Нужно быть чистым, насколько возможно, чтобы Свет приемлем был светом; нужно говорить о Боге перед людьми усердными, чтобы слово, падая на бесплодную землю, не оставалось бесплодным. Нужно богословствовать, когда внутри нас тишина и ум не кружится по внешним предметам, чтобы не прерывалось дыхание, как у всхлипывающих. При этом можно богословствовать лишь постольку, поскольку сами постигаем Бога и Он может быть постигаем... Так, сами приобретя познание и другим его передав, приступим к изложению Богословия по образу Писания. Направлять же слова предоставим Отцу и Сыну и Святому Духу: Отцуда благословит, Сынуда содействует слову, Духуда вдохновит его. Лучше же сказать: да будет на нем - единое озарение Единого Божества, целостное в разделении и разделенное в целостности, что уже выше разумения (13, 16).

Принцип Богословия, который и нам лучше соблюдать, - не все сразу высказывать и не все до конца скрывать: ибо первое не осторожно, а последнее безбожно; одним можно поразить чужих, а другим отдалить своих (13, 127).

Говорить о Боге-великое дело, но гораздо большее очищать себя для Бога: потому что "в лукавую душу не войдет премудрость" (Прем. 1, 4) (13, 144).

Терпит и ныне Господь побиение камнями не только от неверующих, но даже от нас, считающих себя благочестивыми. Ибо, рассуждая о Бестелесном, употребляем определения, свойственные телесному, а это, может быть, то же, что побивать камнями. Но да простит Он нашу немощь. Мы не по своей воле бросаем камнями, мы не можем выразить Его лучше и употребляем слова, какие имеем (13, 216).

Вот почему, смертные, рассуждая о Боге, любите меру в слове. Святитель Григорий Богослов (15, 45).

Теперь охотно восхожу на гору (Богопознания) или, справедливее сказать, желаю и одновременно боюсь (желаю потому, что надеюсь, боюсь по немощи) вступить внутрь облака (подобно Моисею) и беседовать с Богом (ибо это повелевает Бог). Теперь кто" из вас Аарон, тот взойди со мной и встань вблизи, но будь доволен тем, что надобно остаться вне облака. А кто Надав или Авиуд, или один из старейшин, тоже взойди, но стань вдали, по достоинству своего очищения. Кто же принадлежит к народу и к числу недостойных такой высоты и созерцания, тот, если он не чист, вовсе не приступай (потому что это не безопасно). А если очищен, на время останься внизу и внимай единому гласу и трубе, то есть только речам благочестия. На дымящуюся гору взирай, как на опасность и чудо для неспособных взойти. Но кто злой и неукротимый зверь и совсем не способен вместить предлагаемого в умозрении и Богословии, тот не скрывайся в лесу с тем злым умыслом, чтобы, напав нечаянно, уловить какой-нибудь догмат или какое-нибудь слово и своими хулами растерзать здравое учение, но стань еще дальше, отступи от горы, иначе будешь "побит камнями" (Евр. 12, 20)... Ибо слово, устраняясь от таких, хочет быть начертанным на скрижалях твердых и каменных, и притом на обеих сторонах скрижалей, по причине открытого и сокровенного смысла в Законе открытого, который нужен для многих и погруженных в земное, сокровенного, который внятен для немногих и восходящих в гору.

