соперник наш станет свидетелем того, что мы

знали правду, потому что он нам ее говорил,

напоминал, внушал, и что мы отвернулись от

Божией правды.

Этот

голос совести в нас звучит очень различно:

то требовательно, сурово, как имеющий

власть над нами, имеющий право требовать от

нас того величия, какое Бог задумал, того

величия, ради которого Он стал человеком,

чтобы нам показать, чем мы не только можем,

но должны быть; то голос совести нашей

звучит, словно плач матери, которая видит,

как губит себя сын или дочь недостойной,

порочной, мелкой жизнью, и с плачем просит

нас измениться, и ждет, молится, плачет, и на

слезы, на мольбу которой мы большей частью

не отзываемся. Порой совесть наша звучит,

как голос друга, который знает наши пути,

знает, на что мы способны, в самом лучшем

смысле слова, и знает, как мы отступаем от

этого, как мы недостойны своего звания,

знает, что мы носим звание человека, как

Христос Себя назвал Сыном Человеческим, и

что мы так недостойны этого звания. Речь

идет именно о человечестве нашем, о том,

достойны ли мы называться таковыми, хотя бы

зачаточно, хотя бы в том состоянии, в

котором мы теперь находимся.

это мы видим из притчи Христовой о Суде, об

овцах и козлищах. Вопрос, который ставит

Судья, так прост и так страшен: в течение

твоей жизни на земле - был ли ты человеком

или нет? Была ли в тебе человечность или нет?

Если и человечности не было, той простой,

доступной всем по природе нашей

человечности, то как мы можем думать о том,

чтобы вырасти в меру полного возраста

Христова, полного роста Христова, о чем

говорит апостол Павел (Еф. 4,13), и приобщиться,

по слову апостола Петра, Божественной