Индуистская и буддийская иконография имеют много общего. Здесь не только генетическая преемственность и единая культурная среда, в которой формировались и создавались эти типовые изображения, здесь нечто большее: это искусство, выражающее уничтоженную, иллюзорную псевдоличность. У божеств гималайско-тибетского пантеона, так же как у многочисленных будд и бодисатв, нет лица. Там мертвые маски. Индуистские божества - это не личности, это персонификация и проходящие формы единого и безликого, того, о чем нельзя сказать, имеет ли оно бытие или нет. Теория перевоплощения делает все формы жизни преходящими и иллюзорными. Мир представляет собой сцену огромного театра; человеческая история - трагикомедию, а скорее - представление иллюзионистов. Абсолют надевает на себя маски персонажей разыгрываемой им пьесы. У него нет лица, он снимает одну маску и надевает другую. Маска не имеет к нему никакого отношения. В индуистской иконографии индивидуальность может отразиться как отличительное свойство от других особей, но личности как онтологии в ней нет. Кончилась пьеса мировой истории - маски складываются в корзину, гаснет свет рамп, и Брама погружается в сон. Будда - это такой же театральный персонаж, та же кукла, которая в отличие от других поняла, что мир - это театр. Она выпрыгнула на сцену и сказала: "Больше не хочу играть", но на самом деле и она персонаж, сочиненный для театра автором мировой истории. Кончается день Брамы - и ее вместе с другими масками и куклами выбрасывает вон Шива, божество смерти и разрушений. В буддизме нет вечности и нет личности, там одна альтернатива времени - небытие. Буддизм - это маска смерти, это некромантия, это радость самоуничтожения. В маздеизме два начала, два творца мира: темное и светлое, доброе и злое. Все в противодействии и борьбе. Иконография маздеистов создала тип жестокого и беспощадного воина. Царь выступает как олицетворение Ормузда. Его атрибуты - могущество и власть. Его жизнь - это борьба и битва. Он несет разрушение и смерть. Мир должен быть разрушен, чтобы светлое начало освободилось от злого. Боги и цари маздеизма окружены зверями и чудовищами. Иногда это быки с львиной головой, иногда - фантастические животные с человеческими лицами. Все они союзники богов или их противники. В мусульманстве иконографии не существует. Божество ислама трансцендентно, между ним и миром непроходимая пропасть. Праведники ислама - не причастники Духа Святаго, а только слуги и рабы божества. Учения о прославлении человеческой природы, о богоподобии человеческой личности и о воскресении из мертвых как преображении вещества и материальности не существует в исламе; не существует здесь, как и в Ветхом Завете, основы для иконографии, воплощения божества и одухотворения материальности. Китайская иконография - это космофилия. Место божества занимает космос. Человек - это деталь и фрагмент космоса. Космическая гармония - принцип китайского искусства. Китайский рисунок безличен и музыкален, это напев без слов и содержания. Иконография японцев также космоцентрична. Но здесь на первый план выступает не гармония, а динамика космоса, которая воплощена в человеке. Принцип японской иконографии - гиперболизация человеческой силы и воли. Здесь больше индивидуализации, чем в китайской иконографии. И, по сравнению с ней, больше диссонирующих аккордов. В китайской и японской иконографии нет духовного плана, они одноплановы, но сам космос в них одушевлен. Африканская или индейская иконографии являются отражением шаманско-экстатического характера религии этих народов. Темные образы подсознания и хтонические подземные духи являются содержанием их демонографии. Ритуальные маски и рисунки шаманского язычества похожи на изображения ада у христиан. Несколько особняком в индуизме находится иконография кришнаитов. Это культ сексуальной революции как освобождения от оков внешнего, к которому относятся этика и эстетика. Культ страсти как интегрирующей силы, проповедуемой и осуществляемой в служениях Астарте и Венере, в дионисийстве и некоторых шиваистических сектах, создал культовую обрядность кришнаитов. Похищение Кришной одежды у купальщиц, свидание Кришны с паст!ушками, свадьба Кришны и так далее, воплощенные в миметическом искусстве и обрядности, являются неистощимым источником для религиозных вдохновений кришнаитов. Живопись кришнаитов носит отпечаток аффективной чувственности. Интересен и характерен факт: только в искусстве Православной Церкви не употребляются статуи и изваяния, в которых ощущается вес и масса непреображенной материальности, где невозможно избежать иллюзорной перспективы, где пространство не раскрывает, а сжимает, где невозможно отобразить взаимопересекающихся и взаимопроницающих планов, а существует, как на картине, только один материальный план. Икона неразрывно связана с мистикой исихастов и паламитов, с учением о несотворенном фаворском свете. Православная иконопись является органической частью Предания. Нарушение канонов иконописи или подменяет духовные переживания душевными, эстетическими, эмоционально-чувственными и так далее, или превращает икону в средство информации, то есть в иллюстрацию библейского текста (например, иллюстрации Доре), или, что еще опаснее - способствует ложной мистике, деформации в созерцании духовного мира, в некоторых случаях - контактированию нашего подсознания с демонической сферой (картины Врубеля и Дали на религиозные темы). Православие относится не только к одной догматике и литургике, оно объемлет собой жизнь Церкви как единого организма. В понятие Православия входит как его органическая часть учение о каноничности иконы и об иконопочитании. Замена иконы натуралистической или абстрактной картиной представляет собой такую же коррозию предания, как замена церковных напевов оперной или джазовой музыкой или древних литургических текстов - стихами современных поэтов на религиозные темы.