Но что со мною сделалось, друзья, доверенные и подобные мне любители истины? Я шел, чтобы постигнуть Бога. С этой мыслью отрешившись от земли и земного, собравшись, сколько мог сам в себя, восходил я на гору. Но когда простер взор, то не увидел лица Божия (Исх. 33, 22-23), но восприял облеченным в Камень (1 Кор. 10, 4), то есть Воплотившимся ради нас Словом. И приникнув, созерцаю не первое и чистое Естество, познаваемое Им Самим, то есть Самой Троицей. Созерцаю не то, что пребывает внутри первой завесы и закрывается Херувимами, но одно крайнее и обращенное к нам. А это, насколько знаю, и есть то величие или, как называет божественный Давид, то "великолепие" (Пс. 8, 2), которое видимо в творении, созданном и управляемом Богом, ибо все это есть то, что дает нам познание о Нем. Так глазам легче смотреть на солнце, отраженное в воде, потому что они не выносят слишком яркого света. Так богословствуй и ты, даже если бы ты был равен Моисею, даже если бы с Павлом взошел на третье небо и услышал неизреченные глаголы (2 Кор. 12, 4), даже если бы стал выше их, удостоившись Ангельского или Архангельского образа и чина! Ибо все небесное, а иное и пренебесное, хотя по сравнению с нами гораздо выше естеством и ближе к Богу, отстоит от Бога , от совершенного Его постижения еще дальше, чем от нашего сложного, грубого и заземленного состава. Святитель Григорий Богослов (13, 17).

Любящие отцы, слушая своих детей, лепечущих и запинающихся в словах, не обращают внимания на недостатки речи, а радуются проявлению их природной склонности, и лепет детей для них приятнее всякого ораторского красноречия и философской умудренности. Так и Богу угодны в нас не уста, лепечущие о богословии, но желание и расположение, если мы проповедуем с верой и воспеваем Его с любовью. Святитель Иоанн Златоуст (37, 826).

Рассуждая о Боге, создавшем людей, нужно представлять Его не по подобию человеческому, но иначе и выше человеческого естества (3, 307).

Кто же по недомыслию воображает неподобающее и говорит о Боге то, что Его недостойно, тому нет извинения в его дерзости. Святитель Афанасий Александрийский (3, 309).

По Писанию Бог спит (Пс. 43, 24), пробуждается (Пс. 7, 7), гневается (Втор, 11, 17), ходит и имеет престолом Херувимов (Ис. 37, 16). Но разве Бог подвержен немощам? Разве Он есть тело? Ясно, что здесь представлено то, чего нет на самом деле. Соразмеряясь со своими понятиями, мы назвали и Божественное словами, взятыми из своего опыта. Когда Бог, по известным только Ему Самому причинам, как бы прекращает Свою заботу о нас, мы говорим, что Он спит... Когда, наоборот, вдруг начинает благодетельствовать, это значит, что Он пробуждается... Он наказывает, а мы говорим: "гневается"... Он действует то здесь, то там, а по нашему - Он "ходит", быстро движется"летает". Обращенность к нам мы называем "лицом", даяние и приятие"рукою". И так всякая другая Божия сила и всякое другое Божие действие изоб-ражены у нас чем-нибудь взятым из опыта человеческого. Святитель Григорий Назианзин (113, 102).

Говоря же о Боге, не к тому нужно стремиться, чтобы придумывать благозвучный и приятный для слуха подбор слов, нужно отыскивать благочестивую мысль, которая вместила бы соответствующее понятие о Боге (22, 318).

При помощи умозаключений мы получаем неясное и весьма малое понятие о Божеском естестве..., однако из определений, благочестиво присвоенных этому Естеству, мы приобретаем ведение, достаточное для наших слабых сил. Мы говорим, что значение всех этих определений не однозначно, но одни из них означают нечто, присущее Богу, а другие выражают отсутствие чего-либо в Нем. Называем, например, Его праведным и нетленным. Именуя праведным, обозначаем, что Ему присуща правда, а именуя нетленным, обозначаем, что тление не присуще Ему (22, 316).

Мы не думаем, что недостаток соответствующего имени (при достаточности нашего благоговения) служит к какому-либо ущербу для Божественной славы. Само бессилие выразить неизреченное, обличая нашу скудость, тем более доказывает славу Божию, уча нас, что одно есть, как говорит апостол,- соответствующее Богу имя, другое же-вера в то, что Он "превыше всякого имени" (Пс. 137, 2). Ибо то, что Он превосходит всякое движение мысли и непостижим при помощи определений, служит для людей свидетельством неизреченного величия Его. Святитель Григорий Нисский (22, 494).