"Доступный плод с древа смерти" - позволим себе фольклорную вольность и назовем так одну из современных медицинских технологий: искусственное прерывание беременности. Прогресс - удивительная вещь. Если женщины прошлых времен с болью вопрошали: "Как можно?", - то современные женщины, в большинстве своем, в недоумении спрашивают: "Почему нельзя?" Действительно, почему нельзя, если законодательство ряда стран, в том числе и российское, торжественно утверждает "право каждой женщины на искусственное прерывание беременности"? Значит, можно. Но здесь нельзя не вспомнить слова апостола Павла: Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает (1 Кор. 10:23). Смысл глагола "назидать" в толковом словаре Вл. Даля раскрывается через слова "научать нравственно полезному". Сегодня словосочетание "нравственно полезное" можно отнести к устаревшим понятиям, особенно если находишься в плену плосколинейной прогрессистской модели истории - "устаревшее" прошлое и "передовое" настоящее. Но почему не теряет ценности "устаревшая" икона XII века по отношению к "передовому" современному произведению искусства? А может быть, "устаревшее" христианское "нельзя" абортам также несоизмеримо с "передовым" либеральным "можно"? Попробуем сравнить два подхода - аргументы либерального "можно" и христианского "нельзя". Известно, что либеральное "можно" основывается на принципе: "Каждая женщина обладает правом распоряжаться своим телом". Известно также, что либерализм - как правило, производная натуралистическо-материалистических убеждений. В границах натуралистического материализма человек, будь то мужчина или женщина, - это "тело и только тело" (Ф.Ницше). Таким образом, основополагающий принцип либерального "можно" приобретает вид: "Право тела распоряжаться своим телом". "Масло масляное" - в этом "содержательность" базового утверждения либерального оправдания аборта. Столь же "содержательным" выглядит дальнейший ряд либеральных суждений о том, что "новое существо не является жизнью". Противопоставление "жизни" и "существования" сохраняется в вопросе "когда же это существо становится человеческой жизнью?" Фундаментальное "открытие" либеральной идеологии - противоречие между правами матери и правами ребенка - опирается на идею естественности состояния "войны всех против всех". Как известно, в Библии нет изречений, прямо относящихся к обсуждаемой проблеме, за исключением, быть может, одного установления из "Книги Договора", согласно которому человек, толкнувший беременную женщину, что стало причиной выкидыша, обязан заплатить штраф (Исх., 21:22). Тем не менее, христианское "нельзя" абортам небезосновательно. Православное богословие полагает, что при решении сложных нравственных вопросов "на первое место чаще всего выдвигается самая жизнь Основателя христианства, как воплотившая в себе идеал совершеннейшего пути ко спасению". В этом плане Благовещение Архангела Гавриила Марии в момент зачатия Спасителя: Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами (Лк. 1,28), представляет собой символическую форму христианского понимания начала человеческой жизни. Этот принцип ставит под сомнение "право женщины на собственное тело", допускающее, что плод есть лишь часть материнской ткани. "Это не ее тело; это тело и жизнь другого человеческого существа, вверенного ей материнским заботам для кормления" (Харакас С. Православие и биоэтика, "Человек", 1994, № 2, с. 93). К каноническим относится суждение св. Василия Великого (IV-V вв. Р.Х.): "Умышленно погубившая зачатый в утробе плод подлежит осуждению как за убийство". Оценка аборта как "смертоубийства", как нарушения заповеди "не убий" - одно из оснований христианского "нельзя". К мысли об еще одном основании приводит святой Иоанн Златоуст. Он пишет, что плодоизгнание "нечто хуже убийства (выделено автором. - Ред.), так как здесь не умерщвляется рожденное, но самому рождению полагается препятствие". Что может быть "хуже убийства"? Очевидно то, что приводит к убийству, что является его основанием. И это - нарушение "первой и наибольшей заповеди", заповеди Любви. Возлюби Господа Бога Твоего всем сердцем твоим, и всею душою Твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на двух сих заповедях утверждается весь закон и пророки (Мф., 22:37-40). Преподобный Максим Исповедник различает пять видов любви: "ради Бога", любовь "по причине естества, как родители любят чад", "ради тщеславия", "из-за сребролюбия", "вследствие сластолюбия". Из этих видов любви на второе место Максим Исповедник помещает любовь "по причине естества". Аборт - это нарушение заповеди любви, причем в самой ее человечески-глубинной сути - через убийство матерью своего ребенка. Даже животный мир, ко сравнению с которым так часто прибегает натурализм, не знает аналогов подобного деяния, свидетельствуя о его противоестественности. Аборт - это "препятствие рождению". Но рождение - это "выход из материнской утробы", которая в христианской семантике является не просто анатомическим термином. Смысл этого слова в христианской традиции, как полагает академик Сергей Аверинцев, чрезвычайно широк и значим: это и "милосердие", и "милость", и "жалость" и "сострадание", и "всепрощающая любовь". Аверинцев полагает, что символика "теплой" и "чревной" материнской любви особенно характерна для греко-славянской православной культуры (в отличие от античности). Особое почитание Богородицы в православии проявляет себя в величаниях церковных песнопений, в наименованиях явленных икон Божией Матери. П.Флоренский называет некоторые из них: "Истинная Животодательница", "Нечаянная радость", "Умиление", "Отрада и утешение", "Сладкое лобзание", "Радость всех радостей", "Утоление печали", "Всех скорбящих радость", "В скорбях и печалях утешение", "Заступница усердная", "Взыскание погибших", "Умягчение злых сердец", "Избавление от бед страждущих", "Милостивая целительница", "Путеводительница", "Истинный Живоносный Источник". Каждое название иконы Богоматери - это буква в алфавите православной нравственности. Из этих букв складывается и понятие о свободе - данной человеку Богом. Н.А. Бердяев понимал грех "не как непослушание, а как утерю свободы". Женщина, идущая на аборт, теряет свою свободу, теряет дар стать матерью, превращаясь из "сокровищницы рождения" в "сокровищницу убийства". И какие бы "аргументы" не сопровождали это превращение, они вряд ли смогут превратить "нельзя" в "можно".

Самопожертвования и жертвы в трансплантологии

В культуре не так много идей, которые обладают сквозной, т.е. многовековой и неубывающей "работоспособностью". К таким идеям относится идея жертвы. Во всех религиях: древних и новых, племенных, национальных и мировых - присутствует идея жертвы, поражая разнообразием форм своего воплощения. Не чужда эта идея и современной постсоветской культуре. Но если в ветхозаветном, языческом и, наконец, христианском мире, идея жертвы имела первостепенное значение в отношениях человека с Богом (или богами), то в условиях гуманистически-атеистической культуры она становится регулятором межчеловеческих отношений. Особое значение идея жертвы получает в современной медицине, в частности в трансплантологии, где она приобретает форму "дарения органов" и становится новым символом любви, взаимной заботы и спасения жизни. Трансплантология - теория и практика пересадки органов и тканей - новое направление в современной медицине. Не без оснований можно заметить, что оно является одним из самых драматичных для современного общества. Во-первых, потому, что без "жертв" трансплантология обойтись не может. И во-вторых, потому, что расширение практики трансплантации постоянно увеличивает потребность в их числе. До 1992 года вопрос об удовлетворении растущих потребностей трансплантации (по крайней мере относительно получения органов и тканей от трупов) так остро не стоял. Еще в 1980 году историки медицины констатировали: "Широкое применение в клинической практике кадаверных (трупных - И.С.) тканей и органов составляет неоспоримый приоритет советской медицины" [1]. Дело в том, что с 1937 года постановлением Совнаркома "О порядке проведения медицинских операций" тела сограждан после смерти становились собственностью государства и почти автоматически возлагались на "алтарь" "интересов общества и науки". В 1992 году Закон РФ "О трансплантации органов и/или тканей человека" положил конец этому "неоспоримому приоритету". Законодательство страны было приведено в соответствие с принципами защиты прав и достоинств человека в сфере медицины, разработанными Всемирной Организацией Здравоохранения /ВОЗ/. Новый закон вводит "презумпцию согласия", согласно которой взятие и использование органов из трупа осуществляется в том случае, когда умерший при жизни не делал возражений против этого или когда протеста не выражают его родственники. Отсутствие выраженного отказа трактуется как согласие, то есть каждый человек превращается в донора после смерти, если он не провозгласил к этому отрицательного отношения. Вот почему сегодня перед каждым из нас встает задача определить судьбу и участь своего тела после смерти. Это далеко не единственная из весьма неприятных задач, перед которыми оказывается человек, живущий в условиях техногенной цивилизации. Такие условия определяют новый уровень ответственности человека и за себя, и за своих близких, и за благополучие общества. По сути дела, в пространстве современной медицины формируется новый рубеж старой борьбы за человеческие души. Академик В.И. Шумаков в "Предисловии к руководству по трансплантологии" ставит задачу организации "научно обоснованной пропаганды донорства". С точки зрения некоторых исполнителей этой задачи, стратегия пропаганды должна быть ориентирована на преодоление "мифического" на их языке, а по сути дела традиционного, религиозного отношения к смерти, к телу, к сердцу человека как средоточию духовной жизни. Очень бы не хотелось, чтобы российская наука вновь вставала на исхоженный советским атеизмом вдоль и поперек тупиковый путь противопоставления науки и веры. Сегодня естествознание получило возможность понять, во-первых, что действительное различие между наукой и верой является условием их самоценности, и во-вторых, насколько произвольно и упрощенно их "воинственное" исключение друг друга. В православном Символе веры утверждается "чаяние воскресения мертвых". Вопрос - включает ли "оживление костей" воссоздание целостности тела, которое стало жертвой трансплантологической практики, является исключительно предметом веры. При этом какую бы научную форму не принимал атеизм, он также обречен всего лишь на веру, правда атеистическую, в невозможность воскресения мертвых, так как никакими научными доказательствами этой невозможности атеизм не располагает и располагать не может. Путь противопоставления одной веры другой - бесперспективен для сторонников и идеологов "научно обоснованного донорства". Реальные же возможности обоснования донорства заключены не в науке, а в самой религии. Известно, что все мировые религии охраняют почтительное отношение к телу покойного. В христианстве мертвое тело остается пространством личности. Почтение к умершему непосредственно связано с уважением к живущему. Утрата этого почтения, в частности нанесение повреждений телу, влечет за собой в конце концов потерю уважения к живущему. Свидетельств этому множество. Например, прагматическое использование трупов в медицине влечет за собой рост потребительского отношения к человеку. Это проявляется в устойчивой и, к сожалению, неизбежной тенденции коммерциализации медицины. Закон Российской Федерации "О трансплантации органов и тканей" запрещает куплю-продажу человеческих органов, что как нельзя более убедительно свидетельствует о реальности подобных сделок, создавая при этом новый набор "мотивов" для преднамеренных убийств. Возможна ли оценка трансплантологической практики и какой она может быть в контексте Православия? Иеромонах Анатолий Берестов, настоятель домового храма преп. Серафима Саровского при Институте трансплантологии, говорит, что Православной Церкви "еще предстоит определиться в этическом плане в отношении вопроса трансплантологии" [2]. Это определение, конечно же, будет включать анализ того, как произошел и происходит подмена добра злом, как стремление спасти человеческую жизнь оборачивается уничижением другой жизни - "нанесением вреда" живому донору, использованием человеческих трупов в качестве доноров, отношением к пациенту с диагнозом "смерть мозга" как хранилищу запасных органов и т.д. и т.п. Эти явления вопиют о том, что даже такая фундаментальная цель, как спасение человеческой жизни, требует соблюдения множества условий (среди них одно из основных - соблюдение принципа добровольности), то есть ценностей, составляющих суть самопожертвования. В православной этической традиции никогда не шла речь о том, что нельзя жертвовать собою во имя спасения жизни человека. Напротив, нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15,13). Сама жертвенная смерть Спасителя является свидетельством этической ценности самопожертвования. Но самопожертвование как сознательное и добровольное действие человека исключает любое психологическое или силовое воздействие. Определенным видом нравственного насилия, с нашей точки зрения, может стать превращение человеческой способности к жертвенности в норму, или правило, или новый критерий гуманности. Тем более, что Россия уже пережила однажды горький опыт "внедрения" подобных критериев. Речь идет об известной в 30-х годах теории и практике "богостроителей". А.