллайя, я послал все свои войска на штурм, в жестокое сражение, и я победил. Во время битвы погибли шестьсот солдат противника. Я бросил в костер и сжег три тысячи жителей, ставших моими заключенными, не оставляя никого в заложники, но не стал убивать самого Хуллайя. Я разложил на земле их трупы, и я принес там в жертву их юношей и девушек. С Хуллайя я заживо содрал кожу и растянул ее на крепостной стене города Дамдаммуша, который я разрушил и предал огню» [2]. Подобные жертвоприношения были традицией. В VII в. до Р.Х. другой ассирийский властитель, Ашшурбанипал, так описывает свою религиозную деятельность по умирению великих богов, оскорбленных тем, что народ их недостаточно почитал: «Мой дед Синахериб был закопан, в жертвоприношение ему закопал я этих людей живыми. Их плоть скормил я псам, свиньям, воронам, орлам, совершив эти дела и так умиротворив сердца великих богов, моих владык» [3].И традиция, свидетельства которой только что приведены, – это традиция религиозная, а значит – духовная.Можно ли сказать, что это лишь обрядовая разница с той религией, которую в те века начинал исповедовать соседний народ, народ Израиля? Его Пророкам Бог говорил: Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся (Ис. 58, 6–7).Так что, путь Исаии и путь Ашшурбанипала – это разные пути к одной и той же Цели? Рериховка заклинает: «Но мы с вами знаем, что в основе каждой религии лежит высочайшая нравственность ее основателя» [4]. Полноте: честнее было бы сказать не – «знаем», а – «верим». Если же действительно знать историю религий с ее зачастую страшными страницами, то от практики и вероучений многих религий будет невозможно умозаключить к «величайшей нравственности» их основателей…Религии все-таки действительно различны. Эти различия надо замечать, сопоставлять и – оценивать.Именно последнее вызывает наибольшее недоумение у современного светского сознания. Разве можно оценивать религии по шкале «лучше – хуже», «выше – ниже», «совершеннее – примитивнее»? Разве все религии не одинаково ценны с духовно-нравственной точки зрения? Не будет ли проявлением нетерпимости и шовинизма отдать предпочтение одной религии перед другими, пусть даже весьма своеобразными? Как можно сравнивать религии между собой? Каждый народ и каждая эпоха выбирают себе те формы религиозной жизни, которые им по нраву и по вкусу. Корректно ли называть религию европейцев более высокой и совершенной, чем религия японцев? Или споры между религиями о том, какая из них истиннее всего, – лишь споры между поклонниками смокингов и сторонниками джинсов? Разные люди выбирают разную одежду. Это только естественно. Кто возьмется доказывать преимущество джинсовой пары перед костюмной тройкой или же выявлять недостатки одежды спортивного стиля по сравнению с вечерними платьями?Разные стили и модели одежд можно было бы сравнивать и выставлять им оценки по шкале «лучше – хуже» лишь в том случае, если бы у нас было ясное представление об «идеальной» одежде. Тогда можно было бы сказать, что поскольку именно вот этот вид одежды по таким-то параметрам не соответствует образу «идеальной» одежды, мы имеем право утверждать, что этот стиль несовершенен.Так и в мире религий можно оценочно сопоставлять религии лишь в том случае, если у нас есть некоторое представление о том, какой могла бы быть идеальная религия. Можем ли мы представить себе такую, идеальную, религиозную форму?Как ни странно – да. Чтобы это осознать, даже не нужно становиться лично религиозным человеком. Можно оставаться рядовым атеистом и считать, что все религии – это не более чем попытки человеческого ума мыслить об Абсолютном. И вот так, «со стороны», взглядом не богослова, а «религиоведа» можно легко увидеть: все религии схожими образами мыслят и в схожих словах говорят о Непостижимом и Беспредельном. Конечно, это всё человеческие слова и проекции человеческих представлений на Непознаваемое. Любая такая попытка «проекции» человеческого на Сверхчеловеческое есть определенная дерзость.Но разные религии решаются «узнать» в Абсолютном бытии разные человеческие свойства. Некоторые решаются «узнать» в Божестве – Разум. Некоторые – Действие. Некоторые – Закон. Некоторые – Силу. И вот, предположим, мы встречаем двух проповедников, один из которых говорит: «Я в Боге вижу Творца, Вечный Вселенский Разум, Владыку и Судию…» А второй дополняет: «Да, Вы правы, все это можно и должно сказать о Боге. Но я бы дерзнул добавить еще одно имя к тем, что Вы назвали… Еще Бог есть Любовь…»И какую же из этих двух предложенных концепций следовало бы признать более высокой, более человечной (хотя это слово здесь звучит несколько парадоксально), более гуманной?Даже человеку нерелигиозному при изучении многообразия религиозных мнений становится очевидно, что формула «Бог есть любовь» – высочайшая из всех возможных человеческих представлений о Божестве.Но раз это так, – значит, мы подобрали ключ к решению исходной проблемы религиоведения. Теперь мы знаем, на каком именно основании можно сравнивать религиозные учения между собой. У нас появился тот идеал, с которым можно соразмерять реальные исторические религии. Мерилом «Бог есть любовь» мы можем – как «лагом» – замерять реальную «глубину» разных религиозных течений. По поверхности реки трудно определить, где у нее глубины, где отмели. А лаг помогает отметить: тут мель, тут поглубже, а вот тут фарватер…Два вопроса будут интересовать нас в связи с исследуемой нами темой, и на эти два вопроса мы будем ждать ответ.Первый из них: есть ли в данной религии понимание того, что Бог есть любовь? Если же эта формула отсутствует, – то отсутствует ли она лишь в силу каких-то случайностей (скажем, ее просто не успели возвестить авторитетные в этой традиции тексты и учители), или же она в принципе невозможна в этой традиции и логически несовместима с ее исходными посылками.Второй же вопрос: если эта формула исторически присутствует (или хотя бы логически допустима) в данной традиции, то как именно понимает ее эта традиция?Начнем наш опрос с религии, которую принято считать наиболее архаичной: с шаманизма. Можно ли сказать, что – с точки зрения шаманизма – Бог есть любовь? Нет.Дело в том, что в шаманизме вообще нет представления о Боге. Для шаманистов существуют только духи: духи тайги, духи тундры, духи зверей, духи предков… Шаман «работает» с этими духами, связывает их волю (или влияет на нее) своими магическими заклинаниями. Восходя или нисходя по «мировому древу», шаман получает доступ в мир духов. Если магические знания шамана полны и сильны, то он подчиняет встреченного духа своим заклинаниям, а его энергию обращает на служение той цели, ради которой шаман и совершал свое мистическое путешествие.И как это характерно для мира магии и колдовства, не расположение сердца и не взаимная любовь важны для успешного «контактирования», но правильное воспроизведение заклинаний и ритуалов. Здесь не стоит вопрос о том, любит ли шаман духа или любит ли дух шамана.Магические техники действуют сами по себе. Тот мир духов, с которым общаются шаманы (как старые, так и новейшие – «экстрасенсы»), готов отозваться на любую кличку, на любой жест внимания – лишь бы человек вошел с ним в контакт. К. Леви-Стросс приводит в пример туземца из племени квакиутль (район Ванкувера в Канаде), который решил разузнать секреты шаманского искусства. Он согласился пройти все инициации, и шаманы поделились с ним своим мастерством. Наихудшие его подозрения подтвердились: в центре шаманской практики стояла симуляция. Например, скептика научили «пользоваться пучком пушинок, которые шаман прячет в углу рта; в нужный момент он, надкусив язык или вызвав кровотечение из десен, выплевывает окровавленный комочек и торжественно преподносит его больному как болезнетворное тело, извлеченное во время высасываний и прочих совершенных шаманом манипуляций» [5]. Однако вскоре скептика самого понудили практиковать эти ритуалы – и каково же было его изумление, когда при всем своем неверии в эти обряды он сам стал источником целого ряда исцелений [6].В ряде случаев исход контакта определяется просто борьбой воль, столкновением сил шамана и духов. Когда нивхи (малая народность Дальнего Востока) просят шамана помочь больному, а тот по какой-то причине отказывается, то просители силой берут его бубен и колотушку, идут в дом больного и начинают шаманить сами. Духи, услышав знакомый призыв, собираются, и шаману ничего не остается, как соглашаться камлать, дабы избежать неприятных объяснений с вызванными зря духами [7]. Причиной болезни всегда являются сами духи. Вопрос только в том, кто именно из них, и из какой они сферы (дело в том, что – по представлениям шаманов – вредить могут в равной мере и духи из мира надземного, и духи подземелья) [8]. При начале камлания шаман созывает своих духов-помощников, чтобы затем уже вместе справиться с тем духом, что вызвал болезнь пациента. Сначала «шаман выходил на улицу, чтобы впустить в себя своего главного духа-помощника.Возвращался он совершенно другим человеком: рычал, косился на людей, брыкался, пока помощники надевали на него плащ с ремнями и шапку. По объяснению собравшихся, происходило это потому, что камлавший в тот вечер шаман был еще начинающим; с годами же шаманы «овладевают» своими духами и бьются меньше». С этими рычащими, сердитыми и капризными духами и живет шаман, то подчиняясь их воле, то подчиняя их себе. Но о Боге здесь не вспоминают. О Боге как о Едином Источнике всего бытия шаманизм не знает. Поэтому формула «Бог есть любовь» для шаманизма оказывается беспредметной.И в классическом язычестве, в греко-римской религии, мы не найдем убеждения «Бог есть любовь». Понятие о Едином Боге здесь как будто присутствует. Но греки не случайно слово «Бог» (Qe`oz) считали происходящим от глагола q`ew – «бежать» [9]. Единый Бог для греков был безымянен и недоступен. К Нему нельзя было обращаться с молитвами.Даже философы теряются в своих попытках нащупать Первоначало. Вода или Огонь, Воздух или Беспредельное, Форма форм или Идея идей… Но все же То Бытие, Которое может быть названо Источником всего, Единым и подлинно Сущим, оказывается вне олимпийской религии.Зевс, глава олимпийского пантеона, не есть Бог в высшем смысле этого слова. Это бог, а не Бог. В диалоге «Федр» (246а) Платон дает такую богословскую зарисовку: небо («бесцветная, без очертаний, неосязаемая сущность, подлинно сущая, зримая лишь уму, – то, что за пределами неба») вращается, вокруг него во главе с Зевсом идут боги, питающиеся центральным светом. «Мысль бога питается умом и чистым знанием, созерцая подлинное бытие». Как видим, Зевс – не Бог в монотеистическом смысле. Он сам живет причастием. О Творце же и говорить бессмысленно – «творца и родителя этой Вселенной трудно отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать» (Платон. Тимей. 28с) [10].Зевс, не являющийся ни творцом мира, ни творцом людей [11], оказался владыкой Олимпа и мира. И значит, нет оснований считать Зевса Богом – Источной Причиной бытия, равно как и нет оснований видеть в нем Источник той любви, что привела к появлению людей.Если же даже в верховном божестве нельзя увидеть ту Любовь, «что движет солнце и светила», – то тем менее у нас оснований прилагать формулу «Бог есть любовь» к божествам меньшего ранга. Мурашкина Т.И. Защитим великие имена Рерихов и Е.П. Блаватской // Новая эпоха: Проблемы. Поиски. Исследования. М.; Рига, 2000. № 1 (24). С. 10. ^ Цит. по: Боттеро Ж. Рождение Бога: Библия через призму истории. М., 1998. С. 76. ^ Цит. по: Якобсен Т. Сокровища тьмы: История месопотамской религии. М., 1995. С. 260. Справедливости ради замечу, что это было время глубокого кризиса шумеро-вавилонской религиозной традиции, когда в ней усиливается влияние оккультно-магических практик и верований. ^ Мурашкина Т.И. Защитим великие имена Рерихов и Е.П. Блаватской. С. 10. ^ Леви-Стросс К. Структурная антропология. М., 1983. С. 155. ^ См.: Там же. С. 156. ^ См.: Крейнович Е.А. Нивхгу. Загадочные обитатели Сахалина и Амура. М., 1973. С. 448–449. ^ При изложении верований шаманизма я следую книге А.Б. Зубова «История религий. Кн. 1: Доисторические и внеисторические религии: Курс лекций» (М., 1997. С. 302–309). См. также: Элиаде М. Шаманизм: Архаические техники экстаза. Киев, 1998; Элиаде М. Мифы. Сновидения. Мистерии. М., 1996. ^ «Бог убегает от быстроты приближающегося к Нему ума, всегда предупреждает всякую мысль, чтобы мы в желаниях своих простирались непрестанно к новой высоте» (Свт. Григорий Богослов. Похвала девству // Творения. Т. 2. С. 133 [см. также: Он же. Творения. Т. 1. С. 440]). См. также: Тертуллиан. К язычникам. 2, 4. ^ Свт. Григорий Богослов, процитировав эти слова Платона, даже еще более ужесточает их смысл: Бога «изречь невозможно, а уразуметь еще более невозможно» (Свт. Григорий Богослов. Слово о Богословии. 1). Но впрочем, тезис о Божией непостижимости доводится святым Отцом до предела затем, чтобы сказать, что Сам Бог все же «посредством излияний и передаяний света входит в нашу жизнь» (Свт. Григорий Богослов. Творения. Т. 1. С. 393 и 413). ^ Крон (Кронос), а не Зевс – творец людей: «Создали прежде всего поколенье людей золотое вечно живущие боги, владельцы жилищ олимпийских. Был еще Крон-повелитель в то время владыкою неба…» (Гесиод. Труды и дни. 109–111). ^

Часть 2

Зло может прийти оттуда, откуда человек ожидал помощи. И потому, по замечанию А.Ф. Лосева, религиозное чувство римлян остается «очень осторожным, малодоверчивым. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет» [1] своим богам. Греки в этом отношении мало отличались от римлян: «Понятие любви к богу отсутствует в древнегреческом лексиконе» [2].Принципиальную внеморальность богов можно отметить и в вавилонском пантеоне: «Ясно, что термин «теодицея» в строгом смысле слова применительно к вавилонской религиозной мысли едва ли уместен: прежде всего по той простой причине, что вавилонские боги не всеблаги и не всемогущи (хотя бы в силу их множественности)» [3]. То, что мифические боги Вавилона создали людей, совсем не было неким даром. И вовсе не по любви к людям они создали людей. Бог Мардук творит космос (из трупа своей бабушки Тиамат) не потому, что он желает, чтобы другие существа испытали радость соучастия в бытии. Он решает частную и своекорыстную задачу: дать богам такие заботы, чтобы они не подумали свергнуть с трона его самого. И когда совет богов решает создать людей – то он решает при этом опять же свои сугубо «внутренние» проблемы. Вавилонские боги творят людей, чтобы те работали вместо них, чтобы люди буквально были рабами богов. Боги, доселе работавшие на рытье каналов, просят: «Да создаст праматерь род человеков, бремя богов на него возложим… труд богов поручим человеку… корзины богов – носить человеку!» [4]. Человек создан для того, чтобы вместо богов вести труды по благоустройству космоса.Один из шумерских мифов вообще полагает, что человек создан в пьяном разгуле богов: «Энки устроил пир… На пиру Энки и Нинмах выпили лишнего и решили развлечься. Нинмах взяла немного глины и слепила шесть уродов, а Энки завершил ее труд: он определил им судьбы и «дал им вкусить хлеба». Что собой представляли первые четыре урода, трудно понять; пятой была бесполая женщина, шестым существо, лишенное пола… далее следует столько пропусков, что разобрать смысл невозможно» [5].Кроме того, не будем забывать, что языческие боги суть олицетворения стихий природы. Природные же силы и процессы в принципе аморальны. В их осуществлении нет категории цели, а значит, они сами не могут придать смысла своей деятельности и не могут дать ей оценку. Они просто действуют – и все. Можно ли сказать, что гроза есть любовь? Нет. Но значит, и о богах-громовержцах (славянском Перуне, греческом Зевсе, древнеарийском Варуне) нельзя сказать, что они есть любовь. Можно ли сказать, что море любит человека? Нет. И значит, формула «Нептун есть любовь» столь же неуместна. Можно ли сказать, что солнце любит человека? Да, конечно, солнце – источник жизни. Но солнце может и убивать. Это прекрасно знали жители Египта, ибо их жизни всегда угрожали пустыня и солнце. И потому об их солнечном боге Ра также нельзя сказать, что «Ра есть любовь».Отсюда происходит коренное убеждение всего язычества (как древнего, так и новейшего), что пути добра и зла нераздельны. Как природа не различает созидание и разрушение, добро и зло, жизнь и смерть, свет и тень – так и людям, постигшим тайну вещей, не следует тратить время на эти иллюзорные различения: «Путь вверх и путь вниз – один и тот же»… «Как вверху – так и внизу» [6]. Даосы выразили это убеждение, неизбежно присущее всякому натуралистическому сознанию (т.е. сознанию, не понявшему тайну надприродного, личного, свободного и трансцендентного Божества), в своем знаменитом черно-белом знаке, уверяющем, что не бывает добра без зла и зла без добра.

Дело сводится к тому, каковы интересы данной силы и каково ее расположение к нам в данный момент. Солнце согревает и этим дает жизнь, но оно же, сжигая, может уничтожить жизнь или же, скрывшись, убить холодом. Нил приносит жизнь, но необычно низкий или необычно высокий Нил несет разрушение и смерть» [7]. И о каждом боге, даже самом симпатичном, какой-нибудь миф все равно расскажет какую-нибудь гадость. Даже Гор – спаситель Осириса и благодетель людей – однажды отрубает голову своей матери, Изиде.Если о каком-либо боге или герое языческих мифов и можно сказать, что от него к людям направлена только любовь, то все же нельзя не заметить, что этот бог или герой – отнюдь не первенствующий член пантеона. Любовь есть частное и совсем необязательное проявление сонма бессмертных богов в мире людей. В язычестве можно найти бога, любящего людей, но там нет Бога, о котором можно было бы сказать, что Он (не он, но – Он) любит людей.Язычество Дальнего Востока имеет не более оснований, нежели язычество Средиземноморья, сказать, что «Бог есть любовь». Высшее начало мироздания здесь называется Дао. Дао – это закон. Он правит, но ничего не желает. Он всем управляет, но не ставит никакой цели. Он проявляет себя в мире людей, но люди для него не более чем предмет воздействия, ибо, как говорит один китайский текст, для Вселенной человек, «если сравнить его с тьмой вещей, похож на кончик волоска лошадиной шкуры» (Чжуан цзы. 17) [8]. И сколь странно выглядело бы утверждение о том, что «третий закон Ньютона любит людей», столь же странно выглядело бы и утверждение о том, что Дао любит людей. Таблица умножения не испытывает любви к нам. И аналогично не стоит приписывать это чувство «всемирному закону Дао».В языческом мышлении вообще вполне уместно убеждение, согласно которому бытие и Вселенная не столько любят человека, сколько болеют человеком. Если человек преступает законы природы – природа его просто устраняет, безмолвно и бессострадательно стирая непослушный нарыв со своего спокойно-бесстрастного тела, столь гармонично сочетающего процессы созидания и разрушения…Кроме того, естественная философская логика требует подчеркнуть непостижимость Высшего бытия. Как и любая философия вне Откровения, китайская мысль ищет очистить мышление о Дао от всех положительных характеристик. И делает это, пожалуй, даже слишком настойчиво: и такая напряженная забота о том, чтобы оградить Высшее от усилий человеческого познания и именования, мешает поставить другой вопрос: а точно ли Высшее желает быть только непостижимым, а точно ли Оно желает остаться безымянным? Впрочем, и слово «желание» применительно к Дао оказывается лишним и пустым… Все человеческие слова умирают при приближении к Дао. А само оно молчит. Оно просто действует (причем о его действии лучше всего сказать словом «недеяние»), но не обращается к людям с человеческим словом. Здесь нет диалога. «То, что Дао почитается, вытекает из естественности, а не из повелений Дао» (Лао-цзы. Дао дэ цзин. 51).«Человек следует земле. Земля следует небу. Небо следует Дао, а Дао следует естественности» (Там же. 25). Однако если Дао лишь следует своему закону, но не любит, – то и человека трудно позвать на путь любви. В зависимости от того, как человек понимает Высшее начало, он понимает и самого себя. Самоощущение человека становится подобным его богословию.Если Дао не желает и пребывает в недеянии, то таким же должен быть и человек. «Человек с высшим дэ не стремится делать добрые дела, поэтому он добродетелен; человек с низшим дэ не оставляет намерения делать добрые дела, поэтому он не добродетелен; человек с высшим дэ бездеятелен и осуществляет недеяние; человек с низшим дэ деятелен и его действия нарочиты» (Там же. 38).Но безличностное Дао – «Великая Пустота» – не мыслит, не ставит цели, не дает нравственные заповеди, рассчитанные на свободных существ, и не любит мир, которым правит. Соответственно к Дао нельзя обращаться с молитвами. И мир не должен любить Дао: «Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которых народ любит и возвышает. Еще хуже те правители, которых народ боится, а хуже всех те правители, которых народ презирает» (Там же. 17). Так что то бытие, о котором не знают ничего, лучше и выше Того Бога, Которого люди любят… Здесь вновь мы возвращаемся к нашему исходному вопросу: какая богословская формула выше – та, которая говорит: «Бог есть любовь», или та, которая утверждает: «Бог есть ничто». Более достойно видеть и ощущать в Боге Любовь или же «Великую Пустоту»?.. Даосизм сделал свой выбор, христианство – свой. Но то, что эти традиции непохожи друг на друга, что они не едины, что они сделали именно выбор, – этого не заметить все-таки нельзя.Безличностное понимание Дао странно с точки зрения европейца, воспитанного на понимании Бога как Живой Личности и на Библии, которая утверждает, что Бог не только не ускользает от людей, но еще и стремится приблизиться к ним как можно ближе.Но еще более странна для европейца радикальная всеядность китайской кухни. Как известно, китайцы едят все, кроме того, что ядовито (вообще-то ядовитое кушать тоже можно – но только готовить его надо дольше). И змеи, и крысы, и насекомые сгодятся на китайской кухне. Но самое дикое, на вкус европейца, блюдо китайской кулинарии – это мозг живой обезьянки. В китайском ресторанчике ты заказываешь некое блюдо с восточно-экзотическим названием (скажем – «Вдоль по Хуанхэ-матушке»). И тебе выносят живую обезьянку. Ее голову зажимают в специальных тисках, чтобы обезьянка не дергалась, а чтобы она не слишком верещала – по желанию клиента ее можно оглушить ударом молоточка по темени (ударить должен сам заказчик и потребитель этого яства). Затем специальным ножичком вскрывается черепная крышка. И вот, пожалуйста, – вожделенный мозг примата открыт пред тобой. Что называется – «посолить по вкусу». И можно кушать [9]…Вы содрогаетесь? А почему? Ведь тигры в джунглях кушают обезьянок? А мы чем хуже? Если природа так устроена, что одна ее часть живет через пожирание другой, – то почему мы не должны позволять себе то, что законом Дао дозволено тиграм? В чем отличие человека от тигра? И тигр – часть природы, и человек… А если человек есть часть природы, а над природой нет Личного Разума, который ставил бы цели, предписывая нравственный долг и заповедуя людям свободно следовать этому надприродному Замыслу, – то нельзя требовать от человека, чтобы он жил по другим законам, нежели по тем, по которым живут джунгли.И молчание Дао, которое приводит в благоговейное чувство китайцев, способно вызывать совсем иные чувства у европейцев, привыкших к говорящему Слову: «Вечное безмолвие этих бесконечных пространств меня пугает» [10]. Молчащие Небеса – это, скорее, знак богооставленности. Это – признак катастрофы, разрыва общения, а не знамение приближения к Полноте духовного знания. Во всяком случае, молчание и бездействие трудно посчитать проявлением Любви…Продолжая наш опрос, мы можем поискать формулу «Бог есть любовь» в индийской религиозной мысли.Способен ли к любви Брахман? Любовь есть чувство свободное, избирающее, личностное. И потому только Личность способна к нему. Брахман же, по убеждению индийской мысли, есть начало безличностное.Индийская религиозная философия в большинстве своих школ исповедует пантеизм. Это учение, отвергающее понимание Бога как Личности и видящее в Божестве только энергию, знакомо нашим современникам не столько по индийской философской литературе, сколько по изданиям оккультного, теософского и каббалистического характера. Божество в подобной литературе трактуется как вселенская энергия, которая едина для всего мироздания, которая является единственной и единой подлинной причиной всего мирового многообразия. Эта единая энергия бессознательно и бесцельно проявляет себя, выражаясь во множестве мировых феноменов (в том числе и в человеческом сознании).Брахманизм полагает, что мир есть сновидение Брахмана. Мы снимся Божеству. Мир есть иллюзия («майя»), и человек для освобождения своего сознания должен отказаться от своего иллюзорного убеждения в том, что он есть самостоятельное духовное существо (личность), и прийти к пониманию того фундаментального факта, что его собственная душа («атман») есть всего лишь частица Всемирного Брахмана. И мир вокруг меня, и я сам снюсь себе. И даже не себе – а Единому Божеству [11].Если человек будет любить свои сновидения – он останется в печальном мире, где властвует безрадостный «закон кармы». И значит, не надо привязываться к миру, нужно брать пример с безлюбовных и бесцельных игр Божества: «Пармаштин как бы играя создает миры» (Законы Ману. 1, 80).По воззрениям брахманизма, мир создан в танце Шивы. Но этот танец несет не только жизнь, но и смерть. В европейской традиции та же идея высказывалась у Гераклита, по знаменитому афоризму которого, – космос есть дитя. Ребенок для Гераклита – символ безответственности. Как это пояснял А.Ф. Лосев: «Кто виноват? Откуда космос и его красота? Откуда смерть и гармоническая воля к самоутверждению? Почему душа вдруг исходит с огненного Неба в огненную Землю и почему она вдруг преодолевает земные тлены и – опять среди звезд, среди вечного и умного света? Почему в бесконечной игре падений и восхождений небесного огня – сущность космоса? Ответа нет. «Луку имя жизнь, а дело его – смерть» (Гераклит. Фрагмент В. 48). В этой играющей равнодушной гармонии – сущность античного космоса… невинная и гениальная, простодушно-милая и до крайней жестокости утонченная игра Абсолюта с самим собой… безгорестная и безрадостная игра, когда вопрошаемая бездна молчит и сама не знает, что ей надо» [12].Итак, Гераклитово сравнение космоса с играющим ребенком малоутешительно: так же капризно и жестоко, без сострадания, бог может разрушить мир (и разрушает), как ребенок топчет свои песчаные замки [13].Энергия сохраняет жизнь и разрушает ее вполне бессознательно. Разные проявления одной и той же энергии живут по одним и тем же законам, но только возникают в разных ситуациях. Так, электрическая проводка во всем доме составляет единую систему. Ток – один и тот же во всех приборах. Но в магнитофоне он производит звук, в телевизоре – образ, в лампочке – свет, в холодильнике – холод, а в кипятильнике – тепло, из вентилятора он гонит воздух, а в пылесос его загоняет. Но зависит ли от воли электричества, как именно оно проявит себя в каждом конкретном приборе? Можем ли мы сказать, что электричество любит греть воду в кипятильнике? Можем ли мы предположить, что однажды электричество скажет себе: «Что это я все замораживаю да замораживаю в этом холодильнике? Дай-ка я здесь попробую сосиски поджарить!»? Можем ли мы представить себе, что электричество сможет однажды свободно и любовно простить ошибшегося электромонтера: «Эх, Петрович!.. По всем законам Ома от тебя сейчас лишь обгоревшие подметки должны остаться. Но уж больно мужик ты хороший, и дома у тебя жена с малыми детьми… Так что отпущу тебя… Ты только в следующий раз будь осторожней. Иди и не греши больше!»?При всем многообразии своих проявлений электричество (как домашнее, так и «космическое») все же несвободно… Лосев А.Ф. Эллинско-римская эстетика I–II в. М., 1979. С. 35–37. Ср. слова китайского мудреца Конфуция: «Отдавать все силы служению людям, почитать духов и держаться от них в отдалении – это и есть мудрость» (цит. по: Малявин В.В. Конфуций. М., 1992. С. 202). ^ Доддс Э.Р. Греки и иррациональное. С. 60. ^ Клочков И.С. Духовная культура Вавилонии: человек, судьба, время. М., 1983. С. 115. ^ Сказание об Атрахасисе. 180–191 // Я открою тебе сокровенное слово: Литература Вавилонии и Ассирии. М., 1981. С. 55–56. ^ Крамер С.Н. История начинается в Шумере. М., 1991. С. 119–120. ^ Блаватская Е.П. Тайная Доктрина. Рига, 1937. Т. 2. С. 630. Между прочим, оккультная и фашистская свастика, зримо демонстрирующая равенство всех направлений, имела и значение, указующее на фундаментальное оккультное убеждение в равенстве «верха» и «низа» (см.: Воробьевский Ю. Мистика фашизма // Россия. 1995. 12–18 апреля. ^ Франкфорт Г., Франкфорт Г.А., Уилсон Дж., Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека. М., 1984. С. 77. ^ Цит. по: Зубов А.Б. Эсхатологическая уникальность христианства // Континент. № 78. С. 242. ^ Всю эту процедуру мне довелось видеть в видеофильме «Лики смерти». ^ Паскаль Б. Мысли. М., 1995. С. 137. ^ «Несовершенный, тварный мир предстает глазам индийца средних веков всегда в виде мучительно-суетливого, нескончаемого круга перерождений – сансары. Шанкара и его школа (адвайта) решают этот вопрос простой аннигиляцией мира как нереальной, незначимой сущности; реален, т.е. поистине существует, один только вечный Абсолют, Брахман, а все, что мы воспринимаем в виде пространственно-временного существования, т.е. мира, есть майя – космическая иллюзия, мираж, марево, которое следует распознать в качестве такового и решительно отбросить. В адвайтистских компендиумах обычно приводится ряд примеров (я бы сказал, учебно-тренировочных образов), долженствующих показать принцип действия майи. При определенных условиях освещения, к примеру, человек может принять пластинку перламутра за серебро или, скажем, в сумерках испугаться веревки, лежащей поперек тропы, подумав, что это змея. Однако более внимательный осмотр убеждает, что ни серебра, ни змеи перед нами нет; точно так же, обретая должный взгляд на вещи, человек убеждается, что мира, собственно, нет: есть один Брахман, являющийся в разнообразных формах. Он, их субстрат, реален, сами же формы – нет. На свете вообще нет ничего, кроме Единого; всякая множественность мнима. Поэтому такая система взглядов называется а-двайта-вада, т.е. учение о не-двойственности всего сущего» (Семенцов В.С. Бхагавадгита в традиции и в современной научной критике. М., 1985. С. 111). ^ Лосев А.Ф. Античный космос и современная наука. М., 1927. С. 231. ^ По мнению английского проф. К.М. Робертсона, несмотря на то, что греческие боги «воспринимаются в человеческой форме, их божественность отличается от человечности в одном страшноватом аспекте. Для этих вневременных, бессмертных существ обычные люди – словно мухи для резвящихся детей, и эта холодность заметна даже в их изваяниях вплоть до конца V столетия» (цит. по: Доддс Э.Р. Греки и иррациональное. С. 98). Более утешительно воззрение Платона, который полагает, что боги при игре с людьми все же какие-то законы соблюдают: «Так как душа соединяется то с одним телом, то с другим и испытывает всевозможные перемены, то правителю этому подобно игроку в шашки не остается ничего другого, как перемещать характер, ставший лучшим, на лучшее место, а ставший худшим – на худшее, размещая их согласно тому, что им подобает» (Платон. Законы. 903d). Но в конце концов: «Человек – это какая-то выдуманная игрушка бога» (Там же. 803с). У Плотина то же: люди – «живые игрушки» (Плотин. Эннеады. 3, 2, 15, 32). ^

Часть 3

But since we cannot expect such behavior from impersonal energy, then we have no right to say of the impersonal Brahman of Indian mythology: "Brahman is love." i.e. only if He is a Person – He is capable of mercy. As V.N. Lossky said: "The highest right of the Tsar is mercy" [1]. The king can forgive where the law requires punishment. In order to recognize mercy in God, one must see in Him not an impersonal and unfree energy or the basis of existence, but a free Personality. According to Blavatsky, "Divine Thought has as little personal interest in them (the Supreme Planetary Spirit-Builders) or in their creations as the Sun has in relation to the sunflower and its seeds" [2]. But from the point of view of Christianity, even "Newton's theory of 'universal gravitation' is only a faded and weak reflection of the Christian teaching about the 'bonds of love' that bind the world together" [3]. What in Newton was simply secularization, in Blavatsky becomes triumphant nihilism. Faithful to Christian intuition, A.F. Losev, when describing the materialistic worldview, uses the same image as Blavatsky – but not with delight, but with bitterness: "Does the Sun care about the Earth? It is not evident from anything: it "attracts it in direct proportion to the mass and inversely in proportion to the squares of the distances" [4]. The law of gravitation simply operates, and if the gravitational field of the earth attracts a certain apple to a certain head, this does not mean in any way that the earth has any personal loving feeling for this apple or for this head. The law of gravitation acts not because it has decided to act in a given situation, but because it generally acts everywhere and always, and acts in the same way. And in the pagan sage, who has known all the power and peremptory nature of Fate, the optimism of Christians, convinced that God is love, can only cause a smile... We will persistently turn to Buddhism with our question about