Кришнаизм

Одним из основоположников бенгальского кришнаизма был поэт и мистик Чондидаш - фигура трагическая, окруженная ореолом таинственности, которая чем-то напоминает ересиарха и основателя гностической секты Симона-волхва. Знаменитый Симон-волхв, которому в Риме поставили статую с надписью "Симону - великому богу", выступавший против апостола Петра, как египетские жрецы Ианний и Иамврий против Моисея, учил о чем-то очень схожем. Он взял себе спутницей блудницу из города Тира и возил ее с собой. Симон говорил, что он - божество, а его спутница - воплощение той прекрасной Елены, из-за которой началась Троянская война. Отношение к своей спутнице он считал символом любви божества к падшей человеческой душе. Его последователь Карпократ разработал целый ритуал эротики как мистических обрядов и оккультных посвящений. Отрицание плоти доходило у гностиков или до самого сурового аскетизма, или, напротив, до ритуального разврата. Чондидаш жил на рубеже XIV-XV веков в Бенгалии. Походы монголов и Тамерлана способствовали проникновению в северные провинции Индии ислама. Здесь возник очаг крупного религиозно-философского течения - суфизма. Ислам принес идею личного Бога. Брахманизм внедрил в сознание суфиев учение о божественности самого человека, доходящее до идентификации, отождествления его с Богом. В мусульманстве были разграничены два плана: духовный и физический, небесный и земной. В индуизме существовал один план. Суфизм смешал и перетасовал эти два плана: то Бог становится на место человека, то человек - на место Бога. Бенгалия - страна поэтов. Каждый бенгалец в душе поэт. Если пустыня Аравии располагала кочевников к размышлению о вечности, то сады и джунгли Бенгалии, ее поля с яркими цветами и озера с плавающими лотосами, где даже воздух дышал чувственностью и негой, породили прототипы сказаний "Тысячи и одной ночи" и песни "расиков". Поэзия Бенгалии, даже богослужебные гимны были пропитаны тонким дурманом страстей, как терпким запахом горящего сандала. Чондидаш происходил из древнего рода брахманов. Он с юных лет принял инициацию жреца богини Дурги (той самой, которую впоследствии другой жрец, Рамакришна, называл "матерью мира"). Брахманы считались земными богами. Выше всего для брахмана было сохранение кастовой чистоты - это долг перед божеством. Но случилось нечто непредвиденное: жрец полюбил женщину из низшей касты по имени Рами, простую прачку, и бросил вызов той среде, которая родила, воспитала его и сделала жрецом, что в сознании индуса выше, чем степень раджи. Любовь все больше охватывает сердце жреца. Его молитвы к богине Дурге переходят в созерцание своей любимой Рами. Во время этих медитаций к нему пришла уверенность, что он - проявление духа Кришны, а Рами - воплощение возлюбленной Кришны - пастушки Радхи. Чондидаш был уверен, что это тайна, которую открыла ему богиня Дурга. Чондидаш написал поэму "Хвала Кришне", где переплетаются мистическая и чувственная любовь. Чувственная любовь в ее реальном проявлении становится символом любви божества и души человека, а мистическая любовь, олицетворенная в Кришне и Радхи, воплощается в культ земной любви. Чондидаш был изгнан из общества, но принял это как освобождение от рабства законам и обычаям и объявил, что высшая форма любви - это порочная любовь, которая ломает все устои. Он начал жизнь странника, нищего певца. В своей поэме "Хвала Кришне" он старается передать все состояния любви, включая ее трагизм. Его поэзия отличается не только от поэзии европейских мистиков, но даже от красочной лирики персидских суфиев тем, что для тех земные образы служили только символом, а для Чондидаша это была многоплановая реальность. Жизнь Чондидаша, как и жизнь Симона-волхва, окончилась трагически: в него влюбилась жена эмира, очарованная его любовными песнями, и супруг, узнав об этом романе, приказал заживо сжечь певца. Поэма "Хвала Кришне" оказала огромное влияние на кришнаитскую поэзию, и не только на поэзию, но также на религиозные обряды кришнаитов, имитирующие сцены свиданий Кришны и пастушки Радхи. Суть бенгальского кришнаизма в следующем: выше всех философских и религиозных учений, включая даже книги Вед, стоит любовь. Это их религия. Любовь сексуальная и любовь трансцендентная по природе не отличаются друг от друга, здесь только степени и сублимация (очищение, просветление). Кришна, который в индуистской мифологии представлен как воплощение (аватара) Вишну, становится главным божеством. Цель человека - трансцендентная любовь к Кришне, но ей надо обучаться через низшие ступени любви. Первая ступени - это любовь раба к своему господину (дасья бхав - рабская преданность). Пройдя эту ступень служения, кришнаит переходит на вторую степень - друга (сакья бхав - дружеская привязанность); затем - ступень родительской любви: на Кришну смотрят как на ребенка, которого носят в виде куклы на руках, пеленают и кормят (ватсалья бхав - родительское чувство); далее - любовь супругов, причем Кришну представляют своим супругом или супругой (мадхурья бхав - эротическая любовь между мужчиной и женщиной); а высшей ступенью считается порочная любовь (порокия бхав - порочная любовь); пример ее - женщина, изменяющая своему супругу. По мнению бенгальских кришнаитов, такая любовь, связанная с бесчестием и осуждением, ставит человека вне этических правил, обычаев и традиций общества, что дает ему чувство независимости и свободы. Для кришнаитов общественная мораль - это форма рабства и угнетения, которая должна быть разрушена внутренним взрывом души, - но какой ценой? На протяжении столетий наиболее популярным течением в бенгальском кришнаизме оставалось бхакти - "мадхурья бхав", культ эротической любви в образах Кришны и пастушки Радхи, включенный в мистерии и храмовые ритуалы. Поэты "мадхурьи бхав" создали на языке браджи обширную гимнографию, которая постепенно вытеснила из вишнуитских храмов Бенгалии гимны Ригведы и Упанишад, составленные на санскрите. Кришнаитские песни сопровождались культовыми танцами и музыкой. Нередко сами поэты-расики, певцы похождений Кришны, исполняли свои произведения под аккомпанемент сочиненной ими или импровизированной музыки. Сходство между кришнаизмом и сирийским гностицизмом особенно четко проявляется в шактийской [1] секте под названием Радха-Валлабхал. Здесь Радха представляется как женственный аспект божества, как сирийская "матерь мира". Эта женственная любовь как динамика мироздания прослеживается в культе Астарты, в системах древних гностиков Валентина и Василида, содержится в экстатических проповедях Монтана, присутствует в мистической философии каббалистов и их европейских преемников: Бёме и Сен-Мартена. Шактизм просвечивает в поэзии символистов, звучит как лейтмотив в современной нам софиологии ("троянском коне" Православия), его запахом пропитаны страницы книг Вл. Соловьева, Флоренского и Булгакова. Особенно ярко шактийская тенденция выразилась в произведении Соловьева "О смысле любви". Разумеется, в этих произведениях София предстает перед глазами христианского мира не в виде пляшущей баядеры, украшенной набедренным поясом, а в образе "прекрасной дамы" Блока, облаченной в "звездный наряд". Однако суть та же. Вернемся к кришнаизму. Одной из самых колоритных фигур среди певцов "любви Кришны" является бенгальская поэтесса Раджатхана Мирабаи, жившая в XVI веке. Ее можно назвать "индийской Сапфо". Любимой темой ее стихов была брачная ночь с Кришной. Она писала стихи от имени Радхи; она как бы воплотилась в "хопи", эту прекрасную пастушку, которая изменяла своему законному супругу из-за любви к Кришне. Она звала Кришну на свидание, без конца говорила ему о своей самозабвенной любви, готовой идти на позор и уничижения, быть отвергнутой и растоптанной миром ради своего возлюбленного. Во время танцев перед статуей Кришны, принимавших экстатический, если не сказать скандальный, характер, она кричала, что не допустит, чтобы в ее присутствии кто-нибудь посмел близко подойти к его изображению. Как супруга Индры в гимнах Ригведы, она считала себя "убийцей соперниц". В своем экстазе она видела только одного Кришну. Мир с его обычаями и законами переставал существовать для нее. Мирские правила, понятия, традиции, мирские представления о приличии и чести казались тенями сна. Ее постоянной медитацией были слова: "У меня есть Кришна и больше ничего", ставшие поговоркой в Бенгалии. Понятие кришнаитов о любви диаметрально противоположно понятию христиан. Духовная любовь христиан требует очищения от чувственности и страстей; она чиста и жертвенна. Любовь для кришнаитов - источник наслаждений, инструмент наслаждений. Иконо-графические картины кришнаитов представляют сюжеты из "игр Кришны", например, похищение Кришной одежд у купальщиц. В алтарях кришнаитских храмов находятся изображения Кришны и Радхи, предающихся любовным ласкам. Обряды кришнаитов сопровождаются танцами, музыкой, театральной имитацией "свадьбы Кришны" и тому подобных эпизодов. Современное движение "Сознание Кришны" представляет собой европеизированный и поэтому реформированный вариант кришнаизма. Подобно некоторым формам тантрического буддизма, "Сознание Кришны" стремится сочетать эротическую медитацию с внешним аскетизмом, потому кришнаиты находятся в состоянии постоянного нервного напряжения, которое воспринимают как общение с божеством. Это также было характерно для дуалистического сирийского гностицизма. Кришнаизм представляет собой один из рецидивов язычества в современном обществе. В нем отразились древние культы ведийских божеств, преломленные через мистику позднейшего индуизма, соединенную с