А. Богданов, создатель первого в мире института переливания крови (1926 г.), видел в донорстве - этическую и социальную норму, а в переливании крови - один из способов "братания" людей (буквального), и создания из отдельных индивидов (опять же буквально) единого социального организма [3]. На самом же деле, отдельные индивиды, вынужденные соответствовать новым социальным нормам, становились лишь жертвами "благих" идей и целей, одна из которых в формулировке Богданова - преодоление "советской изношенности" ответственных государственных работников. Практика трансплантации органов вышла сегодня из узко экспериментальных рамок на уровень обычной медицинской отрасли. Своей несоразмерностью этическим христианским ориентациям она небывало увеличивает социальную опасность ошибки, которая может оказаться гибельной для каждого человека и для культуры в целом. Найти, понять и принять меру сотворчества Бога и человека в спасении Жизни - это действительно непростая задача разумного отношения к этическим проблемам трансплантации. Но путь разума, и особенно разума нравственного, не исключает, а предполагает и запреты, и самоограничение. Как полагают философы, все разумное имеет свои пределы, беспредельны только глупость и безумие. Мирский М.Б. Из истории разработки в советской медицине нормативных актов по взятию кадаверных тканей и органов.// Актуальные проблемы трансплантологии и искусственных органов. М., 1980. С. 114. ^ Врач тела и души. Беседа с врачом и священником при Институте трансплантологии о. Анатолием (Берестовым). "Татьянин День", 1996. № 7. С. 8. ^ Пародия на Церковь - Тело Христово, в Котором и осуществляется единство верующих - И.С. ^

"Беспамятство - разрушительно, память - созидательна"

"Беспамятство - разрушительно, память - созидательна" [1] - эти слова Д.С. Лихачева приобретают особый смысл в год 50-летия принятия Нюрнбергского Кодекса. Нюрнбергский процесс (1946-1947 гг.) вскрыл факты чудовищных по своей жестокости и по своему размаху медицинских экспериментов на человеке, когда огромное число узников концентрационных лагерей, в основном негерманского происхождения, использовались для научно-исследовательских целей и медицинских опытов. Именно эти "исследования" и "опыты" стали неотъемлемой частью понятия "преступление против человечности". В ходе судебного разбирательства было собрано множество документов, в том числе протоколы о проведении экспериментов над людьми с целью исследования влияния на человеческий организм переохлаждения, действия ядов. Миллионы людей специально заражались интересующими "экспериментаторов"-медиков болезнями и "при минимальных затратах времени и усилий" исследовались методы лечения и достижения иммунитета к малярии, инфекционной желтухе, сыпному тифу. Стали известны всему миру эксперименты по стерилизации, ренегации костей, мышц, нервной ткани, по пересадке костей и т.д. и т.п. В конце августа 1947 года 1-й Военный Трибунал США, действовавший по договоренности с союзниками и по приказу американской администрации в Германии, вынес Приговор по делу "медиков". Нюрнбергский Кодекс - это первый в истории международный "Свод правил о проведении экспериментов на людях", который возник в результате осознания вопиющего несоответствия некоторых видов медицинских экспериментов на человеке этическим принципам медицинской профессии и человеческой морали. Нюрнбергский Кодекс для многих до сих пор справедливо рассматривается как свидетельство зверств и перегибов "нацистской лженауки" и в то же время как своеобразный символ нравственной чистоты науки в цивилизованном мире. Но так ли это? "Беспамятство - разрушительно..." - и мы вспоминаем о еще одной дате - 95-летней годовщине первого издания книги В. Вересаева "Записки врача". В своей книге врач, ординатор Боткинской больницы в Петербурге, Викентий Смидович (литературный псевдоним - В. Вересаев) разоблачает цинизм отношения врачей к пациентам, описывает типичное для "специалистов" поругание трупов, возмущается тем, что врачи не останавливаются перед экспериментами над человеком, забывая "о различии между людьми и морскими свинками" [2]. "Прочтите "Записки врача", и вас невольно охватит холодный ужас, - писали в одной из российских газет начала века [3]. - Совершенно спокойно доктор, пользуясь своим положением, прививает больным различные болезни и с любовью следит за их развитием. Казалось, убедившись, что прививка удалась, он должен был бы торопиться уничтожить содеянное им зло, но этого нет. Он дает болезни развиваться, и до такой степени, что она уже угрожает опасностью самой жизни, но зато ею могли полюбоваться его коллеги, которым он давал возможность изучать столь интересный и редкий пример болезни. Хорошо это или нет? Зачастую опыты делаются без всякого смысла и основания, так, чтобы сделать опыт... Другой вопрос - довольна ли его жертва, которой он причинил страдание?.. Но это ему решительно все равно. А что же больные? - спросите вы. - Они обыкновенно умирают. - Как, и ничего? - Ничего. Они умирают во славу науки, потому что сам Бильрот [4] еще говорил, что медицина добивается успехов через гору трупов". "Во славу науки" - принцип, который, как ни парадоксально, может объединить "цивилизованную" и "нацистскую" медицину. Ведь, как известно, - "во славу науки" - было одним из аргументов, выдвигавшихся в защиту нацистских "врачей". "Беспамятство - разрушительно"... 80 лет назад в России произошла Октябрьская революция, идеологи которой хотели построить в России "общество, опирающееся на науку в своем развитии". Вместе с самой "научной" и все определяющей коммунистической идеологией - "научность" вытесняла традиционные для культуры морально-нравственные ценности. Интересы "революционной" науки, освобожденной в 1917 году от морально-этических и религиозных ценностей, определили, например, решение Совнаркома СССР о поддержке чудовищных практических опытов по получению "новогибридного человека" путем скрещивания людей с антропоморфными обезьянами. В своем отчете за 1928 год, представленном в Совнарком СССР Председателю Комиссии по содействию работам Академии Наук СССР, проф. Иванов, руководитель экспериментального проекта, писал: "Серьезным тормозом для постановки этой экспериментальной работы являлись также предрассудки религиозного и морального характера. В дореволюционной России было совершенно невозможно не только что-либо сделать, но и писать в этом направлении". Действительно, проф. Иванов не боялся встретить отказ в поддержке его эксперимента по искусственной случке людей с обезьянами из-за "предрассудков религиозного и морального характера": чего не было у идеологов и организаторов Октябрьской революции, составивших правящую верхушку страны, того не было [5]. А вот идеологических спекуляций разного рода по поводу "объективности" науки было предостаточно. В интересах "революционной науки" было, в лучшем случае, игнорирование, а обычно типичное клеймо - "мракобесие" как оценка теорий, пытавшихся предупредить о возможных последствиях культа "объективности", а значит, бесчеловечности самой науки. Ведь "объективность" науки весьма относительна. Она всегда находилась и находится в границах нашего понимания и наших смыслов, она не может быть "чистой", она всегда в той или иной форме функциональна, то есть зависима, в том числе и от человеческих взаимоотношений, а значит неразрывно связана с решением моральных проблем. "Беспамятство - разрушительно..." На протяжении 19-ти веков человек, развивая и совершенствуя свой разум, как поистине Божественную способность, пытался понять мир в согласии с духовно-нравственным законом, в согласии с чувством ответственности, совести и любви, различая добро и зло. К началу XX века, питаясь мощным энергетическим потенциалом христианских ценностей - святости жизни, милосердия, делания добра, - наука, в частности медико-биологическое знание, приходит к ликвидации постоянно угрожающих человечеству факторов риска - эпидемий, инфекционных заболеваний. Наука прошла громадное расстояние и разгадала множество тайн. То, что было непостижимым, становилось доступным человеческому разуму. Достижения медицинской науки снижали детскую смертность, исцеляли болезни и "исторгали из когтей смерти ее преждевременные жертвы". Но нельзя закрывать глаза и на известные падения науки, которые поистине чудовищны в своей действительности. Это и изобретение ядерного, биологического и т.