Если и человечности не было, той простой,

доступной всем по природе нашей

человечности, то как мы можем думать о том,

чтобы вырасти в меру полного возраста

Христова, полного роста Христова, о чем

говорит апостол Павел (Еф. 4,13), и приобщиться,

по слову апостола Петра, Божественной

природе (2 Петр. 1,4)? Судья ставит вопрос

именно о самой основной человечности: было

ли в тебе сострадание? Ты знаешь, что такое

страдание, - было ли в тебе сострадание к

другим? Ты знаешь, что такое боль, что такое

голод, что такое холод, что такое

обездоленность, что такое одиночество, что

такое позор, стыд, - ты все это знаешь на

опыте в той или другой мере; как же ты

отозвался на нужду других? Неужели они для

тебя были чужие? Неужели ты весь

сосредоточился только на себе? Или хуже:

неужели ты, как хищный зверь, прошел через

всю свою жизнь, терзая, разрывая других, их

душу, их совесть, их тело, их мысли - все?

Помните эту притчу Христову: Я был голоден -

вы Меня не накормили; Я жаждал - вы Меня не

напоили; Я был без крова - вы Меня не ввели к

себе; Я был болен - вы Меня не посетили; Я был

в тюрьме - вы постыдились Меня и не пришли...

Это основной как бы признак человечности:

сострадание, способность чувствовать то,

что чувствует другой, и отозваться на

другого, будто это ты сам.

Есть

рассказ: спросили одного подвижника, каким

образом он умудряется в каждом человеке

пробудить совесть, открыть ему новую жизнь?

И он ответил: когда ко мне приходит человек,

я в нем вижу самого себя; я схожу ступень за

ступенью в глубины его греха. И потому, что

он и я - одно, я начинаю каяться перед Богом;

и потому что мы одно - он начинает со мной

каяться... Это можно сказать о том, что

должно бы происходить между нами и