Видеть по-настоящему

может только любовь. Божественная любовь

видит все; человеческая, ограниченная

любовь способна прозреть во многое -

при условии, что есть хоть какая-то

доля человеческой любви, способной

отрешиться от себялюбия, способной

обратить действительно свое внимание на

другого. Господь нам открывает видение той

красоты, которую Он видит в человеке. Много

лет тому назад отец Евграф Ковалевский

говорил: Когда Бог смотрит на человека, Он

не видит в нем добродетелей или совершенств,

которых в нем еще нет; но Он видит в нем

неувядаемую его красоту... И вот любовь

открывает перед человеком видение красоты:

порой еще не раскрывшейся, которая может

быть под спудом, под завесой, но есть там.

Бог, глядя на нас, изуродованных грехом,

видит нас, как мы можем видеть древнюю икону,

которая подвергалась осквернению, от

которой осталось, может быть, очень

немногое; но если такая икона дается в наши

руки - с какой

бережностью мы на нее смотрим, как мы

переживаем с внутренним чувством ужаса и

боли, что святая икона могла быть

осквернена, что такая красота могла

подвергнуться изуродованию. Как бережно мы

ее держим в руках, словно раненого человека,

словно бойца, который пострадал в бою,

который, может быть, и при смерти, но в

котором остается нечто незабываемое по

величию и по красоте. Так нас видит Бог; но

тогда как икона может быть непоправимо

испорчена, человек непоправимо испорченным

не бывает никогда. О человеке можно сказать

то, что мы слышим на Страстной седмице

каждый год в пророчестве Иезекииля о костях.

Пророк видел целое поле мертвых костей.

Оживут ли кости сия? -

спрашивает Господь пророка. Тот отвечает: