подвергнуть? Это очень реально, потому что

мы все друг для друга опасны, поскольку мы

все жадны, поскольку мы все себялюбивы,

поскольку мы себя или своих ощущаем центром

жизни. И вот нам страшно перед ближним, и

ближнему страшно перед нами. И эти два

страха, две жадности, два себялюбия

замыкают двух людей, которые могли бы быть

лицом к лицу или друг перед другом. Отец Лев

Жилле как-то

сказал: мы боимся заглянуть человеку в

глаза, потому что не можем этого сделать без

того, чтобы и он мог заглянуть в глубины

нашей души, -

вот чего мы боимся и в переносном смысле, и в

прямом. Но это относится в значительной

мере и к нашей встрече с Богом.

В

первом случае, когда Бог открывается нам в

этом сложном сопоставлении, сочетании суда

и спасения, осуждения и воскрешения, -

в тот момент мы до конца полны этого чуда. Но

потом перед нами встает очень конкретный

вопрос: Господь мне предложил Свою дружбу,

Он мною так дорожит, что всю Свою жизнь и всю

Свою смерть, и всю страсть Гефсиманскую

готов отдать мне и для меня; и эта жертва так

велика, что я должен бы отозваться на нее

всем, - если не

смертью, то всей жизнью во всяком случае. Не

требует ли Он от меня слишком многого? Если

бы только Он меня полюбил слегка, я мог бы

ответить Ему так же -

легкой любовью, легкой дружбой; но быть так

любимым требует от меня соответственной

любви! Если Бог всей жизнью и всей смертью

меня любит, и я должен отозваться всей

жизнью и всей смертью; не лучше ли укрыться?

Страшно впасть в руки Бога Живого (Евр.10,31).

Любовь может быть так же страшна, как

ненависть, если только понять, что мы не

может ее принимать, не отозвавшись