языческой атрибутикой (идолопоклонством), ритуальными песнями и плясками, употребляемыми жрецами и жрицами (того, что европейцы называют дионисийством), зоолатрией (почитание коровы, вегетарианство), а также стремлением современного гуру придать ему, в результате сложной интеллектуальной косметики, приличный вид, приемлемый для европейцев. Любимая молитва кришнаитов - это часто повторяемый возглас: "Хари Кришна", "Хари Рама", наподобие "эвоэ эрос" в греческих мистериях. Хари - бог, божество. Кришна - в буквальном переводе означает: "черный", Рама - "темный". Для христиан такое совпадение вызывает тяжелую ассоциацию. А совпадение ли это? Шактизм - учение о верховной богине Шакти как творческой силе, создавшей миры. Аналоги: культы Кибелы, Астарты, Дурги, Ишхара. - Изд. ^

Когда Христа спросили...

Когда Христа спросили, какая самая высшая заповедь в Священном Писании, Он ответил: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя (Лк. 10, 27). Первая заповедь подобна солнцу, вторая - его отраженному свету. Эти две заповеди заключают в себе всю Библию, Ветхий и Новый Завет, сжатую до плотности алмаза. Любить можно не холодный космический разум, расстилающийся по вселенной, как воздух по поверхности земли, не творческое начало как динамический принцип огромной машины мироздания, а только личного Бога, Который любит Свое творение и сострадает ему, Который милует потому, что прощает, а гневается потому, что любит. Личность подразумевает лицо, лик, вид - это духовная монада, проявляющаяся в своих свойствах, но не сумма свойств и атрибутов. Личность - это нечто устойчивое, постоянное, тождественное самому себе. Человеческая личность - это воплощение идеи в бытие, это единственный, неповторимый и уникальный феномен. В Божественной личности совпадают совершенство и бытие, самопознание и познание, творческая сила и любовь. Это свет, к которому идет человек; он всегда стоит перед человеком, как огненный столб перед станом израильтян. Божественный разум открывается в законах мира как сила и могущество; творческий принцип - как любовь, а Сама Божественная Личность - как высшая красота. Человек, будучи подобием Божиим, любит Бога как свой первообраз, как вечный Лик в мире изменчивых теней. Он любит Бога прежде всего как неизреченную красоту, как Тайну. Невозможно любить безликую и безымянную силу только за то, что она по заложенной в ней программе творит миры, как нельзя любить электричество за то, что оно освещает наши жилища. Сердце христианства - это любовь к личному Богу. Нам могут возразить, что индуизм не только учит о божественном абсолюте, но говорит об аватарах (воплощениях и снисхождениях высших духовных сил на землю). Но это не личности. Гималайский пантеон - только временные персонификации свойств Неделимого; это скорее маскарад богов, по окончании которого маски складываются в ящик и все возвращается к своему прежнему состоянию, к абсолюту вне вида и формы. Вторая заповедь - любовь к человеку. Ее можно представить в виде треугольника: одна сторона - кто любит, вторая - кого любит, линия между ними - сама любовь. Но в индуизме человеческая личность оказывается всего-навсего временным состоянием дхарм, психофизических элементов, их сочетанием, как бы узором, вышитым на ковре. На "высших этажах" индуизма открывается тайна Адвайты, а именно: дхарма - это пустота. Существует только Брахман, который находится в человеке под именем Атмана. Весь мир находится в человеческой мысли, никто не знает, реальна она или иллюзорна. Вероятнее всего, иллюзорна. "Сознание творит миры, сознание сокрушает миры", - сказано в священных книгах Тибета. Боги и люди - это тени нашего сознания. Существует только один и единый. Я это Ты, Ты это Он. Однако высшее единство - это не только осознание в себе Бога, Творца и Повелителя миров, но и единство двух понятий - жизни и смерти, бытия и небытия. Кого же любить, если объект любви - иллюзия? Грезы моего собственного сна? Здесь треугольник снижается до одной линии, а линия - до одной точки, не зависящей от пространства и времени. Эта точка: бог есть я, я есть бог. Бог, по Вивекананде [1], может проявляться как добро и зло, но и то и другое - иллюзия, поэтому любовь к Богу и человеку или сменяется бесстрастным созерцанием мира как театра кукол, или превращается в гордую самовлюбленность. Для йогов высшей аватарой божества представляется богиня смерти Кали, увешанная черепами, обвитая змеями, с высунутым языком, как бы лакающая человеческую кровь. Это богиня смерти, убийца иллюзорных форм. Любовь - это чувство единения. Но с кем может соединиться душа йога, если мир для него - только обман чувств? Поэтому йог на высшей ступени считает любовь такой же пагубной страстью, как и ненависть, утверждая, что она привязывает человека к миру материальностей и видимостей, к оболочке над бездной пустоты. О Вивекананде см. ниже. ^

О бхакти-йоге

Через все книги Упанишад лейтмотивом проходит мысль о том, что высшая сущность, Атман, и абсолютный божественный дух, Брахман, не только единосущны друг другу, но и тождественны. В "Брахмабинду упанишаде" написано: "Зная, что я - это Брахман, человек достигает Брахмана". В настоящее время существуют теософские течения, которые хотят соединить два диаметрально противоположных мировоззрения: индуизм и христианство. Они пишут, что в индуизме, как и в христианстве, существует путь любви к божеству и к людям, называемый бхакти (путь сердца). Они упрекают христиан в том, что те, отрицая йогу, рассматривают чаще всего философско-медитативный путь йоги, который является не общим, а одним из частных путей, и игнорируют при этом путь любви - "бхакти-йогу", весьма схожую с христианством. При этом некоторые йоги пытаются рассматривать христианство как "бхакти марге", а современные католические монахи стремятся внедрить в монашескую практику йогические упражнения. Поэтому нам следует остановиться на узловом пункте этой проблемы: тождественно или различно понимание любви у христиан и у индуистов? Главная заповедь христианства - "возлюби Господа всем сердцем своим". На первый взгляд может показаться, что бхакти-йога имеет то же основание, но это скорее чисто внешнее совпадение. Необходимо ответить на три вопроса: кто любит?кого любит?как любит? В христианстве любовь к Богу имеет личностный характер - подобное любит Того, Кому подобно, образ - свой Первообраз; личность человека как динамичное явление - Божественную Личность как свой идеал. В индуизме личностный бог отсутствует. Если в христианстве личность - это образ Божий, включая понятие любви, мудрости, самопознания, творческой силы и свободы, а личность Бога - это высшее абсолютное самовыражение бытия в любви, то для индуизма абсолют - это только абсолютная энергия, безликая сила, творящая миры из себя самой по собственным законам и ритмам своего бытия, то есть по необходимости. Личность - это нечто неизменное, всегда присущее, характерное, делающее существо единым (монадой), а так как истинное бытие есть любовь, то высота личностного бытия имеет соответствие в таких нравственных понятиях, как истина и любовь. Бог сотворил человека как Свое подобие. Индивидуальность человека приобретает личностный характер или теряет его в зависимости от осуществления своего истинного предназначения. При этом в богообщении человек не становится Богом по природе, а Бог не уничтожает индивидуальности человека. В индуизме абсолют мыслится как единственное бытие. Для индуизма личность - это самоограничение, а не самовыражение. Индийская Тримурти - это не лица и не существа, а только три стороны бытия абсолюта (творение, сохранение, разрушение). Эти свойства представлены в виде Брамы, Вишну и Шивы с их многочисленными аватарами. Это модусы, временные формы. Любовь к такому божеству - это любовь к безликой силе или любовь к маске. Что же представляет из себя человек по учению йоги? Истинная сущность человека - это Атман, а остальное иллюзия. Атман безлик и бесконечен, он бескачественен; "единый Атман существует и пребывает в каждом существе" (Брах-мабинду упанишада). Значит, человек - это абсолют, постепенно познающий тождественность своего высшего я (Атмана) с брахманом. Атман представляется "одним или во множестве, словно отражение месяца в воде". Значит, индивидуальность и личность иллюзорны. Кто же тогда любит, кто субъект любви? Если любит человек - индивидуум, облеченный душой и телом, то, значит, любит иллюзия. Если любит Атман, тождественный с Брахманом, то, любя Брахмана, он любит самого себя, т.е. это не любовь, а эгоцентризм и самообожание; если человек любит другого человека как индивидуума, то он любит мираж и иллюзию; если он любит в нем Атмана - высшую сущность, то Атман един, поэтому он любит опять-таки только самого себя. Основной догмат индуизма: "Я есть ты, ты есть он". Какая же здесь может быть любовь? Здесь единение - как самопожирание. Любовь предполагает любящего, любимого и саму любовь как вечное приближение и уподобление, как самоотдачу и расширение своего бытия посредством эмоционального включения в бытие другого человека. При этом личность любимого не уничтожается, не поглощается, а становится еще более неповторимой, уникальной, особо драгоценной. Страсть поглощает, а любовь созидает. Для христианства вечная жизнь - это вечное уподобление Богу, вечное озарение Божественным светом, но при этом существо человека не уничтожается, а напротив, получает новые свойства и глубины бытия. Личность возрождается в Боге. Бог любит личность человека. В индуизме нет любви как единства множественности: множественность для него - это