п. оружия массового поражения, способного уничтожить жизнь на Земле за самый ограниченный промежуток времени. Как это ни парадоксально, но падения преобразующего разума наиболее глубоки в современной биомедицине, призванной охранять человеческую жизнь. Заготовка "запасных" зигот и их последующее уничтожение - условие процедуры искусственного оплодотворения. Отрицательные результаты пренатальной диагностики - еще одно мощное основание "показаний" для искусственного прерывания жизни находящегося в материнской утробе ребенка. Превращение человеческих зародышей в фармацевтическое "сырье" является условием фетальной терапии. Христианство не против науки. Оно "рассматривает науку как необходимый инструмент этой жизни" [6]. Более того, слова Спасителя: Верующий в Меня, дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит (Ин. 14, 12) православное христианство трактует как призыв к делам человеческим, в том числе и к развитию науки и научных теорий. Но не "любых", а лишь тех, которые, как учит Нектарий Оптинский, "не портят нравственность". "Человек двухсоставен, духовно-телесен, и его нормальное бытие невозможно без соответствующей гармонии этих двух начал... Уже по этой причине, в силу единства духовной и физической природ в человеке, взаимосвязь религиозного и научного знания естественна и необходима" [7]. Разрыв этой взаимосвязи и приводит к возникновению феномена "полу-науки". Слова св. Василия Великого в "Беседах на Шестоднев" о "полуученых" его времени становятся все более уместными в наши дни: " Не имеют ли те, кто посвятил себя полунауке, глаза сов, ибо зрение совы, проникающее сквозь мрак ночи, поражается великолепием света". Ф. Достоевский пишет о феномене "полунауки" почти в апокалиптическом тоне: "Полунаука, - говорит один из его героев, - есть невиданный прежде деспот; деспот, имеющий своих собственных жрецов и рабов; деспот, перед которым всякий преклоняется с любовью и суеверным страхом, нечто до сих пор невиданное, перед чем постыдно дрожит и трепещет наука" [8]. Полунаука максимально проявляет себя в современном научно-техническом прогрессе, деспотизм которого обусловлен отсутствием благоразумия, то есть нравственной неполнотой разума. Нравственная неполнота разума формирует такое явление как "рациофашизм" (П. Фейрабенд), когда под знаменем научной рациональности и ради "объективного" знания вживляются раковые клетки в здоровый организм человека. Или когда ради "объективной" информации отказываются от лечения больного, погибающего от болезни. Или когда без ведома и согласия больных их используют для клинических испытаний новых лекарственных препаратов. К сожалению, перечень подобных примеров, сопровождающих современную научную работу, может составить не одну страницу. Сегодня к ним добавляются вопросы о практических, социокультурных последствиях современных биомедицинских технологий. Например, насколько социально безопасно распространение генетического тестирования или вмешательство в геном человека? Или насколько этически допустимо клонирование клеток человека с целью получения его"оригинальных копий", "запасных частей"? Эти вопросы выходят далеко за узкие рамки внутринаучной области и касаются как каждого человека, так и судеб общественного развития в целом. Нюрнбергский Кодекс 1947 года стал первым в истории цивилизации документом, поставившим проблему этической и социальной ответственности ученых на уровень социально-значимых общецивилизационных проблем. "Память созидательна..." - и "отдавая себе отчет во все нарастающем прогрессе в области биологии и медицины; будучи убеждены в необходимости уважения человека как индивида и как представителя биологического вида, а также признавая важность вопроса об обеспечении уважения его достоинства; отдавая себе отчет в том, что неправильное использование достижений биологии и медицины может повлечь за собой угрозу достоинству человека; подтверждая убежденность в том, что прогресс в области биологии и медицины должен быть использован на благо нынешнего и будущего поколений людей; подчеркивая необходимость международного сотрудничества во имя того, чтобы все люди на Земле могли пользоваться благами, предоставляемыми достижениями в биологии и медицине; признавая важность расширения широкого общественного обсуждения проблем, связанных с использованием достижений биологии и медицины, а также важность результатов такого обсуждения; стремясь напомнить всем членам общества об имеющихся у них правах и обязанностях; будучи преисполнены решимости предпринять меры, необходимые для защиты достоинства, а также основных прав и свобод человека в области использования достижений биологии и медицины", более 20 государств, являющихся членами Совета Европы, подписали "Конвенцию о защите прав и достоинства человека в связи с использованием достижений биологии и медицины: Конвенцию о правах человека и биомедицине". Конвенцию, которую Россия, несмотря на свое членство в (Совете Европы, к сожалению, еще не подписала. Почему? Ведь... "беспамятство - разрушительно..." Лихачев Д.С. Память преодолевает время // Наше наследие. 1988. № 1. С. 1. ^ Вересаев В. Записки врача. СПб. 1902 . С. 150. ^ "Не пора ли?"// Русское слово. № 39. 1901. 9 февр. ^ Бильрот Теодор (1829-1894) - один из выдающихся хирургов XIX века. ^ О советских экспериментах по скрещиванию человека с обезьяной // Еженедельник "Вечерняя Москва". № 34. 1994. 25 авг. ^ Осипов А.И. Путь разума в поисках истины. М., 1997. С. 146. ^ Там же, С. 145. ^ "The Devils". Harmondsworth: Penquim books. 1971. P. 257. ^

По образу человеческому (клонирование)