God and love. Is the formula "God is love" acceptable to a Buddhist? No. From the point of view of Buddhism, there is a double heresy in this statement. Firstly, in Buddhism there is no concept of God at all. Buddhism is called an atheistic religion. The most authoritative propagandist of Buddhism, Suzuki, put it this way: "If Buddhism is called a religion without God and without a soul, or simply atheism, its followers will not object to such a definition, since the concept of a Supreme Being standing above his creatures and arbitrarily interfering in human affairs seems extremely offensive to Buddhists" [5].Secondly, love is not thought of in Buddhism as the most perfect state of being. Of course, Buddhists are first and foremost human beings, and like all human beings, they believe that it is better to love than to hate. But there is still a state of the soul that in Buddhism is thought of as rising above love. This is dispassion. The Buddhist ideal of non-action presupposes that a person should stop all his actions so that they do not give rise to effects and do not continue the "karmic chain" of endless alternations of effects and causes. To stop all actions means, including those actions that take place not in the physical world, but in the "mental" world, i.e. to stop all movements of the mind and all movements of the heart and feelings. There are only perceptions, but there is no perceiver. There are actions, but there is no active one. The Buddhist concept of "anatman" denies the existence of personality: "Buddhism denies a single, substantial principle, which is the agent of human actions... According to the Buddha's teaching, introspection is "connected" to all movements of the body, and in the processes of ordinary life. Even the daily routine of a monk's life must be encompassed by introspection—whatever he does, he must do consciously and purposefully, "setting the smriti in front of him" and following certain rules. What are these rules? First, the analysis of reality in terms of "dharmas", "skandhas", "ayatans", "dhatu" (elements, groups, bases, spheres of elements), the main purpose of which is to develop the habit of seeing the world discretely. Second, awareness of any event in the modes of existence, arising and cessation, each of which is instantaneous. Thus the attention of the adept is chiefly concentrated on the composition and changeability of all things and events. This is especially clearly manifested in meditation on the nature of the body, perhaps the most important in the Buddhist practice of "detachment" from the world. The struggle with the flesh, which is waged in one form or another by almost all religions, in Buddhism, in comparison, say, with Jainism and Ajivika, is rather theoretical. Instead of killing it physically, the Buddhist will develop the right attitude towards it, namely, an attitude in the perspective of death (what the body will be after it – a pile of bones or a crowd of insects). Cultivating disgust for the body is one of the most important ways to develop a salutary non-attachment to sensual objects" [6].So, if Brahmanism proposes to see only the One, only God in meditation and to dissolve the perception of all particulars in this experience of unity [7], then Buddhism suggests exactly the opposite: notice only the details, but avoid endowing anything with integrity, unity. "An ignorant person thinks: "I am going forward." But the one who is free from delusion will say: "If the idea arises in the mind: 'I am going forward,' then immediately a nervous impulse arises with the idea, the source of which is the mind, and causes a bodily reaction." Thus the fact that this heap of bones, kindly called the "body," is moving forward is the result of the propagation of a nerve impulse caused by the mind. Who is the one who is coming? To whom does this walk relate? In the final analysis, it is the walking of impersonal physical elements, and the same applies to standing, sitting, and lying down" [8]. So who and whom is to be loved here? In folk Buddhism (perhaps not without the influence of Christianity) the idea of "bodhisattvas" appeared – people who refuse to achieve "nirvana" in order to have compassion for people. In folk Buddhism, Jataka literature also arose, containing the most beautiful examples of sacrificial love. But this is for those who did not understand and did not accept the "straight path". "The desire to do good to living beings is approved only in the lower stages of the mystical path. But later it is completely rejected, since it retains the imprint of attachment to personal existence with its inherent belief in selfhood" [9]. As the Diamond Sutra says, when a bodhisattva brings into "nirvana" as many beings as there are grains of sand in the Ganges River, he must realize that he has not saved anyone. Why? If he believes that he has saved a number of sentient beings, then he retains attachment to the idea of the "self", the "I", and in this case he is not a bodhisattva [10].Buddhists themselves admit that the sacrificial ethics of Mahayana and Jatakas are in contradiction with the foundations of Buddhist philosophy. "It is hardly possible to invent anything more contrary to the teachings of Buddhism than the idea that 'nirvana' can be rejected. One may not enter a paradise represented by a particular place, but "nirvana" is essentially a state which invariably arises after the disappearance of ignorance, and one who has attained Knowledge cannot, however much he may wish it, fail to know what he already knows. These erroneous ideas about the behavior of bodhisattvas are completely absent in the instructions addressed to disciples who are chosen for initiations of higher levels" [11].As can be seen, in Buddhism one should not wait for the birth of the formula "God is love." Everything is an illusion. So the Zen koan asks: "The Buddha and the butterfly are looking at each other. Does Buddha dream about a butterfly? Or does a butterfly dream of Buddha?" But any dreams, from the point of view of a Buddhist, must be destroyed one day. Since only a person is capable of love, we can only turn to monotheistic religions, i.e. to those that the Supreme and Primordial Deity understands as a free Person.Let us approach a Muslim theologian and ask: "Can we say of Allah that He is love?" This is natural, because there is no direct formula "God is love" in the Koran, and it is not so easy for a person of any faith to pronounce a theological formula that is absent in the scripture that is sacred to him. And yet, after some reflection, the Muslim teacher will answer us: "Yes. Of course, first of all, Allah is will. But we can also say that in Him there is love for people. Love is one of the 99 holy names of the Almighty." And I will ask my interlocutor: "And what deeds of love are inherent in the Almighty, according to the Koran? In what way was Allah's love for people manifested and in what is it attested?" – "He created the world. He sent His prophets to the people and gave His law." And then I will ask my third question: "Was it hard for Him?" – "No, the world is negligible compared to the power of the Creator." He addresses people from such a great distance that human suffering is not visible to Him. God's love for the world, as it is understood in the Islamic image of the Creator, is not sacrificial. They love other people's children so much: they happily catch their smiles, but do not spend sleepless nights at their cradle... In the middle of winter, the Muslim world celebrates the holiday of Laylat al-Qadr (the 27th of the holy month of Ramadan). In Russian translation, it is usually called: "Night of Predestination", although the name of the holiday literally means: "Night of Power", "Night of Power". The traditional translation, however, very accurately reflects the essence of the holiday. In Muslim legends about the creation of the world, it is said that Allah first of all created a book (kitab) and a reed stick for writing (kalam) and wrote down everything that would happen to each of the living. However, there is one night in the year when you can beg Allah to rewrite "your" page in the book. It was called "Nights of Predestination". On this night, Allah descends from the seventh heaven to the first heaven, the closest to the earth. Allah becomes so close to people that He hears all their prayers. And if a faithful Muslim spends this night in prayer, then his petitions will be heard and fulfilled [12]. A clear and beautiful image. But as a Christian, I ask: Can't God really go any lower? In Islam, it seems to me that the very idea of setting a limit to love, a limit to God's freedom, is not fully thought out: "Only up to this, and no further!" Islam condemns us Christians for not paying enough attention to the transcendent incomprehensibility of the Creator. The idea of God-manhood seems to Muslims to be incompatible with the ideas of sublime philosophical apophatics (i.e., with the conviction of the complete incomprehensibility of the Absolute). And indeed, when we talk about God, we must be extremely careful. One must guard oneself from imposing our, human, limitations on the Infinite. But does not the Muslim assertion that God cannot become man turn out to be an "all-too-human" doubt of God's power? Does not this denial become a limitation of the Creator's freedom? But love is capable of such actions that will seem impossible and unacceptable to someone who has not yet experienced love. The Gospel presents God's relationship to man in such a way that it can be said: God is full of love for man. Christ crucified is truly both a temptation and foolishness (cf. 1 Corinthians 1:23). God is free to choose His paths to man. He can appear in thunder and lightning. Or maybe in the form of a slave and a wanderer.Here it is: in the "slave form" (Fyodor Tyutchev), and not surrounded by legions of Angels, God visited people. "Hiding" His divinity, the Creator turned out to be Emmanuel ("With-us-God"). God is indeed too different from man, and therefore both strange and wonderful. What do you ask about My name? [It's wonderful.] (Gen. 32:29; cf. Judg. 13:18). And they will call His name Wondrous (Isaiah 9:6).Yes, God's love can come closer to man and to our sins than it seems to Muslims, who, in concern for the integrity of their monotheism, strive to oppose the Creator and the world as strictly as possible.In the early 80s, I heard an amazing story in the Tretyakov Gallery. In those years, the guides of this museum either did not know or did not have the right to tell visitors about the religious meaning of the icon. And therefore they gave icons completely non-traditional, non-ecclesiastical interpretations. Thus, Rublev's "Trinity" turned into a "call for the unification of the Russian lands." Thus, the chalice in which the Blood of Christ was collected, flowing down from the Cross, turned into "a symbol of victory over the Muslims" [13]. But that time I heard something unexpected about one icon. The interpretation was artificial, but still Christian.The guide told