иллюзия. Любовь сводится к единому. Атман любит самого себя под именем Брахмана, а Брахман любит самого себя под именем Атмана. Любовь индуистов - это единство через уничтожение. Уничтожается все: индивидуальность, личность, космос. Христианская любовь - это огонь, который животворит. Любовь индуистов - это огонь, который сжигает и испепеляет без остатка. Все, кроме безликого Атмана, погибает. Остается только единый Брахман-Атман, разделавшийся со своим творением, как ребенок после игры ломает надоевшие ему куклы. Бхакти оказывается любовью абсолюта к себе самому, в жертву которой приносится весь мир. И это сравнивается с христианской любовью, с любовью распятого Христа? Теперь несколько слов о практике бхакти-йоги. В индуизме нет покаяния и сознания своей греховности, поэтому любовь как эмоция имеет душевный, страстный характер. Индуизм не делает различия между духовной и сексуальной любовью, а считает это одной силой, только по-разному организованной. В системах бхакти такая страстная любовь усиливается искусственными приемами, например, пляска у кришнаитов, медитация сексуальных сцен в тантризме; в некоторых системах йоги практикуется искусственное возбуждение кундалини - полового центра в спинном мозгу и т.д. Все это делает бхакти чувственной, экзальтированной, экстатической, аффективной любовью, то есть страстью с религиозным содержанием. Поэтому в некоторых сектах бхакти культивировался практический оргазм под видом любви божества и человека. Бхакти - это маятник широкой амплитуды от медитативного самообожествления и самообожания до грубого идолопоклонства, а в некоторых случаях, к сожалению, нередких - до состояния эротического неистовства. Апология гордыни у Вивекананды оканчивается апологией блуда у Раджиша. Христианин, начинающий изучать веданту как философскую систему, оказывается в положении человека, попавшего в сказочный мир Зазеркалья, где населяющие его призраки делают все как раз наоборот тому, что он привык видеть на земле. На каждом шагу его встречают парадоксы этого необычайного мира. Бог-творец Брама оказывается демоном, иллюзионистом космического аттракциона. Он творит существа только для того, чтобы обмануть их. Сила его фантазии настолько неодолима и притягательна, что он забывает себя, увлекшись той сказкой, которую он сам сочинил. Его фантазия создала миры, но всякая фантазия есть зло, поэтому скорби и неустройство стали атрибутикой всякого бытия. Пьеса, задуманная Брамой, вышла из-под контроля самого автора, пленила его и затем превратилась в мировую трагедию. Браму мало почитают в Индии, он одно из самых непопулярных божеств. Ему построено всего несколько храмов, и то это только дань уважения. За что благодарить полководца, который завел свое войско в непроходимые топи? Второе божество - Вишну. Это принцип бытия во времени. Его функция имеет два аспекта. Он сохраняет мир иллюзий и в это же время подготавливает его к разрушению и исчезновению. Он - хранитель того процесса, когда Атман, забывший себя и неразделимо разделившийся во множественностях, осознает свое единство и тождество с абсолютным духом. Вишну - обоготворенный космос. Главным божеством индийской Тримурти является Шива. Это - бог-разрушитель. Когда мир достаточно созрел для осознания, что Атман есть Брахман, а Брахман - Атман и кроме единого ничего не существует, приходит Шива как разрушитель и освободитель от всех иллюзий. Он начинает свой космический танец, во время которого вселенная клокочет и бурлит, как океан во время бури. Все исчезает в хаосе; космический театр сгорает дотла. Ветер уносит последние хлопья пепла, подобные черному снегу. Атман познал, что он Брахман. По образному выражению йога Абедананды, божество, увидевшее себя во сне поросенком, проснулось и со смехом вспоминает о своем сновидении. (Суоми Абенанда, "Сверхсознание".) Индусский бог-спаситель - Шива. Он самый чтимый из божеств. Обычно Шива изображается в виде медитирующего йога в позе лотоса, или кружащимся в экстатическом танце, увешанным гирляндами из человеческих черепов. Не менее популярна в Индии супруга Шивы - богиня Кали, или Дурга, богиня магии и смерти, олицетворяющая собой силу Шивы. Жрецом богини Кали был знаменитый Рамакришна, который передал полноту страстной любви к этой грозной богине своему ученику Вивекананде. Богиня смерти для йогов - это мать мира, мать богов, дарующая освобождение душе, плененной марой (веществом) и майей (иллюзией). Вивекананда проповедовал плюрализм религий, но это учение было только скорлупой. Истинной религией для него был культ богини смерти. Он называл ее самыми ласковыми задушевными словами, то как мать, то как свою возлюбленную. Здесь кроется парадокс индийской бхакти, того учения, которое некоторые индийские и даже европейские философы склонны сблизить с