В конце XIX Фридрих Ницше впервые поставил проблему "человекобожия" в антихристианском смысле. Устами Заратустры он предложил свою версию ее решения в учении о "сверхчеловеке". Практически одновременно Федор Достоевский сформулировал идею Богочеловечества. С этого времени дилемма "Богочеловечество - человекобожие" становится ведущей для русской философии. В первой половине ХХ века в форме интеллектуальных дискуссий на уровне журнальных публикаций и книг, издаваемых за рубежом, она выглядела весьма абстрактно. В конце ХХ века на уровне биомедицинской практики она наполняется вполне конкретным содержанием. В начале века "человекобожие" - это, как правило, мнящая себя средоточием достоинств, гуманистическая гордыня. В конце века "человекобожие" - это стремление выйти на уровень "творения", т.е. создания живых организмов с желательными для человека свойствами и параметрами. В 1997 году было создано первое в истории искусственное млекопитающее (овца Долли). Технология этого процесса была названа "клонирование". Она представляет собой новую форму искусственного размножения живых организмов, при котором из одной родительской клетки взрослого организма получают генетически идентичную особь (или особи). Препятствий логического и теоретического плана на пути к клонированию человека не существует. Технически же клонирование человека пока невыполнимо, но, тем не менее, наука неудержимо приближается к этому рубежу. Помимо человека, сотворенного Богом, современная культура вправе ожидать прибавления - существ склонированных, т.е. сотворенных человеком по своему, человеческому, "образу" и по своему, человеческому, "подобию". "Что же в этом плохого?" - спросят одни. "Наконец-то", - обрадуются другие. И среди них прежде всего государственники-сциентисты [1]. К ним, например, принадлежит г. С.Е. Мотков, который еще в 1991 году полагал, что пришла пора использовать достижения генетики в целях государственной политики. Генетический груз, который ведет к биологической деградации населения, достиг в настоящее время критической точки. К биологической (генотипической) деградации, происходящей в результате загрязнения внешней среды, резкого ослабления естественного отбора по причине успехов медицинской науки, добавляется моральная (фенотипическая) деградация - расслабление воли и развитие порочных склонностей - алкоголизм, наркотики, разводы, самоубийства, преступность. С точки зрения С.Е. Моткова, одной из мер выхода из кризисной ситуации является прочное закрепление идеи искусственного отбора в государственной идеологии и политике. Государство должно начать проведение "евгенического эксперимента" сначала в небольшом городе, "постепенно расширяя территорию, охватываемую евгеническими мероприятиями". Что же включают в себя "евгенические мероприятия"? Это - отбор граждан на основе психологического тестирования, медицинского обследования, сведений об успеваемости (школа, ВУЗ) и т.п.; искусственное осеменение на основе отобранной спермы (ведущий показатель доноров спермы - коэффициент интеллектуальности (КИ)) и т.п. Цель подобных мероприятий - повышение "умственных способностей населения". Профессор А.П. Акифьев, заведующий лабораторией механизмов мутагенеза Института Химической физики им. Н.Н. Семенова РАН призывает руководителей государства - и теоретиков, и практиков, которые заняты реформированием общества" учитывать "двойственную бисоциальную природу человека". "Все, что мы сейчас наблюдаем: падение дисциплины и нравственности, лень, крайне низкая производительность труда и качества продукции (99% ее неконкурентоспособности на мировом рынке), стремление все сделать нечестным путем и ощущение радости и гордости за совершенный обман или мелкую кражу, невероятное по масштабам пьянство, жестокость (пример тому дедовщина в армии), бесчисленные порой крайне циничные нарушения врачами их морального кодекса - клятвы Гиппократа, катастрофический (некоторые считают даже обвальный рост преступности и т.д. - все это в совокупности, с моей точки зрения, свидетельствует не только о пороках системы, но и отражает признаки генетической деградации нации, явилось следствием господства тоталитаризма". В то же время задавая вопрос, вправе ли мы сегодня отказаться от евгенетических замыслов, А.П. Акифьев полагает, что "нет, особенно если учесть, что сегодня в качестве важнейшей цели евгеники следует считать создание генофонда, наиболее благоприятного для здоровья, благосостояния и процветания человечества на основе методов, достойных человека". Перечисленные попытки выйти на биогенетический путь "благосостояния и процветания человечества" - не первые и не последние в культуре. Известным и показательным в этом отношении фактом отечественной науки было увлечение евгеникой Н.К.Кольцова, который в 30-е годы основал Русское евгеническое общество и журнал. Его разочарование и отказ от евгеники были связаны с осознанием того факта, что, например, критерий повышения "умственных способностей населения" не защитит общество от появления криминальных "талантов", а расовые критерии не уменьшат количества генетический дефектов. Да и обладает ли человек правом на селекцию себе подобных и "проектирование" тех или иных качеств человека? В границах "человекобожия" этот вопрос решается однозначно. При этом "благие намерения" улучшить больное человечество планируется реализовать, ориентируясь на самые лучшие человеческие качества. При этом нельзя не напомнить, что суть "человекобожия" заключается в принципиальном различении и разделении "природного человека от духовного". Это разделение, по словам Бердяева, дает свободу творческого развития природному человеку, удалившись от внутреннего смысла жизни, оторвавшись от божественного центра жизни, от глубочайших основ самой природы человека. Для философии "человекобожия" высшим идеальным измерением является исключительно сам человек и все "человеческое". Но может ли "человеческое" и только "человеческое" выполнять функцию абсолюта, критерия, или высшей идеи? Достоевский полагал, что даже если рассматривать "человеческое" как некий феномен, представляющий интересы рода, то идеала все равно не получится, ибо сумма равна слагаемым, со всеми их свойствами. Идеал, "высшая идея" является стержневым структурным элементом существования человека и общества. Подлинным идеалом, качественно отличающимся от различных человеческих мерок, является Христос. "Христос был вековечный от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек", - утверждал Достоевский. Богочеловеческая сущность Христа - это онтологическая возможность и заданность нравственного совершенствования человека. Оно реализуется через свободное, духовное, "умное делание" человеком самого себя, постоянно корректируемое "божественным центром жизни". "Человекобожие" как попытка человека определить абсолютные критерии "лучшести" для самого себя из самого себя, рано или поздно оборачивается разными формами субъективизма, который в лучшем случае приводит к фарсу, в худшем - к катастрофе. Спиентизм - мировоззрение, рассматривающее науку в качестве главного фактора прогресса и средства решения социальных проблем. - И.С. ^

Две сексуальных революции