about the icon of the Mother of God "of the Sign". Red glints were visible on the uplifted arms of the Mother of Christ. The same reddish tones appeared on the face. A symbolic-theological explanation of this feature of some icons of the Mother of God can be found in the book by E.N. Trubetskoy "Speculation in Colors". The guide preferred to give a historical explanation. It was a Russian icon of the XIII century. And what is this century in the history of Russia? The centenary of the Batu Khan invasion, the century of defeats and fires. And these red tones on the face of the Mother of God are a reflection of earthly fires. The fire that scorches Russian cities reaches Heaven and touches the One Who has spread Her veil over our land... Whether this is really how the iconographer himself understood his icon – I do not know. But it is profoundly true that in Christianity there is a conviction that people's pain becomes God's pain, that the suffering of the earth scorches Heaven, as it were. This feeling – that God empathizes with human suffering – does not exist in Islam... And now let's approach the religion of Ancient Israel with our question.The texts of the Old Testament tell us directly: "God is love." Yes, God has shown His love by His works. He freely, without being compelled by anyone or anything, created the world and man, He gave us prophets and the Law out of His love. And He also brought people the greatest gift – freedom [14].How does God communicate with people? For all His supermundaneness, He does not simply give the Law. He requires people to keep His commandments. Reading the Old Testament, one can easily see that God is concerned about people's lives. How people must have behaved, and how close the Creator must be to them – if once the Bible has to testify: "And the Lord repented that He had created man on earth, and grieved in His heart" (Gen. 6:6). Lossky V.N. Domination and the Kingdom (Eschatological Study) // Theological Works. Moscow, 1972. Sat. 8, p. 214. ^ Blavatsky E.P. Secret Doctrine. Riga, 1937. T. 2. P. 201. ^ Zenkovsky V.V. Osnovy khristianskoy filosofii [Fundamentals of Christian Philosophy]. Moscow, 1992. P. 148. ^ Losev A.F. Filosofiya [Philosophy]. Mythology. Culture. Moscow, 1991. P. 130. ^Cit. From: Lossky N.O. Values and Being. Paris, 1931. P. 131. ^ Lysenko V.G. Buddha kak lichnost', ili Lichnost' v buddhisme [Buddha as a personality, or Personality in Buddhism]. Moscow, 1993. Pp. 131 and 124–125. ^ "From death to death goes he who sees anything like a difference" (Brihadaranyaka Upanishad. 4, 4, 19). ^ Conze E. Buddhist Meditation: Pious Exercises, Attentiveness, Trance, Wisdom. Moscow, 1993. P. 42. ^ Davy-Neel A. Dedication and Initiates in Tibet. St. Petersburg, 1994. P. 159. ^ See: A. Davy-Neel, Initiation and Initiates in Tibet. P. 135. Cf.: "Thus, O Subhuti, the bodhisattva, the great being, leads immeasurable and innumerable beings to liberation. And yet there is no one who is liberated and through whom he is led to liberation" (Ashtasahasrika Prajnaparamita, 1). ^ Davy-Neel A. Dedication and Initiates in Tibet. Pp. 138–139. ^ See: The Holy Qur'an. Semantic translation of the 28th, 29th and 30th parts with commentary by Abdurrahman Saadi. Moscow, 1999. P. 320. ^ Unfortunately, it was this non-ecclesiastical ideological interpretation of the Orthodox Cross with a crescent moon that became widespread and began to cause understandable resentment among Muslims.Here is one of such testimonies: "The President of Tatarstan M. Shaimiev made a statement made by the chairman of the Tatar Public Center (TOTs) Zainullin as dangerous for interethnic and interfaith relations. The leader of the TOC issued an ultimatum demanding that the so-called anchor crests be removed from the Kazan churches, seeing in them a violation of the Muslim crescent (the crescent has been placed at the base of these crosses since ancient times)" (Izvestia. 1998. December 23). This is really an anchor, a sign of hope. And such crosses were still in the ancient Roman catacombs, many centuries before the emergence of Islam. ^ Not all theological and philosophical schools of Islam consider man to be free, claiming that God is the direct cause of all events. For example, Al-Ghazali in his treatise "The Resurrection of the Sciences of Faith" depicts the relationship between the world and God as follows: "The sun, the moon and the stars, rain, clouds and the earth, all animals and inanimate objects are subject to another force, like a pen in the hand of a scribe. It cannot be believed that the signatory ruler is the creator of the signature. The truth is that the real creator of it is the Almighty. As it is said by Him, the Almighty, "and it was not you who threw it when you threw it, but Allah threw it" (quoted from: Stepanyants M.T. Philosophical Traditions of India, China and the World of Islam // History of Philosophy: West – Russia – East. Moscow, 1995. 1, p. 413). Man is the place where Allah's power is applied: "How do you believe in Allah? You were dead, and He made you alive, then He will kill you, then He will revive, then you will be returned to Him" (Qur'an 2:26). The Old Testament statement is quite definite: God created man from the beginning, and left him in the hand of his will (Sir. 15:14). ^

Part 4

And yet the Old Testament does not yet know God who became man [1].Where in the world of religions is there the idea that God's love for man can be so strong that He, the Creator, condescends to people? There are many myths about the incarnation of gods in the human world. But these are always the incarnations of some "secondary" gods, these are stories about how one of the many celestials decided to come to people, while the deity, revered in a given religious system as the source of all life, never crossed the threshold of his own all-bliss. Neither Prometheus, who dies for the sake of men, nor Horus, whose sacrifice was so prized by the Egyptians, embody the Absolute Deity. Odin (Wotan, Wodan), who crucified himself on the world tree Yggdrasil [2], is also not the Absolute. One leads himself through torment in order to acquire the knowledge of runes and spells he lacks [3]. Before us is a sacrifice to oneself and for oneself. Voluntary immersion in pain is one of the traditional means of shamanic initiation [4]. And since Odin needs such experience to acquire the knowledge he lacks, it means that he cannot be perceived as the Primordial Fullness.In folk religions (paganism = nationality) heroes and demigods suffer. But the truly Supreme does not make itself accessible to human pain. This idea is found in Krishnaism, where Krishna is understood as the Personal and One Creator God. The Bhagavad Gita is often called the "Indian gospel." This book [5] really preaches a great idea: God must be approached with love. It is not the technology of meditation or animal sacrifice that brings a person closer to God, but a loving heart. This idea was nothing new in comparison with the preaching of the older Old Testament prophets of Israel. But for India, it was quite revolutionary. Bhagavad Gita" tells us that the "Supreme Lord" Krishna did not just create the world and did not just give revelation. He personally, directly, brought it to people. He became a man. And not even a king, but a servant, a charioteer.And yet, when you get acquainted with this book, questions arise. First: Did Krishna become a man completely and forever? No, only for the duration of the lesson he seemed to be a man. His true forms are not at all human, and he uses his human form only as a cover that allows him to come closer to people. It was not difficult for him to be a man, and he himself did not experience either human pain or human death... He commands people to love him. But whether he himself loves people remains not entirely clear; in the Bhagavad Gita there is not a single line about love for people.The plot of the Bhagavad Gita is built around the young warrior Arjuna, who must forcibly defend his right to the inheritance taken from him by unscrupulous relatives. With the help of Krishna, Arjuna gathers a huge army. But just before the battle, when Arjuna enters the field of the upcoming battle, he peers into the ranks of his enemies and suddenly realizes who he will have to fight; and then he says in a humanly shocked way: "At the sight of my relatives coming to fight, Krishna, my legs give way, my mouth is dry. My body trembles, my hair stands on end. I can't stand, my mind is confused. I find no benefit in killing my relatives, in fighting. Those for whom the kingdom, pleasures, happiness are desired, intervened in this battle, leaving their lives: mentors, grandfathers, fathers, sons, grandchildren, brothers-in-law, fathers-in-law, uncles - all our relatives. I don't want to kill them. After the murder, what kind of joy will we have? After all, having destroyed our race, how can we be happy? Woe, alas, we are plotting to commit a grievous sin: for the sake of the desire of royal pleasures to destroy our kinsmen.Thus speaking, in the struggle, Arjuna drooped to the bottom of the chariot, dropping his bow and arrows; his mind was shaken with grief" (Bhagavad Gita. 1:29-47). And what about the divine Krishna? At that moment he finds the following words for a person: "Having left the insignificant weakness of the heart, arise, ascetic! You are sorry for those who do not need pity: those who know do not grieve either for the living or for those who have departed. These bodies are transitory, the bearer of the body is called eternal. So, fight, Bharata! The born will inevitably die, the dead will inevitably be born; for the inevitable you must not grieve" (Ibid. 1, 3, 18, 26). Krishna says all this "as if with a smile" (Ibid. 2:10). "And without you all the warriors who stand against each other will perish. Therefore, arise, conquer your enemies, attain glory, enjoy the flourishing kingdom, for I smote them before, you be only an instrument, like the warrior standing on the left. All the heroes whom I have killed in battle, do not hesitate" (Ibid. 11, 32-34). I will only say that such a smile is impossible on the face of the One Who wept on the way to the tomb of His friend Lazarus (John 11:35). Such advice is impossible in the mouth of Him Who said of every person: "Inasmuch as you have done it to one of the least of these my brethren, you have done it to me" (Matt. 25:40). Thus, the highest theological formula says: "God is love."We have already talked a lot about love, but we have not yet given its definition. Well, the deepest formula of love can be drawn from the Gospel: "Greater love hath no man than this, that a man lay down his life for his friends" (John 15:13). True love seeks to identify itself with the loved one. Here truly let the two be in one flesh (cf. Gen. 2:24) [8]. In love, the nervous periphery of the lover expands and absorbs the pains and joys of the loved one. And therefore the path of love is the transfer of one's life center from oneself to another. It is a giving, a giving, a sacrifice.Such love for people is not revealed by any theological image in the world outside the Gospel. And we ask the God of the Gospel: "How do You love people?" and He answers: "Until My death..." His love not only created the world. His love not only gave people freedom. His love has not only given us the Law. His love has not only given us prophets and wisdom. His love not only took on a human face. He didn't seem to be – He became a man. "All of you, native land, In the form of a slave, the King of Heaven Came out, blessing" (Fyodor Tyutchev). And His love for us went to the end, to the ultimate point, to the complete surrender of Himself, to the complete renunciation of Himself, to Sacrifice and death. "It was as if a man came out, And carried out, and opened the ark, And distributed everything to the skin" (Boris Pasternak)... To love means to absorb the troubles and joys of the beloved as one's own. And the latter, perhaps, is more difficult than the first. "It is not difficult to weep with those who weep, but to rejoice with those who rejoice (cf. Rom. 12:15) is not very easy: it is easier for us to sympathize with those who are in distress than to rejoice with those who prosper. Envy and ill-will do not allow the not very wise to rejoice in the prosperous. Therefore, let us try to rejoice with those who prosper, in order to cleanse our souls of envy" [9]. If I find out that our employee (whom our entire friendly team rightfully - as it seems to us - cannot stand) has a son, then even I can feel compassion for her. And the presence of this sympathy will in no way be evidence that I have reached moral heights. It would be more difficult to share her joy than her sorrow. For example, if one day I find out that the Soros Foundation [10] gave our employee ten thousand dollars to publish her useless book, will I be able to rejoice with her? Oh no, more likely, while she will run on the ceiling with happiness, I will trail green like her dollars... Rejoicing is rare. And Christ rejoiced with people. And He performed His first miracle in an atmosphere of joy. It was not in the cemetery that the first miracle of the Savior took place, but at the wedding feast in Cana of Galilee... And God shares the most important joy with people: "In heaven there will be more joy over one sinner who repents, than over ninety-nine righteous men who have no need of repentance" (Luke 15:7). He doesn't just love, He is love. He doesn't just have love, He doesn't just manifest in love: He is love.Well, we began our conversation with doubts that religions can be compared with each other. But as soon as we transferred the discussion of religious beliefs to the clear sphere of reason, rational arguments, formulations and comparisons, it turned out that religions can be compared and that in this comparison the differences between religions can be expressed in an evaluative form. A. And when I say that Christianity is not just one of the religions, but that it is the highest religion, the "absolute religion" (let's say so, following Hegel), the only religion that offers a real image of God, I do not say so because my own belonging to Christianity compels me to appreciate it. I am forced to draw this conclusion by ordinary human logic. And ordinary humanity. Yes, in order to notice and understand the obvious, today's person needs to show a remarkable ability for free, independent thinking. Fashions, ideologies, and newspapers have been indoctrinating us with the idea of "equality of religions" for many years [11]. Their favorite "religious studies" thesis was summarized by the ironic Chesterton as follows: "Christianity and Buddhism are very similar to each other; especially Buddhism" [12]. But if religions are treated in a non-ideological way, if they are not primarily seen as the ideological foundation of a certain totally planetary "new world order," if they are not turned into political hostages of human utopias, then the usual sense of realism clearly explains: religions are different. Religions can be deeper and flatter. And with all the diversity of human religions, only Christianity has learned and proclaimed what the greatest religious discovery means. The word God here means "the Spirit Who is everywhere and One, Who has no place or cause, Whom no one could comprehend, Who fills all things, Who embraces, builds, preserves, Whom we call God!" (Gavrila Derzhavin). If one of the readers prefers the language of philosophy to the language of poetry, this means the following: "Philosophical theism means the philosophical conceptualization of the existence and nature of God as an absolute, transcendent in relation to the world spiritual-personal reality, acting as the unconditional source of all non-divine existence and preserving an effective presence in the world." [13] Love means... However, we will refrain from fully "deciphering" this mysterious word. We simply realize that the choice between paganism and Christianity is a choice between the automatism of the "karmic law" and the vision of the relationship between God and the world, about which B. Pasternak said: "The worlds are ruled by pity. Love has inspired the Universe with the unprecedented And the novelty of life." For more information on the religion of ancient Israel, see the chapter "Is the Old Testament Cruel?" (Current edition, pp. 147–181). ^ "I know that I hung in the branches in the wind for nine long nights, pierced by a spear, dedicated to Odin, as a sacrifice to myself, on the tree whose roots are hidden in the bowels of the unknown" (Elder Edda, Speeches of the High One. 138). ^ "No one nourished, no one gave me water, I looked at the earth, I picked up the runes, groaning, I picked them up – and I fell from the tree... I learned nine songs... I began to mature and multiply my knowledge" (Ibid. 139-141). ^ "Voluntary ritual martyrdom is aimed at evoking an ecstatic state in oneself, i.e. it is a form of ritual martyrdom" (Steblin-Kamensky M.I. Elder Edda // Beowulf. Elder Edda. Song of the Nibelungs. Moscow, 1975. P. 671). ^ "The ideological core of the teaching of the Gita was created and recorded in the form of a text in the 3rd-2nd centuries B.C. In this original form, the text of the monument has not been preserved, and we can only make more or less plausible guesses about its composition. Over the next thousand years – until the 9th century AD, the time of the final fixation of the text of the poem – the Gita continued to grow due to insertions, the volume and nature of which are almost impossible to assess" (V.S. Sementsov, The Bhagavad Gita in Tradition and in Modern Scientific Criticism, p. 15). Cm. See also: Sementsov V.S. K postanovke voprosa o vozraste Bhagavad Gita [On the statement of the question of the age of the Bhagavad Gita]. Moscow, 1972; perepech. in: Bhagavad Gita/ Transl. from Sanskrit, research. and note. V.S. Sementsova. Moscow, 1999. Pp. 243–255. ^ "Thy great image with many eyes, lips, O long-armed, with many arms, thighs, feet, with many torsos, with many protruding fangs, beholding the worlds, I also... All the sons of Dhṛtarāṣṭra hasten to enter your horrible mouth with protruding fangs; I saw some hanging between their teeth, with their heads crushed. As moths, having fallen into a brilliant flame, complete their striving with destruction, so do the worlds enter into your mouth to perish, completing the striving. You, licking the worlds on all sides, devour them with fiery lips; having filled the whole world with radiance, your terrible heat inflames it, O Vishnu! Tell me who you are, horrible one, have mercy, lord of the gods; I cannot comprehend Thy manifestations" (Bhagavad Gita, 11:23-31). The answer is: "I, Time, as I advance, destroy the worlds, growing here for their destruction" (Bhagavad Gita, 11, 32). and there is immersion in the absolute... V. Sementsov believes (in contrast to modern Krishnas) that in the Bhagavad Gita, the idea of Krishna as a "Good God", a personal Bhagavan is offered only as an easier and initial path of spiritual ascension, while more advanced adepts should still approach the traditionally pantheistic idea of the Upanishads about the impersonal Brahman (see: V.S. Sementsov, Bhagavad Gita in Tradition and in Modern Scientific Criticism, p. 105). Thus, the Gita turns out to be yoga "for the 'dilettantes' in the form of simple householders... who did not have the opportunity to devote all their time to spiritual training (Ibid., pp. 102 and 105). Pantheism "crosses out the whole world of objective things and wants to strengthen itself in absolute 'knowledge'. However, a living person, who has not yet completely renounced the last remnants of his humanity, can hardly endure the temperature of absolute perfection: he is cold and wants something warmer. The soul is warmed by images, and first of all by the image of a kind, merciful deity who helps and saves. Therefore, Shankara, commenting on the Gita, admits Bhagavan" (Ibid., p. 111). ^ "Killing in battle in the name of religious principles and killing animals in a sacrificial fire are not considered acts of violence, for they are committed in the name of religious principles and are good for all. A sacrificed animal immediately receives life in a human body, without going through a slow evolution from one form of life to another. Kshatriyas killed in battle, like brahmanas who perform sacrifices, end up on heavenly planets" – this is how the founder of modern Krishnaism, His Divine Grace, Srila Prabhupada, interpreted the Bhagavad Gita (Srila Prabhupada, Bhagavad Gita As It Is, Chapter 2: Review of the Bhagavad Gita, Text 39). ^ It should be noted that in the Old Testament language the word "flesh" does not have the flavor of opposition to the soul, as in the language of patristics, it simply means "living being". ^ St. John Chrysostom. Creation. St. Petersburg, 1896. T. 2. Kn. 2, p. 664. Cm. See also: Он же. Creation. T. 9. Kn. 2, pp. 767–768. ^ Strangely, in Greek "soros" means "funeral urn"... ^ An advertising note about the "Bogorodichny Center" in a popular St. Petersburg newspaper ends with the words: "Any undertaking, including in the spiritual sphere, needs support and help" (Lavrova N. "Mother of God, we fall at Your feet" // Smena. 1992. August 12). This is about a pseudo-Orthodox (in fact, occult) sect that calls for the curse of mothers: "The Scriptures reveal the most terrible sinful essence of conception. The mother passes on sins... Let's come to our senses, wake up! Death, catastrophes, earthquakes are near. And we glorify those very impious mothers who now need to be called to repentance" (Bishop John (Bereslavsky), Confession of a wounded heart, Moscow, 1991, p. 145). "In the subconscious, one dream is nurtured: to expose the son's genitals to the universal showcase, for the whole world to see, and then tear it off" (Ep. Ioann (Bereslavsky). ^ Chesterton G.K. Eternal Man. Moscow, 1991. P. 452. ^ Kimelev Y.A. Filosofskii teizm: Tipologiya sovremennykh formov [Philosophical theism: Typology of modern forms]. Moscow, 1993. P. 5. ^

Is the New Testament obsolete?