христианством. Бхакти - это не любовь в христианском смысле как духовное единство двух личностей, как жертвенность и самоотдача, - любовь, которая по слову апостола Павла не ищет своего (1 Кор. 13, 5). Здесь - нечто противоположное, анти-любовь, которая страстно любит бога, божество и человека, потому что считает их тождественными самой себе. Для бхакти не существует человеческой личности. Есть единый, который любит себя, как Нарцисс, видящий в воде свое собственное отражение. Для бхакти нет любимого, а есть только "я" в иллюзорном облике другого. Бхакти - это самообожествление, которое требует разрушения этих иллюзорных образов и сведения всего к одному. Вишну указывает человеку, что он Брахман. Атман - онтологический дух человека - относится к нему не так, как божественная идея Платона к божественному разуму: Атман - даже не содержание или сознание Брахмана, а тождество с ним самим. Вишну указывает на это, а Шива осуществляет, поэтому бхакти - это любовь к смерти. Богиня Кали с темным лицом, увешанная, как Шива, черепами и другими атрибутами смерти, лакающая человеческую кровь, богиня ужаса, представляется душе йога нежной матерью и светлым ангелом.

О Вивекананде

Неизвестно, был ли знаком Вивекананда с марксизмом, но в его учении повторилась формулировка Энгельса об относительности истины. Эта формулировка дает возможность совершенно произвольно манипулировать понятием истины и выражать в зависимости от ситуации диаметрально противоположные взгляды. Для христианства понятие относительной истины вообще не существует; относительная истина предполагает наличие ошибок и лжи. Чтобы избежать этого неприятного момента, Вивикананда прибегает к диалектическому сальто-мортале. Он объявляет, что все есть одновременно и иллюзия и истина, то есть истина - это аспект иллюзии, а иллюзия - это аспект истины. Замутив воду, он объявляет, что дна не видно не из-за грязи, а из-за глубины. Но, оставив это "открытие" как резервный заслон на случай отступления, он строит другую модель: все религии истинны, и все ведут к единому центру. Предвидя возражения: если все религии ведут к Богу, то зачем ему выступать с новой религией, - он декларирует основу своего учения, обнажает самую его сердцевину, а именно: религии все истинны, однако в разной степени, одни в большей, другие в меньшей.

Здесь Вивекананда опять противоречит себе. Он то призывает каждого остаться со своей традиционной религией, то заявляет о разных уровнях истины в каждой религии и тем самым призывает отвергать худшее и принимать лучшее, то есть отвергать менее совершенную религию ради более совершенной и переходить в нее. При этом совершенно непонятно, какими качествами и свойствами должна обладать более совершенная религия.

Вивекананда считает христианство учением трусов. В своих проповедях он не раз направлял отравленное жало сатиры против Евангельского учения, вернее, против своего карикатурного представления о христианстве. Обращаясь к членам конгресса религий, Вивекананда говорит: "Вы божественно святы и совершенны. Большой грех называть людей грешниками". Это прозрачный намек на учение о первородном грехе, особенно ненавистный самобожникам-йогам. Но, будучи демагогом и популистом, Вивекананда то отрицает историческое существование Христа, то говорит о своем почтении к Нему как к одному из учителей, то влагает в Его уста теософскую йогическую проповедь, то в туманных фразах заявляет, что лучше быть материалистом и атеистом, чем иметь "догматическое мышление". В зависимости от аудитории Вивекананда говорит о религии то как о философской абстракции, где "бог" - только условный знак, за неимением более подходящего слова, то как о социальном учении. Он заявляет, что его бог - это бедный, нуждающийся народ (чем не Фейербах?). Он патетически восклицает, что если в мире будет хоть одна голодная собака, то его религия - накормить эту собаку. Что ж, и Библия говорит, что праведный печется и о жизни скота своего (Притч. 12, 10), заботится о них. Накормить собаку - дело человеческое, но считать это религией, то есть богообщением - дело собачье. Вивекананда, выступая в рабочих районах Чикаго, как Карл Маркс, призывал к борьбе за обилие материальных благ на земле, за царство свободы, равенства и благоденствия. Но на самом деле все это только внешние оболочки антихристианства; это блюда, приготовленные на разные вкусы. Высшей, единственной истинной и универсальной религией Вивекананда считает ведантическую адвайту, которая учит, что видимость и множественность - это иллюзии, история мира - игра Вечного во времени, а человек по природе своей - божество. Существует только один Брахман, идентичный душе человека - Атману. Познавший это становится свободным от всех заповедей и законов. Вне Брахмана не существует никого и ничего.

