Да не падут на сушь и воды

И не подавят нас собой.

Авторское примечание: "Плохая физика; но зато какая смелая поэзия!" - сегодня можно прочесть решительнее: плохая физика - но зато какая верная метафизика. В "Подражаниях Корану" эта метафизика Дома развита и разработана: "Зажег Ты солнце во вселенной, Да светит небу и земле, Как лен, елеем напоенный, В лампадном светит хрустале". Солнце - "святая лампада" Дома, которая горит всегда. В качестве Дома предстает все Творение - Мир, или, по-древнегречески, ойкос (дом); тема впервые обнаруживает свой сакральный характер.

Однако после этого, словно спрыгнув с неба на землю, автор резко сужает масштабы. 1825 год: "Наша ветхая лачужка И печальна и темна. Что же ты, моя старушка, Приумолкла у окна?" Маленькое убежище двух одиноких людей, окруженное извне бурею, мглой, вихрями,- почти экзистенциалистское ощущение сиротства; единственное утешение- "Спой мне песню... выпьем, добрая подружка...". Наш классический вариант: грустно, одиноко, безвыходно? - выпьем и споем. Лучший выход, когда от тебя ничего не зависит.

"Зимнему вечеру" предшествует как раз "Вакхическая песня". Вот тут открывается нечто совсем неожиданное.

Что смолкнул веселия глас? Что же ты, моя старушка,

Приумолкла у окна?

Раздайтесь, вакхальны припевы! Спой мне песню...

Да здравствуют нежные девы

И юные жены... Выпьем, добрая подружка

Бедной юности моей...

Полнее стакан наливайте!... ...Где же кружка?

Что смолкнул веселия глас? Сердцу будет веселей.

Да скроется тьма! Буря мглою небо кроет...

И печальна и темна...

"Зимний вечер", выходит, своего рода вариация "Вакхической песни". И там и там - некое ограниченное пространство: в "Зимнем вечере" материальное, в "Вакхической песне" идейное: замкнутый круг единомышленников, друзей "муз" и "разума", за пределами его - "тьма" ("Буря мглою..."). От участников пира ничего не зависит, они лишь ожидают "ясного восхода зари" с полными стаканами и вакхальными припевами.

В "Вакхической песне" мне всегда чудилась какая-то тайна; или секрет; или странность. Лучезарное, сверкающее, словно отлитое из золота, стихотворение светит как бы отраженным светом, изнутри же излучает темную ауру одиночества. В нем, вполне годном быть гордым гимном просветительства, есть свойственная этой идеологии эйфорическая безопорность и абстрактность. Не столько жизнь, сколько эмблема. Неудивительно, что, проецируясь в "Зимнем вечере" на обыкновенную человеческую жизнь, эта эмблема даже тему Дома заставляет горчить и отдавать заброшенностью.

Тут просматривается, вероятно, процесс роста, в котором дар то и дело опережает своего обладателя, видя и зная больше, чем он. В "Подражаниях Корану" поэт был выведен на уровень темы Дома как метафизической, сакральной темы Творения, где "святая лампада" Солнца, зажженная Творцом для человека, никогда не гаснет и где человек никогда не одинок. Но воплотив то, что знает дар, сам поэт словно бы забывает об этом: "Вакхическая песня", похоже, - попытка силовым приемом преодолеть момент уныния, обернувшись на тот просветительский оптимизм, с которым в ходе кризиса начала 1820-х годов произведен расчет (хотя, по-видимому, и не полный).

Дар, однако, и тут оказывается мудрее и сильнее "идеологии". Пирующие пируют во "тьме", которую освещает "лампада", но не "святая", а обыкновенная и к тому же символизирующая "ложную мудрость"; при ее-то свете они и воспевают просветительский кумир "разума"; однако в конце откуда-то возникают совершенно не свойственные Просвещению ноты: истинное Солнце, которого ждет автор и свет которого затмит лампаду "ложной мудрости", - оно, оказывается, "святое" и "бессмертное" солнце "ума" ("ум", греческий "нус", есть категория не рациональная, а духовная, от неоплатоников перешедшая в христианское учение). Интуиция дара чуть ли не контрабандой, помимо намерений автора наводит свой порядок: одухотворенность одерживает верх над "идеологией" (как в "Зимнем вечере" тоска и грусть одухотворяются простой человеческой нежностью к живому и близкому человеку).

Проходит год - и то, что было обретено в "Подражаниях Корану", не только возвращается, но и осмысляется по-новому.

В последней строке стихотворения "Пророк" - "Глаголом жги сердца людей" - речь идет о пробуждении в людях совести. В произведениях Пушкина художественно уловлена онтология совести. Совесть есть способность человека сознавать себя человеком - венцом, центром и целью Творения. Это - чувство богосыновства, сознание себя образом и подобием Божьим, притом сознание не спесиво-дурацкое, а глубокое, трепетное, налагающее сыновнюю ответственность за свое поведение и помыслы и потому связанное с понятием греха. Такое сыновство включает чувство Отчего Дома как космическое - в древнем и буквальном смысле слова "космос": устроенность, порядок, осмысленность и красота. Грех есть нарушение порядка, разрушение Дома.