And yet the Old Testament does not yet know God who became man [1].Where in the world of religions is there the idea that God's love for man can be so strong that He, the Creator, condescends to people? There are many myths about the incarnation of gods in the human world. But these are always the incarnations of some "secondary" gods, these are stories about how one of the many celestials decided to come to people, while the deity, revered in a given religious system as the source of all life, never crossed the threshold of his own all-bliss. Neither Prometheus, who dies for the sake of men, nor Horus, whose sacrifice was so prized by the Egyptians, embody the Absolute Deity. Odin (Wotan, Wodan), who crucified himself on the world tree Yggdrasil [2], is also not the Absolute. One leads himself through torment in order to acquire the knowledge of runes and spells he lacks [3]. Before us is a sacrifice to oneself and for oneself. Voluntary immersion in pain is one of the traditional means of shamanic initiation [4]. And since Odin needs such experience to acquire the knowledge he lacks, it means that he cannot be perceived as the Primordial Fullness.In folk religions (paganism = nationality) heroes and demigods suffer. But the truly Supreme does not make itself accessible to human pain. This idea is found in Krishnaism, where Krishna is understood as the Personal and One Creator God. The Bhagavad Gita is often called the "Indian gospel." This book [5] really preaches a great idea: God must be approached with love. It is not the technology of meditation or animal sacrifice that brings a person closer to God, but a loving heart. This idea was nothing new in comparison with the preaching of the older Old Testament prophets of Israel. But for India, it was quite revolutionary. Bhagavad Gita" tells us that the "Supreme Lord" Krishna did not just create the world and did not just give revelation. He personally, directly, brought it to people. He became a man. And not even a king, but a servant, a charioteer.And yet, when you get acquainted with this book, questions arise. First: Did Krishna become a man completely and forever? No, only for the duration of the lesson he seemed to be a man. His true forms are not at all human, and he uses his human form only as a cover that allows him to come closer to people. It was not difficult for him to be a man, and he himself did not experience either human pain or human death... He commands people to love him. But whether he himself loves people remains not entirely clear; in the Bhagavad Gita there is not a single line about love for people.The plot of the Bhagavad Gita is built around the young warrior Arjuna, who must forcibly defend his right to the inheritance taken from him by unscrupulous relatives. With the help of Krishna, Arjuna gathers a huge army. But just before the battle, when Arjuna enters the field of the upcoming battle, he peers into the ranks of his enemies and suddenly realizes who he will have to fight; and then he says in a humanly shocked way: "At the sight of my relatives coming to fight, Krishna, my legs give way, my mouth is dry. My body trembles, my hair stands on end. I can't stand, my mind is confused. I find no benefit in killing my relatives, in fighting. Those for whom the kingdom, pleasures, happiness are desired, intervened in this battle, leaving their lives: mentors, grandfathers, fathers, sons, grandchildren, brothers-in-law, fathers-in-law, uncles - all our relatives. I don't want to kill them. After the murder, what kind of joy will we have? After all, having destroyed our race, how can we be happy? Woe, alas, we are plotting to commit a grievous sin: for the sake of the desire of royal pleasures to destroy our kinsmen.Thus speaking, in the struggle, Arjuna drooped to the bottom of the chariot, dropping his bow and arrows; his mind was shaken with grief" (Bhagavad Gita. 1:29-47). And what about the divine Krishna? At that moment he finds the following words for a person: "Having left the insignificant weakness of the heart, arise, ascetic! You are sorry for those who do not need pity: those who know do not grieve either for the living or for those who have departed. These bodies are transitory, the bearer of the body is called eternal. So, fight, Bharata! The born will inevitably die, the dead will inevitably be born; for the inevitable you must not grieve" (Ibid. 1, 3, 18, 26). Krishna says all this "as if with a smile" (Ibid. 2:10). "And without you all the warriors who stand against each other will perish. Therefore, arise, conquer your enemies, attain glory, enjoy the flourishing kingdom, for I smote them before, you be only an instrument, like the warrior standing on the left. All the heroes whom I have killed in battle, do not hesitate" (Ibid. 11, 32-34). I will only say that such a smile is impossible on the face of the One Who wept on the way to the tomb of His friend Lazarus (John 11:35). Such advice is impossible in the mouth of Him Who said of every person: "Inasmuch as you have done it to one of the least of these my brethren, you have done it to me" (Matt. 25:40). Thus, the highest theological formula says: "God is love."We have already talked a lot about love, but we have not yet given its definition. Well, the deepest formula of love can be drawn from the Gospel: "Greater love hath no man than this, that a man lay down his life for his friends" (John 15:13). True love seeks to identify itself with the loved one. Here truly let the two be in one flesh (cf. Gen. 2:24) [8]. In love, the nervous periphery of the lover expands and absorbs the pains and joys of the loved one. And therefore the path of love is the transfer of one's life center from oneself to another. It is a giving, a giving, a sacrifice.Such love for people is not revealed by any theological image in the world outside the Gospel. And we ask the God of the Gospel: "How do You love people?" and He answers: "Until My death..." His love not only created the world. His love not only gave people freedom. His love has not only given us the Law. His love has not only given us prophets and wisdom. His love not only took on a human face. He didn't seem to be – He became a man. "All of you, native land, In the form of a slave, the King of Heaven Came out, blessing" (Fyodor Tyutchev). And His love for us went to the end, to the ultimate point, to the complete surrender of Himself, to the complete renunciation of Himself, to Sacrifice and death. "It was as if a man came out, And carried out, and opened the ark, And distributed everything to the skin" (Boris Pasternak)... To love means to absorb the troubles and joys of the beloved as one's own. And the latter, perhaps, is more difficult than the first. "It is not difficult to weep with those who weep, but to rejoice with those who rejoice (cf. Rom. 12:15) is not very easy: it is easier for us to sympathize with those who are in distress than to rejoice with those who prosper. Envy and ill-will do not allow the not very wise to rejoice in the prosperous. Therefore, let us try to rejoice with those who prosper, in order to cleanse our souls of envy" [9]. If I find out that our employee (whom our entire friendly team rightfully - as it seems to us - cannot stand) has a son, then even I can feel compassion for her. And the presence of this sympathy will in no way be evidence that I have reached moral heights. It would be more difficult to share her joy than her sorrow. For example, if one day I find out that the Soros Foundation [10] gave our employee ten thousand dollars to publish her useless book, will I be able to rejoice with her? Oh no, more likely, while she will run on the ceiling with happiness, I will trail green like her dollars... Rejoicing is rare. And Christ rejoiced with people. And He performed His first miracle in an atmosphere of joy. It was not in the cemetery that the first miracle of the Savior took place, but at the wedding feast in Cana of Galilee... And God shares the most important joy with people: "In heaven there will be more joy over one sinner who repents, than over ninety-nine righteous men who have no need of repentance" (Luke 15:7). He doesn't just love, He is love. He doesn't just have love, He doesn't just manifest in love: He is love.Well, we began our conversation with doubts that religions can be compared with each other. But as soon as we transferred the discussion of religious beliefs to the clear sphere of reason, rational arguments, formulations and comparisons, it turned out that religions can be compared and that in this comparison the differences between religions can be expressed in an evaluative form. A. And when I say that Christianity is not just one of the religions, but that it is the highest religion, the "absolute religion" (let's say so, following Hegel), the only religion that offers a real image of God, I do not say so because my own belonging to Christianity compels me to appreciate it. I am forced to draw this conclusion by ordinary human logic. And ordinary humanity. Yes, in order to notice and understand the obvious, today's person needs to show a remarkable ability for free, independent thinking. Fashions, ideologies, and newspapers have been indoctrinating us with the idea of "equality of religions" for many years [11]. Their favorite "religious studies" thesis was summarized by the ironic Chesterton as follows: "Christianity and Buddhism are very similar to each other; especially Buddhism" [12]. But if religions are treated in a non-ideological way, if they are not primarily seen as the ideological foundation of a certain totally planetary "new world order," if they are not turned into political hostages of human utopias, then the usual sense of realism clearly explains: religions are different. Religions can be deeper and flatter. And with all the diversity of human religions, only Christianity has learned and proclaimed what the greatest religious discovery means. The word God here means "the Spirit Who is everywhere and One, Who has no place or cause, Whom no one could comprehend, Who fills all things, Who embraces, builds, preserves, Whom we call God!" (Gavrila Derzhavin). If one of the readers prefers the language of philosophy to the language of poetry, this means the following: "Philosophical theism means the philosophical conceptualization of the existence and nature of God as an absolute, transcendent in relation to the world spiritual-personal reality, acting as the unconditional source of all non-divine existence and preserving an effective presence in the world." [13] Love means... However, we will refrain from fully "deciphering" this mysterious word. We simply realize that the choice between paganism and Christianity is a choice between the automatism of the "karmic law" and the vision of the relationship between God and the world, about which B. Pasternak said: "The worlds are ruled by pity. Love has inspired the Universe with the unprecedented And the novelty of life." For more information on the religion of ancient Israel, see the chapter "Is the Old Testament Cruel?" (Current edition, pp. 147–181). ^ "I know that I hung in the branches in the wind for nine long nights, pierced by a spear, dedicated to Odin, as a sacrifice to myself, on the tree whose roots are hidden in the bowels of the unknown" (Elder Edda, Speeches of the High One. 138). ^ "No one nourished, no one gave me water, I looked at the earth, I picked up the runes, groaning, I picked them up – and I fell from the tree... I learned nine songs... I began to mature and multiply my knowledge" (Ibid. 139-141). ^ "Voluntary ritual martyrdom is aimed at evoking an ecstatic state in oneself, i.e. it is a form of ritual martyrdom" (Steblin-Kamensky M.I. Elder Edda // Beowulf. Elder Edda. Song of the Nibelungs. Moscow, 1975. P. 671). ^ "The ideological core of the teaching of the Gita was created and recorded in the form of a text in the 3rd-2nd centuries B.C. In this original form, the text of the monument has not been preserved, and we can only make more or less plausible guesses about its composition. Over the next thousand years – until the 9th century AD, the time of the final fixation of the text of the poem – the Gita continued to grow due to insertions, the volume and nature of which are almost impossible to assess" (V.S. Sementsov, The Bhagavad Gita in Tradition and in Modern Scientific Criticism, p. 15). Cm. See also: Sementsov V.S. K postanovke voprosa o vozraste Bhagavad Gita [On the statement of the question of the age of the Bhagavad Gita]. Moscow, 1972; perepech. in: Bhagavad Gita/ Transl. from Sanskrit, research. and note. V.S. Sementsova. Moscow, 1999. Pp. 243–255. ^ "Thy great image with many eyes, lips, O long-armed, with many arms, thighs, feet, with many torsos, with many protruding fangs, beholding the worlds, I also... All the sons of Dhṛtarāṣṭra hasten to enter your horrible mouth with protruding fangs; I saw some hanging between their teeth, with their heads crushed. As moths, having fallen into a brilliant flame, complete their striving with destruction, so do the worlds enter into your mouth to perish, completing the striving. You, licking the worlds on all sides, devour them with fiery lips; having filled the whole world with radiance, your terrible heat inflames it, O Vishnu! Tell me who you are, horrible one, have mercy, lord of the gods; I cannot comprehend Thy manifestations" (Bhagavad Gita, 11:23-31). The answer is: "I, Time, as I advance, destroy the worlds, growing here for their destruction" (Bhagavad Gita, 11, 32). and there is immersion in the absolute... V. Sementsov believes (in contrast to modern Krishnas) that in the Bhagavad Gita, the idea of Krishna as a "Good God", a personal Bhagavan is offered only as an easier and initial path of spiritual ascension, while more advanced adepts should still approach the traditionally pantheistic idea of the Upanishads about the impersonal Brahman (see: V.S. Sementsov, Bhagavad Gita in Tradition and in Modern Scientific Criticism, p. 105). Thus, the Gita turns out to be yoga "for the 'dilettantes' in the form of simple householders... who did not have the opportunity to devote all their time to spiritual training (Ibid., pp. 102 and 105). Pantheism "crosses out the whole world of objective things and wants to strengthen itself in absolute 'knowledge'. However, a living person, who has not yet completely renounced the last remnants of his humanity, can hardly endure the temperature of absolute perfection: he is cold and wants something warmer. The soul is warmed by images, and first of all by the image of a kind, merciful deity who helps and saves. Therefore, Shankara, commenting on the Gita, admits Bhagavan" (Ibid., p. 111). ^ "Killing in battle in the name of religious principles and killing animals in a sacrificial fire are not considered acts of violence, for they are committed in the name of religious principles and are good for all. A sacrificed animal immediately receives life in a human body, without going through a slow evolution from one form of life to another. Kshatriyas killed in battle, like brahmanas who perform sacrifices, end up on heavenly planets" – this is how the founder of modern Krishnaism, His Divine Grace, Srila Prabhupada, interpreted the Bhagavad Gita (Srila Prabhupada, Bhagavad Gita As It Is, Chapter 2: Review of the Bhagavad Gita, Text 39). ^ It should be noted that in the Old Testament language the word "flesh" does not have the flavor of opposition to the soul, as in the language of patristics, it simply means "living being". ^ St. John Chrysostom. Creation. St. Petersburg, 1896. T. 2. Kn. 2, p. 664. Cm. See also: Он же. Creation. T. 9. Kn. 2, pp. 767–768. ^ Strangely, in Greek "soros" means "funeral urn"... ^ An advertising note about the "Bogorodichny Center" in a popular St. Petersburg newspaper ends with the words: "Any undertaking, including in the spiritual sphere, needs support and help" (Lavrova N. "Mother of God, we fall at Your feet" // Smena. 