В своих проповедях Вивекананда говорит о самом страшном и демоническом виде идолопоклонства - самобожии. "Человек - это бог" - вот его религиозное кредо; бог по своей истинной природе. При этом совершенно непонятно - это высшая природа-Атман, соединенная с духом человека, или она запредельна и иррациональна ему, как идея Платона эмпирическому человеку. Начало всякого греха - гордость, поэтому гордый человек одновременно безумец и демон. Посетите психиатрическую больницу: у сумасшедших есть нечто общее, одна идея, которая скрывается под их бредом - это идея их личного величия, не понятого миром. Каждый сумасшедший представляет себя стоящим высоко над миром, властителем или благодетелем человечества. Бреда смирения не существует, есть только бред гордыни. Один называет себя Цезарем, другой Наполеоном, третий - целителем всех болезней, четвертый - ангелом, сошедшим с неба. Даже когда они отождествляют себя с темной силой, они желают, чтобы эта сила была чудовищно великой, например, дракон, демон и так далее. Депрессивные состояния нервнобольных также вызваны убеждением, что весь мир недостоин их и поэтому на них ополчился. Они уходят от всякого контакта с миром в свою болезнь, потому что глубоко презирают мир. Истерия - также результат гордыни, только в более стертой форме: истерик хочет властвовать над другими и поэтому находится в состоянии затяжного конфликта с окружающими его людьми. Имеются и другие виды навязчивых идей и маниакальных состояний, например, на почве страха, или сексуального содержания, но страх - это негатив, тень гордыни. В бреде сумасшедших можно обнаружить одно общее: притязание на исключительное положение среди людей. Оно часто порождает отождествление себя с лицами, которых история называет великими. Если человек, одержимый гордостью, получает власть, то становится настоящим тираном, как обожествленные при жизни Тиберий, Нерон, Чингисхан и Гитлер. Библия говорит, что гордый, надменный сердцем мерзок пред Богом (см. Пр. 16, 5), что первым гордецом и богоборцем был падший архистратиг - сатана. Даже в мирской жизни гордость вызывает отвращение. Гордый всегда одинок, у него нет друзей. В семье он несносен, так как хочет только властвовать, но не может любить. Он насильно навязывает другим свою волю. В общении он вызывает к себе вражду или насмешки и воспринимает это как неблагодарность людей. Если даже гордый обладает талантами, то скоро теряет их, так как перестает видеть свои недостатки и критически относиться к ним. По единодушному утверждению христианских отцов-подвижников, гордость является началом всякого греха. Гордый теряет самопознание и живет в мире фантастических представлений, в царстве своих грез. Высшая гордость - сатанинская гордость - сравнивать себя с Богом. Индуист отождествляет себя с абсолютом. Вивекананда говорит: "Христос и Будда - только волны океана, а я - это океан". Добродетелью и достоинством гордость провозглашали римские цезари и германские нацисты. Нас с детства учли: "Человек - это звучит гордо", мы до сих пор пожинаем плоды этого тонкого нравственного обмана. Некоторых наших современников в индуизме как раз и привлекает мысль о том, что в человеке заложены все совершенства, что он не нуждается в Боге, так как сам божество. Недаром Вивекананда советует своим ученикам: "Не уставайте повторять людям, что они божественны, убеждайте их в этом, и люди придут к вам". Христианство учит о Кресте и жертве, о тяжелой борьбе со своими страстями, особенно с самостью и гордыней. Йога вместо этого предлагает медитацию: "Я есть центр вселенной", и как дополнительное средство - холодные ванны, очистительные клизмы, лечебные позы - асаны (в том числе вверх ногами), дыхание и втягивание воды через ноздрю. Гордый не видит в другом человеке личность, поэтому индуисты представляют мир как театр. Это весьма удобная теория: театр дает острые ощущения и в то же время освобождает от ответственности за свои поступки - ведь это все игра.