Начальный монолог Молодого человека, призывающего выпить в память Джаксона "С веселым звоном рюмок, с восклицаньем", отсылает к призыву: "Что смолкнул веселия глас?"

Дважды звучащие в трагедии обращения: "Спой, Мери, нам уныло и протяжно..." и "спой Нам песню, вольную, живую..." - к дважды повторенной просьбе: "Спой мне песню, как синица...", "Спой мне песню, как девица..."

Гимн чуме начинается с "могущей Зимы", в "Зимнем вечере" "Вихри снежные".

В гимне - чума "к нам в окошко... Стучит могильною лопатой"; "Зимнем вечере" - буря, "как путник запоздалый, К нам в окошко стучит".

В гимне чуме - "Зажжем огни..." (не "лампады" ли?), а что до "солнца... ума", то - "Утопим весело умы" (это вместо "заветных колец", бросаемых "в густое вино").

Наконец, вместо "Да здравствует солнце, да скроется тьма" прямо в рифму: "Итак, - хвала тебе, Чума; Нам не страшна могилы тьма а "дева-роза" с ее "дыханьем", быть может полным Чумы,- эхо "нежных дев" и "юных жен".

Гимн чуме, а затем "глубокая задумчивость" Председателя в финале - мрачно-романтический апофеоз, а затем крушение просветительской утопии, попытавшейся изъять из жизни людей ее священные основания, обойтись без них.

Первые слова трагедии - "Улица. Накрытый стол..."

Стол всегда стоял в доме и был принадлежностью дома, сакральной, как и сам дом. В "Пире во время чумы" действует бездомное человечество, уличное человечество. Дом утрачен не из-за эпидемии, а из-за того, что утрачено чувство священности дара жизни и таинства смерти; бездомное человечество - это человечество, потерявшее святыни. Все, что делается, делается наоборот: мертвых предлагают поминать весельем, смерть прославляют в гимне, на призыв не лишать себя надежды "встретить в небесах Утраченных возлюбленные души" откликаются насмешками; перед лицом грозящего конца люди не становятся лучше, не думают друг о друге и о душе: Луиза так же суетна, завистлива и злобна, как была, и, может быть, еще хуже: "...ненавижу Волос шотландских этих желтину". Все продолжается так, как будто ничего в мире не изменилось. О Председателе, очнувшемся от наваждения, говорят: "Он сумасшедший, - Он бредит о жене похороненной",- для этих людей ничего реального, кроме смерти, не существует, это поистине мертвецы, которым остается лишь хоронить своих мертвецов. Эти люди больны - и не чумой; чума лишь обнажила их внутреннюю, духовную болезнь, она сама вызвана этим состоянием; она у Пушкина так же не случайна, как не случаен всемирный потоп. Люди "Пира во время чумы" забыли свое божественное происхождение, назначение и достоинство, иначе говоря - потеряли совесть и живут без нее, думая, что так тоже можно. Это и есть их бездомность. От этого и чума.

"Пир; его картина", писал Достоевский, картина "общества, под которым уже давно пошатнулись его основания. Уже утрачена всякая вера; надежда кажется одним бесполезным обманом; мысль тускнеет и исчезает: божественный огонь оставил ее; общество совратилось и в холодном отчаянии предчувствует перед собой бездну и готово в нее обрушиться. Жизнь задыхается без цели. В будущем нет ничего; надо требовать всего у настоящего, надо наполнить жизнь одним насущным. Все уходит в тело, все бросается в телесный разврат и, чтоб пополнить недостающие высшие духовные впечатления, раздражает свои нервы, свое тело всем, что только способно возбудить чувствительность. Самые чудовищные уклонения, самые ненормальные явления становятся мало-помалу обыкновенными. Даже чувство самосохранения исчезает".

Странно даже, что тут имеются в виду только "Египетские ночи", а не "Пир во время чумы",- настолько каждое слово соответствует смыслу и тексту трагедии-предостережения. Но здесь мы, кажете уже перешагнули границу веков.

2. В январе (1989 года, после спитакского землетрясения - В.Н.) в газетах промелькнуло сообщение: в одной из разрушенных армянских деревень оставшиеся в живых люди решили, что наступил конец света и они - последние жители Земли.

У них были основания так думать. Сегодня и академику, и крестьянину ясно, что вечность земного существования не есть неотъемлемое достояние человечества. "Неба своды" могут пасть "на сушь и воды". Бессмертие человечества (заменившее нам бессмертие души) может прекратиться.

Остается удивляться, до чего совершенны наши механизмы психологической защиты. Никто ничего не осознает. Никто не слышит тех, кто стремится осознать. Все идет своим чередом, "пир продолжается". Продолжает насиловаться природа, продолжают расстреливаться небеса. Продолжается распространение орудий убийства людей, социальная злоба и семейная вражда. Продолжается похоть тела, похоть престижа, комфорта и власти, культ удобств, развращение людей прагматической "моралью" и бесчинство "свободы слова"; продолжается все, что не требует труда души, все, что помогает убедить себя и других, что души не существует, - "как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех" (Мф.24,38-39). Уже земля встает на дыбы то там, то здесь, уже звезда полынь (чернобыль - вид полыни - В.Н.) пала на источники вод, и воды стали горьки (Откр.8,10-11), но Луиза продолжает ненавидеть Мери и желтину ее шотландских волос. Никто не думает, что сегодняшние слова могут стать последними.