Европейская история пережила две сексуальных революции, два значительно длительных периода переоценки сексуальности человека и сексуальных отношений. Первый относится к эпохе распада Римской империи и формирования христианской культуры, второй - ко второй половине ХХ века. Исследователи античности отмечают в качестве одной из ее особенностей "проникновение полового элемента во все сферы жизни (культ фаллоса, специфические половые божества, свободное проявление полового элемента в общественной жизни, литературе, искусстве)". В "наивности разврата" заключалось одно из своеобразий античной культуры. Половые извращения у греков и римлян И. Блох оценивает как "всеобщие антропологические явления - т.е. такие, которые встречаются повсюду и во все времена, независимо от культуры и вырождения". В то же время он и другие исследователи античности говорят о крайней интенсивности фактора сексуальных удовольствий, половой распущенности и извращенности в позднем Риме. Полибий в "Истории" свидетельствовал: "Люди впадали в великий блуд и любостяжание и роскошь, и не женились, а если и женились, то не желали воспитывать родившихся детей". Юстин писал об обычае выбрасывать детей. "Выбрасывать детей худо и потому еще, что их подбирают обычно развратные люди и выращивают (как девочек, так и мальчиков) исключительно для своих сексуальных развлечений. Многие римляне держали целые стада таких детей". Славою женщины считалось наличие большого числа мужчин-любовников. Целомудрие и добродетель оценивались как доказательство уродливости женщин. Примеры и свидетельства половой извращенности, царящей в эту эпоху, составили не один том. Исследователи античности неоднократно приходили к выводу, что кризис и гибель этой культуры были тесно связаны с духовно-нравственным вырождением, которое не в последнюю очередь определялось типом сексуальных отношений. Г.К. Честертон писал: "К несчастью античной цивилизации для огромного большинства древних не было ничего на мистическом пути, кроме глухих природных сил - таких как пол, рост, смерть... Древние сочли половую жизнь простой и невинной - и все на свете простые вещи потеряли невинность. Половую жизнь нельзя приравнивать к таким простым занятиям как сон или еда. Когда пол перестает быть слугой, он мгновенно становится деспотом. По той или иной причине он занимает особое, ни с чем не сравнимое место в человеческом естестве; никому еще не удалось обойтись без ограничения и очищения своей половой жизни". Характеризуя это время, он справедливо утверждал, что "христианство явилось в мир, чтобы исцелить его, и лечило единственно возможным способом" - аскезой. Это исцеление и было первой сексуальной революцией в европейской истории. Г. Миллер в исследовании "Половая жизнь человечества" констатирует: "Прямо поразительно, сколько было сделано в этот период Церковью для упорядочивания половой жизни, а через это - к оздоровлению общественного организма... Именно здесь сидела глубже всего и была всего упорнее болезнь века". Христианство осуществляет принципиальное изменение смысла человеческой сексуальности. Сексуальность как вечно живое "животное в человеке" (Платон) становится проявлением "единомудрия и целомудрия" супругов. В таинстве брака сексуальность освящается и превращается в свидетельство любви, в "реальное вхождение в сферу бесконечного бытия", "в противоядие смертности" [1]. Содержание сексуальной революции, которую на протяжении нескольких столетий осуществляло христианство, заключалось и в утверждении принципа моногамии, и в одухотворении отношений между мужчиной и женщиной, и в утверждении аскетизма как формы духовной свободы человека. Вторую сексуальную революцию, вернее контрреволюцию, европейская цивилизация переживает с середины ХХ века. Ее символическим началом можно считать выход в свет в 1953 году журнала "Плейбой". Сегодня уже очевидны ее реальные последствия. Это - раннее начало половой жизни, увеличение числа половых партнеров, рост числа разводов, легализация гомосексуализма, нарастающая эпидемия СПИДа, распространение венерических заболеваний и изматывающая бездуховность. Для нее характерен негативизм по отношению к моральным ценностям христианства и обращение к язычеству как эталону понимания сексуальности. "Язычество оправдывает все варианты сексуальной любви и эротических наслаждений" - лейтмотив современной сексологии. Для современного сексуального либерализма характерна не только реставрация языческого смысла сексуальности как наслаждения, но и новое понимание сексуальности как средства поддержания здоровья, формирование сексологии с выделением сексуальной функции как самостоятельного предмета исследования медицинского знания. При этом основная причина сексуального нездоровья, с точки зрения половых либералов, заключается в традиционном моральном ограничении сексуальности. "Освобождение" сексуальности - это не только условие возникновения и существования сексологии, но и одно из ее теоретических оснований. В современной сексологии исчезает понятие "сексуальное извращение". Его заменяют понятия "сексуальное предпочтение", "сексуальная ориентация". Одним из результатов и одновременно примеров "освобожденной сексуальности" является появление в центре Москвы нового развлечения для мужчин - "пип-шоу". По меркам Девятого пересмотра Международной классификации болезней (1975) это развлечение относится к разряду сексуальных извращений - вуайеризма (получение сексуального удовлетворения от подсматривания за раздевающейся женщиной, половым актом и т.п.). А нынче газета "Аргументы и факты" (№ 23 за 1997 год) подробно описывает процесс организации и характер протекания данного развлечения. Но даже постоянная реклама подобного шоу в периодической демократической прессе не решит задачу, стоящую перед секс-бизнесом и его "служанкой", современной сексологией. Задачу переориентации общественного сознания и переоценки сексуальных нормативных моделей в обществе. В качестве реального средства ее решения половые либералы выбирают такую крупномасштабную акцию, как внедрение программ по сексуальному образованию в школах России. Основным фундаментом внедряемого образования является современная "свободная сексология". История европейской культуры, в частности история двух сексуальных революций, свидетельствует, что сама современная сексология является одной из разновидностей патологии. К.Г. Юнг предупреждал: "Врач всегда должен помнить о том, что болезни - это просто нарушение нормальных процессов, а отнюдь не entia per se (самостоятельная сущность) со своей отличительной психологией. Similia similibus curantur (подобное лечат подобным) - это замечательная истина старой медицины, и, как всякая великая истина, она легко может оказаться величайшим заблуждением". История культуры предупреждает: "Человек всегда должен помнить о том, что его свобода - это просто умение владеть и управлять собой, а отнюдь не беспомощное следование физиологическим потребностям. Иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11,30) - эта вечная евангельская истина надежно охраняет нас от всякого рода физиологического рабства и болезненных заблуждений". Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. - М., 1991. С. 247. ^

Нравственно ли "зачатие в пробирке"