1992. August 12). This is about a pseudo-Orthodox (in fact, occult) sect that calls for the curse of mothers: "The Scriptures reveal the most terrible sinful essence of conception. The mother passes on sins... Let's come to our senses, wake up! Death, catastrophes, earthquakes are near. And we glorify those very impious mothers who now need to be called to repentance" (Bishop John (Bereslavsky), Confession of a wounded heart, Moscow, 1991, p. 145). "In the subconscious, one dream is nurtured: to expose the son's genitals to the universal showcase, for the whole world to see, and then tear it off" (Ep. Ioann (Bereslavsky). ^ Chesterton G.K. Eternal Man. Moscow, 1991. P. 452. ^ Kimelev Y.A. Filosofskii teizm: Tipologiya sovremennykh formov [Philosophical theism: Typology of modern forms]. Moscow, 1993. P. 5. ^

Part 1

I am a unique person in a certain sense. Personally, it is written about me in the Gospel. A whole chapter is devoted to Christ's conversation with me. It was so pleasant to read: "And the Son of Man said to the candidate of theology..." This Gospel, however, was not from Matthew or John. It was called "The Last Testament. Narration from Vadim" (Part 5, Ch. 17). "Christ" was called by Sergei Torop, who once served as a district policeman in Minusinsk, and after staying in a psychiatric hospital, he felt himself to be the "Savior", the Lord of the Second Coming, the creator of the Third Testament. And he took a new name for himself - Vissarion.Our conversation lasted four hours. First of all, I was interested in the question: what exactly does Vissarion proclaim, what does he consider necessary to supplement the New Testament? I turned to him with this question several times. His first answers did not suit me. Everything that seemed new to the former policeman was not new to me as a person who began to collect a library on the history of religion in those years when the new "Savior" was still on patrol duty... A message of love and reconciliation? This has already happened in the prophets and in the Gospel. The hostility of the Gods of the Old and New Testaments? This was already the case with the Gnostics. The idea of "karma"? This was in the religions of India. Reincarnation? And this idea is far from new. What is it that is so urgent, so strikingly new, is it time to announce to people? In the end, Vissarion formulated the "scientific novelty" of his sermon as follows: "The religions of the East taught that reincarnations are infinite. Christians generally deny reincarnation. But I proclaim that both are wrong. There are transformations, but there are only seven of them. Each soul is given only seven attempts." In fact, Christianity believes that a person acquires eternity (this or that) at the end of one of his lives (Men are supposed to die once, and after that judgment – [Heb. 9:27]). Eastern religions speak of millions of reincarnations. Thus, the traditional Christian version is too demanding and responsible, and the Eastern version is too tiring. But seven attempts are just right... For success in the market, it is quite enough. However, it is not enough for claims to unprecedented novelty... And, of course, Vissarion was not too interested in the question of whether it was possible to connect the ideas of "karma" and reincarnation with the Bible so simply, mechanically. For it was precisely the knowledge of the Bible, as it turned out, that the new "messiah" did not possess.It is not surprising – people who are convinced of their ability to "renew" and "supplement" Christianity, as a rule, have a very poor knowledge of both Christianity and the Scriptures themselves.So, during our conversation with Bessarion, we, of course, turned to biblical texts. And it turned out that I had an interlocutor in front of me, a conversation with whom could not be built in the same way as, for example, conversations with Protestants. I quote some biblical text that is incompatible with Vissarion's views, and he replies to me: "Well, you understand that the Gospels were written about me. However, this is exactly what I did not say. It was the Apostles who misunderstood me. That's not what I meant." You cite some other biblical passage, and in response you suddenly hear the question: "Do you have sins?" Pleased with my confession, the false messiah explains: "Well. And a sinful person cannot understand the word of God purely. I have no sins. And therefore only I can correctly understand the meaning of the Bible."And so I found myself in a situation that is more than usual for a priest. This is a natural, quite ordinary component of the priest's work: to explain to a person that he still has sins. A person comes to confession, not understanding its meaning, not knowing how to repent, and declares: "But I have no sins. If he killed anyone, it was only on business." Or he runs away from the labor of repentance in another way: by hastily confessing all sins at once ("I am a sinner in everything, father" [1]). Or instead of his own sins at confession, he begins to talk about the sins of other people ("I, father, sinned the other day, I said a curse word. But it is her own fault. She..." – and for half an hour a story about the real and imaginary sins of the neighbor).Well, here in front of me was a man who deeply believes in his own infallibility. And I had to show him that he had not enough grounds to consider himself a perfect man, much less the "Only-begotten Son of God." Of course, I was not interested in his personal sins. But the fact is that in the language of Orthodox theology, sin is not only a violation of a commandment, it is also a disease. Sin is incompleteness, inferiority. And this incompleteness of Vissarion's life and thought had to be made obvious. The easiest and most inoffensive way to do this is to find out the limits of knowledge of the false messiah.First I talked to him about Buddhism. Vissarion's movement calls itself the "Community of One Faith." The founder claims that he has found a way to unite all religions, primarily Buddhism and Christianity. However, it soon became clear that Vissarion simply had no idea about Buddhism. And this was so obvious that even he himself understood that he should not present himself as an expert in this Eastern tradition. So I asked him, "How are you going to combine what you don't know? And how can you consider yourself the 'Messiah', the 'Word of God', the 'Logos', the 'Mind of God', if you do not know what is known to any educated person?" The Messiah must know the truth, but he does not have to know lies and sin." – "So, by uniting Buddhism and Christianity, you combine falsehood with truth?" – "No. I talk about unity only to attract more people. In fact, the truth is only in Christianity, only in the Bible and in me."Then I turned the conversation to such subjects, the ignorance of which can in no way be called praiseworthy. It turned out that the false messiah did not know either ancient Greek, or ancient Hebrew, or Latin, or modern European languages. For an ordinary person, of course, there is no crime in this [2]. But the one who pretends to be Christ – how can he not take the trouble to learn the native language of the True Saviour? Is knowledge of Hebrew or Greek also a sin that defiles the "messiah"? Does God not know human languages and does not understand our multilingual prayers? But the culmination of our conversation was the moment when Vissarion began to talk about the existence of many gods. When I heard him preach the usual occult polytheism (the God of the Old Testament and the God of the New Testament are different Gods), I asked him to remember the Ten Commandments. The effect exceeded all my expectations: it turned out that the "messiah" posing as the author of the Bible simply did not know the Decalogue. He began to mumble something about not killing or stealing. But he could not name the first commandment. I had to remind him: "Listen, Israel... I am the Lord thy God... thou shalt have no other gods before me (Deuteronomy 5:1, 6-7). This commandment in itself denounced Vissarion's polytheism. However, ignorance of what an ordinary student of an ordinary Sunday school knows by heart, ignorance of the Ten Commandments, exposed the claims of the false messiah even more and more scandalously... Realizing this, he refused to provide me with video and audio recordings of our conversation, and soon they were completely destroyed... In this man, who claims to be the author of the Third Testament, there is in the most striking form what is noticeable in other religious "innovators": they undertake to renew what they themselves are very superficially familiar with. Sometimes they simply do not know the Bible and Orthodoxy [3]. Sometimes they deliberately distort both. Sometimes they – against their will – use anti-Orthodox caricatures (implanted in their consciousness by atheistic or sectarian upbringing, the press, fashion, etc.). In the latter case, a conversation with such a "reformer" may remind one of the famous conversation that took place in the nineteenth century between a certain priest and a certain atheist. At a chance acquaintance, the Nover declared his "freethinking" with some aplomb: "You know, father, you may be amazed, but I do not believe in God." "Well," the priest replied calmly, "so do I." And then he explained to the bewildered interlocutor: "You see, I also do not believe in a god in whom you do not believe. I don't believe in the bearded old man with a bad temper that you imagine when you hear the word "God." The God whom I serve and whom my church preaches is different. This is the Gospel God of love. You simply have not seriously familiarized yourself with the teachings of our Church, and therefore, not knowing the true image of God, you reject the false caricature of Him. And in this you are right."The mistake of that atheist was that instead of the image of the God of love, instead of the image of Christ, he formed in his mind the image of a police overseer. The mistake of those who intend to "complete" the Gospel is that instead of the image of the God of love, they also imagined a kind of self-made idol, this time calling him the "Great Teacher." If Christ is only a teacher and preacher of the first century, then, with all due respect to Him, it is quite natural to supplement His sermons, based on the experience accumulated by mankind over the next twenty centuries. But can we say that over these centuries we have learned to love more than Christ? If Christ had told people about God's love, one could hope for the appearance of other preachers who could speak on the same subject no less talentedly, but at the same time take examples for their parables from modern life. But Christ did not talk about the love of God in the same way as one talks about something objectively external, external, different from the narrator himself. He did not speak of God in the way that we speak of another person and of the peculiarities of his character. He has revealed this love of God. He, Christ, the Son of God and the True God, did not tell about Himself, but gave Himself to people.And this means that the one who boldly promises to "surpass Christ" can and should be asked a simple question: has your love surpassed the love of Christ? It is not your eloquence that interests me. Explain: what was the Sacrifice of Christ unable to fulfill, and how and what exactly is the "lack" of this Sacrifice that you are going to make up for with your words? Are you sure that God has hidden something, that He has not given us something in the Sacrifice of His Son, and that now God will give us this hidden energy of God's love, having become incarnate in you? But even in your theory, in your theology, in what way have you surpassed the experience of Christian comprehension of the mystery of Christ's love? You think that the Covenant, once called the New, is already "worn out". You say that people lived with the Old Testament for less than fifteen centuries, and with the New Testament for twenty centuries.