Принятие на "ура" любой новой победы над природой, чего бы она ни стоила и к чему бы она ни привела, - это подход упрощенного просвещенчества. Но кто сегодня, после Хиросимы и Чернобыля, безоговорочно сможет разделить такую позицию? Кто сегодня не видит связи между "победным" открытием явления радиоактивности и практически неразрешимой проблемой ядерного разоружения? Кто сегодня способен отрицать, что любая технологическая новация должна быть выверена ее нравственным измерением, параметрами которого является соотношение целей и средств? По крайней мере, со времени Канта ("Человек не только средство, но и цель") очевиднейшим критерием социального признания "цели" деятельности становятся "средства" ее достижения. Что касается идеологии оправдания искусственного размножения, то она выстраивается, по сути дела, на спекуляциях относительно исполнения естественного права человека на продолжения рода. Но "средство" или "цена" нового метода - здоровье или даже жизнь женщины. Показательно в этом плане, что в одном из центров по лечению бесплодия перед началом процедуры женщина и ее супруг в обязательном порядке должны оформить "заявление", которое начинается так: "Мы предупреждены о том, что оперативное вмешательство, применяемое для такого лечения, может сопровождаться осложнениями..." Далее по тексту: "Нам известно, что в связи с трудностями процедуры может потребоваться не одна попытка для достижения беременности, а также, что лечение бесплодия может оказаться безрезультатным". Очевидно, что осознаваемая степень риска вынуждает организаторов искусственного размножения ввести в документ такой пункт: "Заявляем, что мы не будем возбуждать уголовное дело против сотрудников Центра, не предпримем каких-либо действий, судебных преследований, исков или счетов, связанных с проводимым лечением". Можно сказать, что любое медицинское вмешательство сопряжено с риском, но не каждое оформляется таким юридическим освобождением от ответственности за процедуру. Помимо этого, никто не станет отрицать, что решение пойти на личные испытания во имя появление на свет ребенка, само по себе безусловно нравственно. Но обратимся опять к тексту "заявления": "Мы предупреждены о том, что... дети, рожденные в результате ЭКО, ГИФТ, ЗИФИ (методики), могут иметь отклонения в развитии". Кстати, судьба этих детей, их физическое и нравственное здоровье вообще оказываются вне границ компетенции специалистов по искусственному оплодотворению. Здесь царит закон жестокого разделения труда. Дети - это ведомство педиатрии. Но серьезные педиатрические исследования по данному вопросу практически отсутствуют. Практика искусственного размножение являет собой классический пример торжества "цели" (право на потомство) над средствами (здоровье женщин и будущих детей). И не слишком вписывается в границы нравственной целесообразности и справедливости. Особенно если учесть платность подобных услуг. Интересно, что именно от женщины, решившейся на эту процедуру, а не из криминальной хроники, я услышала фразу: "Мой ребеночек будет стоить 300 тысяч рублей". Очевидно, этому не надо удивляться, ибо безначально безнравственная ситуация обладает свойством плодить себе подобные. Цепная реакция безнравственности, трансформируя сегодня индивидуальное сознание, завтра может выйти на уровень общественного сознания. Прежде всего специалисты опасаются возможных изменений социальных и половых ролей в традиционных семейно-брачных отношениях. Так, ребенок, родившийся в пробирке, может иметь пять родителей, из которых двое - заказчики, двое - доноры (спермы и яйцеклетки) и одна - вынашивающая мать. Вслед за этим усложняется институт всех последующих родственных связей. Последствия возможного перераспределения социально-родственных отношений - серьезный фактор, который нельзя не учитывать, пытаясь прогнозировать возможные результаты искусственного размножения. Еще более сложная ситуация может возникнуть при условии выхода данной технологии за пределы "терапии бесплодия". О чем идет речь? Во-первых, о косвенной поддержке инвертированных лиц (гомосексуалисты, лесбиянки) и о перспективе воспитания детей в однополых семьях. Во-вторых, о возможных деформациях института семья и брака при условии "индустриализации" акта деторождения. В-третьих, о неизбежных трансформациях нравственного сознания, которые будут связаны с обесцениванием таких ценностей как "любовь", "братство", "альтруизм", "милосердия" и других, связанных с ними нравственных понятий, коренящихся в биофизиологической "плоти" человеческих взаимоотношений. Это далеко не полный перечень того, чем может завершиться неуправляемое и безответственное внедрение "средств переделки и коррекции человеческой природы". Мы вполне можем разделить точку зрения, что эта "коррекция" - одно из тех "благих намерений", которыми вымощена дорога в весьма сомнительное, по крайне мере в нравственном отношении, будущее. Остается надежда на свободное право каждого не пойти по этой дороге. И надежда на принятие специального и детального законодательства, обеспечивающего это право.

Вопрос ребром о "ребре"(Женщина в мире христианства и в антимире психоанализа)

"И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку". (Быт.2:22) В прошлом году Б.Н. Ельцин издал Указ № 1044 "О возрождении и развитии философских, клинических исследований психоанализа". В настоящее время вводится новая программа сексуального образования для школьников, где отношения мужчины и женщины описываются как отношения машин по извлечению удовольствия. Эти и многие другие факты говорят о том, что в современном мире утрачивается христианское понимание роли женщины и смысла любви. О том, как это происходит, - статья медика и философа Ирины Силуяновой. Физиологическая метафоричность многих библейских текстов очевидна. Она не раз становилась предметом размышления и методом, с помощью которого христианская мысль пытается открыть и проявить, по выражению блаженного Августина, "видимое вещество и невидимое существо". "Сердечность" человека - понятие не из ряда научных понятий патофизиологии. А "материнское чрево" становится важнейшим символом христианского смысла человеческих отношений - милосердия, милости, жалости, сострадания, любви, умиления, душевной теплоты. Какой же смысл вложен в конкретную анатомо-физиологическую определенность творения женщины из ребра Адама? Макс Фасмер, создатель уникального "Этимологического словаря русского языка" связывает слово "ребро" c греческим , что означает "покрывать крышей". В медицинском контексте ребро значимо как элемент функций защиты таких внутренних органов как сердце, легкие и др. Если исходить из перечисленных смыслов, то оказывается, что женщина призвана покрывать, защищать, охранять мужчину. Весьма неожиданный поворот. Но чрез "видимое вещество" мужской силы в христианской традиции действительно прослеживается значение "невидимого существа" женского "покрова" - заботы, долготерпения, самоотверженности. Порой только это и может спасти мужчину, как, например, в случае с Раскольниковым и Сонечкой Мармеладовой. В евангельских повествованиях Христос не раз обращает внимание на особую силу веры некоторых женщин: О, женщина! велика вера твоя (Мф.15:28). Как символично, что именно женам-мироносицам, а не апостолам, впервые является воскресший Христос, и именно женщины становятся первыми вестницами Воскресения (Мф. 28:8-10, Мк.16:7-11, Лк. 24:9-11, Ин. 20:1-2). Не этой ли великой вере княгини Ольги поверил народ? Не этой ли верою слабых женщин по промыслу Божьему была сохранена Церковь в России во времена жестоких гонений? Не этими ли христианскими смыслами определялось и традиционное светское отношение к женщине в России (в противоположность исламскому Востоку)? В начале 90-х годов директор Центра репродукции человека Министерства здравоохранения и МП РФ Андрей Акопян, который в числе первых стал заниматься в "новой" России транссексуальной хирургией, говорил об одной "государственной" особенности транссексуализма. Если во всех странах мира среди транссексусалов преобладают мужчины, которые стремятся поменять свой пол на женский, то в бывшем Советском Союзе все было наоборот - очевидным было явное преобладание женщин, желающих стать мужчинами. Этот факт - небольшое, но весьма глубинное свидетельство несостоятельности политики женской эмансипации, о которой "так долго говорили большевики". Транссексуальная хирургия, ставшая реальностью современной медицинской практики, в числе многих вопросов, привлекает внимание к вопросу о психологических признаках женственности. Этот весьма специфический, частный, "богемный" вопрос приобретает действительную актуальность сегодня, когда в результате так называемых "реформ" на общественное и индивидуальное сознание буквально обрушился поток "клубнично-черной" информации, пытаясь произвести очередную революцию в умах. Никто не станет отрицать, что русская литература даже в советской школе делала свое дело. И порой, вопреки реальности "асфальтно-оранжевой женственности", в общественном сознании "работали" ценности и представления о женщине как о "райском создании", "прекрасной даме", "божестве и вдохновеньи". Блоковское - "Российская Венера бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры" - было кодом идеального культурно-национального отношения к женщине. В западной же культуре все чаще приходится сталкиваться с активно "работающей" интерпретацией женщины как "низкого величья" и "цветка зла". Западно-европейская литература от художественной до философской широко представлена сентенциями вроде: "женщина может быть или проституткой, или преступницей", "женщина - аморальна", "единственное искусство, доступное женщине - это искусство лжи" и т.п. Вершиной этих тенденций явился классический психоанализ с его принципом - "быть женщиной само по себе преступно". Однако психоанализ не только заявил, но и теоретически обосновал это положение, вводя понятие "комплекса кастрации". В 1903 году О. Вейнингер в книге "Пол и характер" говорил, что в силу особенностей женской психологии человечество вряд ли когда-нибудь будет располагать таким феноменом как психология женщины, написанная самой женщиной. Прогнозы Вейнингера не сбылись. Уже через 25 лет психология обогащается дифференцированным подходом к женской психологии, у истоков которого стоит женщина-психоаналитик Карен Хорни. Карен Хорни в рамках и средствами самого психоанализа несколько смягчает яркую окраску сущностной "преступности" женщины в классическом психоанализе. К типичным особенностям женского поведения она относит менее явно, чем у мужчин, выраженную агрессивность, отношение к себе как существу слабому и требование за это особых преимуществ, использование слабости как средства подчинения мужчин ("цепкость плюща"). Это связано, в частности, с тем, что "комплекс кастрации", обусловленный анатомо-физиологической организацией женщины, нейтрализуется таким женским физиологическим преимуществом, как материнство. Данное женское преимущество в свою очередь не безопасно для мужчин. Оно формирует на бессознательном уровне "сильнейшую зависть мальчиков к материнству". При этом женская компенсация зависти безобиднее зависти мужской. На личностном уровне она появляется в большей склонности женщин к неврозам, на социальном - "в уходе от женственности". Спектр этого "ухода" широк - от стремления к социальной эмансипации до транссексуализма. Хорни употребляет понятие "идеал" [1]. Понятие это совсем не обладает для психоанализа той ценностно-смысловой значимостью, которую оно имеет, в частности, в христианской культуре. Психоанализ вообще выстраивается по модели "антимира", если принять за "мир" христианскую культуру, как исходную и первоначальную, по отношению к психоанализу, модель (или парадигму) понимания человека. В первую очередь это относится к фундаментальному по своему значению - и в христианстве, и в психоанализе - идеалу любви. Хорни утверждает, что вообще для христианской культуры характерна "переоценка" любви, то есть наполнение ее метафизическим смыслом. Любовь же - всего лишь "восхищенная зависть" или к "пенису или к материнству", т.е. это всего лишь психическое последствие анатомической разницы полов. Для религиозного сознания потребность в любви - это свойство божественного в нас. С позиций психоанализа - это "прикрытие тайного желания получить что-то от другого человека, будь то расположение, подарки, время, деньги и т.п." Христианская мораль самоотречения весьма сомнительна с точки зрения психоанализа для здоровой, "эгоцентрической" психики. Она может и должна быть заменена моралью "адекватной агрессивности", что предполагает, по Хорни, "инициативу, приложение усилий, доведение дела до конца, достижение успехов, настаивание на своих правах, умение постоять за себя, формирование и выражение собственных взглядов, осознание своих целей и способность планировать в соответствии с ними свою жизнь". Неудивительно, что христианское понимание страдания в рамках психоанализа оценивается как распространение мазохизма в культурной среде. Напомним, что мазохизм - это "получение удовольствия от физических страданий, причиняемых сексуальным партнером". Кстати, общеизвестно, что именно режим функционирования нашей сексуальности является в психоанализе ключом к решению многих психологических и поведенческих проблем человека - "поведение в жизни в целом строится по образцу сексуального поведения". "Эдипов комплекс", как модель психосексуального поведения, становится компасом психоаналитика в его движении по лабиринту человеческих судеб. При этом психоанализ отказывается от "богоподобия" человека, заменяя его принципом "цареподобия" [2]. Например, именно Эдипов комплекс определяет, с точки зрения психоанализа, выбор мужа или жены. Муж или жена - "всегда лишь замена, суррогат" детской привязанности к родителю. Традиционно христианское понимание моногамного брака как "единомыслия душ и телес", как "таинства любви", с позиций Хорни, например, нуждается в пересмотре, ибо таит "исходящую от него опасность". Эта опасность моногамного брака заключается в силе запретов, которые он собой олицетворяет, запретов на пути бессознательных сексуальных желаний. Несмотря на свои многочисленные "еретические" отступления от классического психоанализа, Хорни не подвергает сомнению тот факт, что психоаналитические исследования проблем брака, женской психологии, да и вообще человеческой культуры, являются конкретным средством решения конкретных проблем. При этом, чем глубже - психоаналитичнее - будет наше понимание реальности, тем легче нам будет контролировать и управлять человеческой жизнью. Хорни не скрывает исходных целей. О том, каковы были исходные цели отдельного Указа Президента РФ № 1044 "О возрождении и развитии философских, клинических исследований психоанализа" (1996 г.) можно только догадываться. ... В Доме художника на Крымском Валу можно купить видеокассету с фильмами Пазолини. Составители вряд ли отдавали себе отчет, какой глубокий смысл заключен в том, что на одной кассете они поместили два фильма - "Царь Эдип" и "Евангелие от Матфея". Вряд ли кто усомнится, что сегодня это - два действительно работающие, подчас в невидимой и непрекращающейся борьбе друг с другом, "ключа" к пониманию ценностей и идеалов, проблем и загадок человеческой души и истории... Хорни К. Женская психология. Спб., 1993, с. 195. ^ Имеется в виду царь Эдип, убивший своего отца и женившийся на матери. В этом образе психоанализ находит ключ к объяснению всех поступков человека. ^

Труп с бьющимся сердцем